Пионер в СССР - Павел Ларин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы с Селедкой вздрогнули и оглянулись. Ну, я — это понятное дело. Проверял, не спалили ли пацаны нашей договорённости с Фокиной. Лишние вопросы сейчас точно не нужны. А вот Селедка… Тупикина вдруг как-то странно посмотрела на меня. В ее взгляде было разочарование, обида, даже немного боли неизвестного происхождения. Так, что ли…Черт, как же хреново не иметь возможности ковыряться в мозгах у людей. Вот сейчас я бы с огромным интересом сделал это с Селедкой. Ее реакция на слова Фокиной ставила мой удолбавшийся от пионерских тараканов разум в тупик. Возникло ощущение, будто Селедка хочет обвинить меня чуть ли не в предательстве.
Остальные участники нашей дружной компании вслед за Машей потянулись к корпусу. Костик так и стоял на пороге. Ждал, пока зайдут все, до последнего. Мне кажется, он реально опасался оставлять столь беспокойных и резвых подопечных без присмотра.
Все подростки уже готовились ко сну. Поэтому мы шустро схватили необходимые принадлежности и для начала побежали в туалет, где Богомол очень не вовремя вспомнил о своих обязанностях. Не знаю, что именно вызвало у него внезапный всплеск ответственности. Он крайне активно принялся искать виновного в том, что одна из щеколд на дверях оказалась вывернутой. Правда, искал Богомол преступника, почему-то, по очереди заглядывая в пустые кабинки. Будто этот гад мог из ниоткуда появиться прямо посреди сортира.
Еле уговорили Богомола отложить расследование до утра. Он на полном серьезе собирался остаться ночью в засаде…В сортире… Удивительный псих. Честное слово.
Боюсь, услышь об этом Константин, его бы стеганул приступ «падучей». Мы торжественно пообещали своему неадекватному товарищу, что непременно поймаем изувера, посмевшего портить щеколды в сортире. Только после этого смогли утащить его в спальню.
Когда все подростки улеглись по кроватям, снова нарисовался Константин Викторович с раскладушкой. Он молча разложил себе постель и плюхнулся на нее, не снимая одежды.
— Если хоть кому-то придет в голову мысль ночью смыться из спальни… — Вожатый приподнялся на локтях и окинул притихших пацанов злым взглядом. — Убью, к чертовой матери…
Последнюю фразу Прилизанный практически прошептал. Но, несмотря на тихий голос, звучала она особо зловеще. Я так понимаю, вожатый реально близок к тому состоянию, когда люди переходят черту от «человека нормального» до «психованного маньяка».
Подростки в ответ молча, но при этом очень дружно, начали изображать коллективный сон. Некоторые даже накрылись одеялом с головой. Вот что значит, сила страха. А они ведь даже еще ничего не сделали…
Зато виновники всех приключившихся за последнее время перипетий, я, Мишин, Ряскин и Богомол, словами Прилизанного явно не прониклись. Мы переглянулись между собой с очевидным сожалением. Правда, причины для этого сожаления у всех были разные.
Например, Вася сожалел о еще одной бездарно потраченной ночи. В то время, как по лагерю разгуливает Белая дама, проклиная всех направо и налево, он вынужден лежать в кровати. Идея разыскать приведение, а потом принудить его снять проклятие, стала у Мишина навязчивой.
Ряскину просто было скучно. Пацан из всех нас самый активный. Богомол мучился тем фактом, что сортир остался без его присмотра. Он периодически тихо бормотал себе под нос, грозил в воздух пальцем и даже пытался на почве расстройства выдрать клок волос. Сначала Мишину, но когда Толстяк пригрозил сломать ему палец, а, может и два, то себе.
Я же — просто офигевал со своих товарищей. То есть даже в ситуации, когда тучи над их головами не просто сгустились, а очень скоро должны были разразиться громом, они все равно вполне непротив натворить еще каких-нибудь дел. Удивительно неразумные граждане, эти подростки.
Ну и еще, конечно, волновала предстоящая встреча с псиоником. Мы, наконец, поговорим открыто. Это — очень важный, решающий мою дальнейшую судьбу момент.
В итоге, чтоб не привлекать внимания Константина Викторовича, пришлось сделать вид, будто я заснул. Причём, на фоне всех событий, которые, в больше мере происходили ночью, я реально едва не вырубился. В последнюю секунду сообразил, что меня накрывает тягучая сонная пелена и принялся щипать себя за руку. А то хрен бы мне, а не беседа с Фокиной.
Когда дыхание всех людей, присутствующих в спальне, стало размеренным, я осторожно поднялся в постели, оглядываясь и оценивая ситуацию.
Народ спал. Некоторые бормотали что-то во сне, некоторые просто храпели. Вася вообще метался по кровати, тихо приговаривая: «Мамочка, я ни при чем, меня заставили».
Видимо Мишину снилась предстоящая встреча с родительницей, которую он, судя по всему, боялся очень сильно.
Я сполз осторожно с кровати, натянул одежду, кеды и на цыпочках начал пробираться к выходу.
Основным препятствием служила раскладушка Константина Викторовича. В этот раз он поставил ее так, что обойти вожатого вообще не представлялось возможным.
Я обернулся к окнам. Все они были закрыты плотно. Выбраться на улицу таким путем, тоже не получится. Рамы будут скрипеть, как мачта корабля во время шторма. Точно кого-нибудь разбужу.
Я замер рядом с Константином, который, к счастью, дрых без задних ног. Только что пузыри не пускал.
Прикинул расстояние от себя до коридора. Черт…Придется лезть через вожатого. Сдвинулся к той части раскладушки, где были его ноги. Ноги в данном случае всяко лучше чем голова…
Следующие несколько минут я изображал из себя акробата и балеруна́ в одном флаконе. Бедный Ванечкин. Вернее, бедное его тело.
Пока корячился над ногами спящего вожатого, стараясь переступить раскладушку так, чтоб нигде ее не задеть, реально начал опасаться, как бы Пете не стать хорошим танцором при такой охренительной растяжке. Все-таки, неизвестно пока, что именно будет дальше. Вдруг мне этот сосуд еще пригодится. А я такими цирковыми номерами лишу его самой важной для мужчины функции.
Наконец, мое мероприятие увенчалось успехом и я оказался в коридоре. Выдохнул. Просто перебираясь через Прилизанного, реально старался не дышать. Встреча с псиоником слишком важна, чтоб просрать ее из-за проснувшегося вожатого.
А потом, не тратя времени, рванул к туалету. Осторожно открыл эту чертову, древнюю, как мамонт, раму и выбрался наружу.
— Ну, наконец-то… — Фокина вынырнула из темноты, словно чертов призрак.
Был бы рядом Мишин, он бы опять заголосил про Белую Даму. Потому как Маша сейчас ее сильно напоминала. В чернильной густоте ночи лицо девчонки смотрелось, словно белое пятно. Особенно, учитывая, что остальная одежда Фокиной была темной.
— Твою мать! Сердце остановилось, на хрен! Можно без таких вот сюрпризов?!
Я зыркнул на девчонку недовольным взглядом.
— Идем вон туда, к деревьям. А то здесь рискованно. Мало ли, вдруг опять кого-нибудь куда-нибудь понесет в ночи…какие же они странные… — Сказала Маша, проигнорировав мое возмущение, а затем развернулась
