Икар - Альберто Васкес-Фигероа

Вдова старателя любезно согласилась обучить постояльца основам языка и одновременно делилась с ним сведениями о здешнем крае, которые унаследовала от своего покойного супруга. В результате Дик Карри еще больше укрепился в нелепой идее, что через шесть месяцев он будет в состоянии пуститься в столь рискованное приключение.

— Я подожду тебя до середины ноября, — сказал он, напоследок обнимая друга. — Затем уйду в поход на те пять месяцев, что продолжается засуха. А там — как Бог даст.

Королю Неба хотелось бы найти такие слова, которые бы помогли ему убедить друга в том, что для человека без опыта это равносильно самоубийству, но он был уверен, что всякая попытка заставить того передумать обречена на провал.

Дик Карри сам выбрал свой путь и был полон решимости пройти его до конца.

Когда старый лесовоз, увлекаемый водами реки, стал удаляться от берега, Джимми Эйнджел все никак не мог оторвать взгляда от человека, весело махавшего ему рукой с причала, и его не покидало чувство, что он больше никогда его не увидит.

В середине ноября 1933 года бывший автогонщик, уроженец Детройта, отправился в бескрайние и безлюдные равнины венесуэльской Великой Саванны на поиски высоких тепуев Гвианского щита.

Обратно он так и не вернулся.

Не вернулся, как и многие другие.

Сельва, пустыни, равнины и высокие горы усеяны костями безвестных героев, так и не добившихся славы и не сумевших осуществить свои мечты.

На дне речушки в самом глухом углу этого огромного и неизведанного края — возможно, самого таинственного на планете — один золотоискатель не так давно нашел испанскую шпагу XVI века.

Как она там оказалась?

Какой забытый конкистадор четыре столетия назад преодолел пешком расстояние, которое даже сегодня нам кажется огромным?

Точно так же однажды, в этом или следующем веке, какой-нибудь неугомонный золотоискатель обнаружит на вершине затерянного тепуя старый револьвер Дика Карри.

Или, может, наткнется у подножия тысячеметрового утеса на переломанные кости человека, который сорвался вниз, когда уже думал, что до сказочного наследства Джона МакКрэкена осталось дотянуться рукой.

А может, это отравленная стрела или голодный ягуар прервали жизнь, полную веры и надежды на лучшее будущее.

Никто не может этого знать.

История, предание, даже молва (немногочисленные обитатели тех мест питались слухами о сказочных залежах золота и алмазов) умалчивают о том, каков был трагический конец мусью, который однажды жарким утром попрощался с приветливой вдовой другого, точно так же исчезнувшего безумца и уверенно двинулся на юг — вслед за мечтой.

Сельва, равнины, раскаленные солнцем; одиночество и голод; лихорадка и безумие, объединившись, подтачивают волю самых крепких мужчин, а когда этого недостаточно, в бой вступают змеи, дикари, бандиты и грозные летучие мыши-вампиры, которые каждую ночь сосут кровь человека, пока окончательно не подорвут его силы.

К югу от глубоководной Ориноко может случиться все что угодно.

Над дикими краями, расположенными к югу от глубоководной Ориноко, уже летают гигантские реактивные самолеты и даже сотни искусственных спутников, однако то, что творится на поверхности земли, почти полностью окутано тайной.

К югу от Ориноко пеший человек обречен.

Дик Карри этого не понял и заплатил за свое дерзновение жизнью.

И поэтому Джимми Эйнджел испытывал тяжелое чувство вины, ведь это он втянул в ужасную авантюру невинного человека.

Два года спустя он вернулся, чтобы заняться поисками пропавшего друга.

На этот раз он прилетел на замечательном самолете — сияющем желтом «Де Хэвиленд-Тайге Мозе», значительно улучшенной модели несчастного «Джипси Моза». Ради этого ему пришлось заниматься тяжелым и опасным делом: работать летчиком на самолетах, которые перевозили нитроглицерин, предназначенный для гашения пламени на нефтяных скважинах.

С ним была его новая жена Мэри, миниатюрная приятная женщина, которая с энтузиазмом относилась ко всему, что сулило приключение, и была убеждена в том, что мужчина, за которого она вышла замуж, непременно станет легендой в истории авиации.

Они обосновались в Сьюдад-Боливаре, и первое, что сделал Король Неба, как только устроил жену в симпатичный отель с красивой террасой, выходящей на реку, — это отправился в расположенный недалеко Пуэрто-Ордас, чтобы добыть сведения, которые могли бы подсказать, как сложилась судьба его друга.

— Не знаю, не знаю, сеньор, — печально ответила вдова. — Я расспрашивала всех, кто вернулся с юга, однако никто его не видел. Сгинул, сеньор, прямо сквозь землю провалился.

— Он ничего не оставил: ни карты, ни записки?

— Только несколько книг и кое-что из одежды. Он дни напролет читал и занимался. Замечательный был человек, сеньор. Настоящий кабальеро, и такая жалость, что он ушел, потому что здесь у нас с кабальеро-то не густо.

— Можно взглянуть на то, что он оставил?

— Можете взять это себе. Мне прекрасно известно, что вы его друг. Он всегда рассказывал мне о вас и о том времени, что вы провели вместе там, на юге. — Бедная женщина скорбно покачала головой. — Думаю, что это была самая лучшая пора его жизни. Это был добрый и грустный человек, сеньор. Очень добрый и очень грустный.

Джимми Эйнджел всучил вдове несколько банкнот, которые она отказывалась принять, и вышел из скромного жилища с потертым чемоданом в руках: в нем лежало все, что осталось в этом мире от бывшего автогонщика из Детройта.

Следующие три дня подряд он изучал засаленные тетради, в которых Дик Карри нацарапал фразы на ломаном испанском; чувствовалось, что язык давался ему с трудом. Среди них летчик обнаружил кое-какие сокровенные мысли друга, которому явно было страшно одиноко в этой далекой чужой стране.

Я люблю этот край, хотя знаю, что в итоге он меня погубит, так же, как любил Кэтти, зная, что в конце концов она меня бросит.

Почему я всегда испытывал это болезненное влечение ко всему, что причиняет мне вред?

А в другом месте — расплывшееся и почти нечитаемое, странное, хотя и логичное предсказание:

Кто выкопает мне могилу, кто вырежет на кресте мое имя?

Ах, Джимми! Знаю, что я должен был бы тебя дождаться, но не могу. Твоя гора зовет меня к себе.

Джимми Эйнджел заплакал — наверно, впервые за многие годы.

Сидя на террасе старого колониального отеля, он мысленно вернулся в тот вечер, когда они ужинали на берегу этой бесстрастной реки с темной водой, и очень расстроился, вспомнив, как в первую же минуту этот мечтатель признался ему в своей безмерной любви к земле, на которую они только-только совершили посадку.