Евангелие от Протона - Якунин Антон Иванович

Старое здание внутри напоминало таверну семнадцатого века. Полумрак и обилие потемневшего от времени дерева. Старая мебель и грязные занавески. Протоптанный за годы паркет и паутина в углах трёхметровых стен.

Бесспорно, вид был потрясающий, уверена, что эти стены много повидали, но руки чесались навести здесь порядок. Я обошла стойку, напоминающую барную, когда меня окликнул Григорий, спускающийся по лестнице со второго этажа:

— Соня, сейчас здесь никто не проходил? — спросил он и подошёл вплотную, протягивая листок бумаги.

— Нет, — я взяла листок и посмотрела на надпись.

На оторванной четвертинке тетрадного листа, неаккуратным почерком и явно дрожащей рукой, было написано:

«Я видел его. Он пришёл и позвал меня за собой. Я был не прочь присоединиться к этому великому празднику. Хвала Аллаху, что он нашёл меня. Будь проклят тот день, когда я нажал на эту кнопку. Аминь.»

— Григорий, ушёл, — сказал Григорий и замолк.

— Я говорил тебе, оставлять его было дурной идеей, — в комнату вошёл Иван, — я только что разговаривал с соседкой, она говорит, что видела его утром. Он был совершенно нагой, ходил вокруг дома и ругался.

— Я уже объяснял, брать его с собой было бы чрезвычайно глупо, — повысив тон, сказал Григорий, — я не прохлаждаться ездил в Москву. Там было опасно.

— Что-то мне дурно, как-то, — сказала я и уселась на стул, — голова закружилась и… и… я слышу колокол.

Внезапно резко стемнело. За окном разыгрался ливень. Гром и молния, устраивали своё шоу. Стемнело так сильно, что я едва могла различить лицо Григорий, стоявшего в полуметре от меня. Он медленно повернулся ко мне и сказал: «Спи». Дождь резко прекратился. За окнами всё стало фиолетовым. Нежный лиловый оттенок сменялся глубоким синим. Начиналась какая-то фантасмагория. Григорий и Иван начали танцевать, прямо посреди зала, из которого вдруг исчезли все столы и стулья. Они были как два павлина, смотрели пристально друг другу в глаза, медленно вышагивая друг против друга. Руки их имитировали крылья. В какой-то момент они начали действительно отрываться от земли. Колокол ударил прямо над ухом. Свет сменился красным. Весь зал залило багрянцем. Я вспомнила наш старый дом. Это было так давно. У нас гостиная окнами выходи́ла на запад. И иногда перед грядущими заморозками, солнце на закате было чарующе, а порой и пугающе красным. Я помню, как тогда, будучи ещё совсем маленькой, я играла на полу и увидела это солнце. Лучи его ложились на разбросанные по полу игрушки. Тени были настолько длинные, что прятались под диван. Я играла этими силуэтами, пока солнце окончательно не спряталось за горизонт. И только сейчас я вспомнила, что посмотрела на диван и увидела оцепеневший взгляд матери. Её стеклянные глаза смотрели сквозь меня. И я заплакала. Настолько жутко мне тогда было от того, как она на меня смотрела. Возможно, именно поэтому это воспоминание было мной забыто.

Колокол снова ударил. Задрожали стены и окна. Свет стал меркнуть. Григорий и Иван исчезли. На месте, где они только что пари́ли в танце, было серое облако плотного газа, которое вращалось по спирали, уходя под самый потолок.

Очередной удар колокола и всё погрузилось во мрак. Пальцы на руках и ногах слегка покалывали. Общее самочувствие было не очень хорошим. Лёгкая тошнота и головокружение. Я понимаю, что лежу. Мягкая кровать, прохладные и сухие простыни. Свежий ветерок пробежал по лицу и пальцам ноги, которая выглядывала из-под покрывала. Глаза мои были закрыты, но я чувствовала чьё-то присутствие рядом. Этот кто-то снял мокрое и горячее полотенце с моей головы, прополоскал его в воде у изголовья и снова положил, но уже холодное мне на голову. Я понимала, что не сплю. И могла открыть глаза в любой момент. Но то ли не хотелось, то ли мне только казалось, что я контролирую себя.

Этот кто-то был явно не Григорием и не Иваном. Дыхание было тяжелее. Он был явно старше, чем кто-либо из них. И это, безусловно, был мужчина. Как я это поняла, не знаю, но я в этом не сомневалась.

Незнакомец положил руку поверх моей и начал тихо напевать мелодию себе под нос. С минуту-другую он напевал, то ли Битлз, то ли Роллинг Стоунз. Потом точно были Энималс с домом восходящего солнца. А следующую мелодию я слышала только в детстве. Отец часто её напевал, но что это была за песня я не знала. После того как мамы не стало, он больше никогда её не пел. К моменту, как он начал петь припев, я всей душой надеялась, что сейчас сорву мокрое полотенце со своей головы, открою глаза и увижу отца, сидящего возле кровати. Каких трудов мне это стоило. Руки не слушались, а веки были, словно к ним привязали по мешку картошки. Превозмогая, я всё же смогла стянуть с головы салфетку. Слегка приподнявшись и опершись на локоть, пред собой я увидела старика лет семидесяти, с длинными до плеч волосами и бородой сантиметров двадцать. Он смотрел на меня, и я узнала его глаза. Нет, то был не отец, по всей видимости, это был Григорий, но другой.

— Тише, тише, деточка, — осипшим голосом проговорил он, пытаясь уложить меня снова, — ты ещё слишком слаба, дорогая моя.

— Кто вы? — улёгшись на подушку снова, спросила я.

— Меня зовут Гриша, — сказал он и похлопал меня по тыльной стороне ладони. — А ты я так понимаю, не Гриша.

— Несомненно, я не он, — удивившись, ответила я.

— Я знал, что рано или поздно мы встретим тебя, — он закашлялся, — но был уверен, что вы будете вместе с отцом.

— Я как раз ищу его, — сказала я.

— Мы все его ищем, дорогая моя, — он снова похлопал меня по руке, — А где он?

— Этого я не знаю, — удивилась я, — я надеялась, что вы поможете найти его.

— Вот незадача, но я тоже так думал, — пробурчал Гриша.

В комнату вошёл Григорий.

— Гриша, — шёпотом рявкнул он, — ну-ка марш отсюда, ей нужен отдых.

— Я просто поменял полотенце на её голове, — проворчал Гриша.

— Господи боже мой, — Григорий подошёл к кровати и помог встать со стула Грише, — что это за вода, чем она воняет?