Тибетский лабиринт (новая версия) - Константин Жемер

– А зачем? – глупо спросил Краузе, даже Беггер хмыкнул.

Герман пожал плечами, но ничего не ответил. Новая история Тибета, так уж вышло, кроме того, что мало его занимала, ещё была крайне путана и туманна. И Китай, и царская Россия, и Англия – все они в свое время прощупывали на прочность Тибет – отсталую высокогорную страну с бессильной почвой и бедными недрами.

За автомобилем по-прежнему неотступно следовала стайка несуразных обезьян. Фройляйн Ева развлекалась тем, что кидала им из собственного рюкзака сухари. Рядом возмущался Бруно Беггер, уговаривая девушку не растрачивать зря припасы и не привлекать надоедливых животных. Из его причитаний следовало, что германская антропология отрицает эволюционную гипотезу Дарвина. В качестве основного аргумента учёный приводил утверждение Адольфа Гитлера о том, что немцы происходят не от обезьян, а сразу от древних греков. Фройляйн, впрочем, нисколько не прислушивалась к столь весомым доводам, а продолжала скармливать животным высушенный хлеб. Более того, когда собственный запас кончился, она обратилась за дополнительной порцией к Крыжановскому.

– Ну вот, – грустно сказал Каранихи. – Теперь они будут идти за нами до самого перевала, а ночью начнут мерзнуть, но не успеют вернуться, и…

– Мы возьмем их в кузов, дорогой господин Каранихи! – сообщила Ева, самозабвенно продолжая уничтожать провиант.

– Всеблагая Кали наделила мем-саиб божественным откровением, не иначе! – поразился переводчик.

Ева весело посмотрела на него и продолжила занятие.

Индус представлял собой забавное зрелище – судя по всему, он предался размышлениям. Нахмуренные брови и сжатые губы, слившиеся по цвету с бронзовым лицом, выдавали движение мысли.

– Саибы знают, что, кроме обезьян, в Гималаях живёт множество других диких племен[80]?

Саибы знали, правда, не все. Краузе и Беггер заинтересовались, а Унгефух со товарищи слишком увлеклись собственными разговорами, чтоб расслышать вопрос.

– О, господин Каранихи, расскажите, кто здесь живет? – возликовала Ева, разом выкинув обезьянам последние сухари. – Это чрезвычайно интересно и познавательно! Мы ведь вступаем в места, мало затронутые цивилизацией.

– Ева, прошу вас надеть тёплую куртку, – вмешался Крыжановский. – Холодает. Я же обещаю добавить что-нибудь от себя к славным историям господина Каранихи.

Прекрасная ассистентка не возражала, но не преминула заметить, что куртка ее полнит.

– Красивейшая лилия священной рощи Нидху, что прославлена юным Шри Кришной, совершенно права, – торжественно возвестил Каранихи и тут же в очередной раз поплатился за цветистость речи.

– Ах, вот как! – вскричала Ева, и многих трудов стоило проводнику объяснить, что имел он в виду замечание фройляйн о диких нравах, а не полнящую ее куртку, которая совсем и не полнит мем-саиб, напротив. Если бы эта куртка была на Солнце, когда демон Раху задумал его пожрать, то означенный демон отказался бы от сей неблагодарной затеи, дабы не лишать мир превосходнейшей…

В общем, увещевания Каранихи умилостивили фройляйн Шмаймюллер и увлекательный сказ плавно потек из уст проводника, пожирая время пути как злой Раху дивное Солнце. Переводчик рассказывал про племена бхил и сонтхалы, что обитают в средней Индии и про тибетские племена с их братскими клятвами и кровной враждой.

– …Но эти племена, называющие себя «свирепыми псами» и разъезжающие на лошадях без седел, живут на северо-востоке отсюда, их мы встретить не должны, – заверил Каранихи. – Пусть мем-саиб не беспокоится.

Надвигались сумерки. Открытое пространство кончилось, начались неглубокие ущелья, жадно заглатывающие и неохотно выпускающие грузовик с экспедицией. Автомобиль перемалывал колесами гальку, вилял задом как портовая шлюха, огибая частые завалы.

– В окрестностях нет враждебного населения, – гнул своё Каранихи. – Лакри и хамалы промышляют собирательством как и тысячи лет назад, а бадмаши – охотой.

– Охотой, говорите, – заговорил Бруно Беггер. – А откуда же они берут пули и порох?

– Ну, во-первых, не такая уж тут глушь, как могли решить ученейшие мужи, – отвечал Каранихи, – а во-вторых, бадмаши не нуждаются ни в порохе, ни в пулях. Во всем Сиккиме до сих пор ружьям предпочитают лук со стрелами.

– Это же глупость! – вознегодовал Беггер.

– Дикари! – хрюкнул Унгефух радостно, словно всю жизнь мечтал в этом убедиться.

Молчавший доселе джамадар заговорил. Прежде он просто бурчал себе под нос, теперь же явно намеревался затеять беседу.

– О, стрела лучше пули! – сказал индус на сумасшедшем английском. – Стрела кричит в полете, а пуля – при вылете!

Взвыл ветер над головами.

Что-то такое было в словах меднокожего человека, что-то стрельнувшее в сознании молнией родовой памяти и напомнившее людям времена, затерянные в глубине веков, когда верхом блаженства был горячий ужин и сон за надежными стенами пещеры.

Когда тьма пришла в горы, Шеффер решил дальше не ехать, а сделать привал. Не медля, он подошёл к джамадару и, не делая секрета, предложил отстать от экспедиции за определенное вознаграждение.

– Не могу, саиб, прости, саиб, правда, не могу, – заверил индус, переняв манеру говорить у господина Каранихи. – Если прознает хавалдар, не станет мне больше жизни. Придется ехать в другой город и запрягаться в джампан[81]. А знает ли саиб, что у меня старуха-мать, жена с двумя девчонками и бхаи-ласкар[82], подаривший чужой Королеве две своих ноги – всё это везти в другой город, саиб?

Оберштурмфюрер поморщился с досады, но настаивать не стал. Лишь только сели ужинать, осмелевшие и обнаглевшие друзья фройляйн Евы – бородатые обезьяны – пошли на приступ. Путешественникам пришлось не на шутку воевать с дикими тварями, что подкрадывались со спины и норовили утащить кусок пожирнее. Господину Каранихи везло меньше всех: на его территории отряд противника трижды одерживал верх, и в результате переводчик лишился большей части ужина.

Всю ночь Унгефух, Карл, Фриц, Вилли, Эдмонд и джамадар по очереди несли караул. Лишь только рассвело, двинулись в дорогу. Навстречу потянулась гряда серебряных пиков. Люди молчали. Обезьяны-бородачи неотступно брели следом, причем, торопиться им не приходилось – дорога становилась все хуже и хуже, грузовик еле полз.

Внезапно Еве пришла в голову новая проказа. Она подскочила, сорвала с головы джамадара полицейскую фуражку и надела её на слабо упирающегося Бруно Беггера. Унгефух и его люди покатились со смеху. Каранихи смотрел сочувствующе, а владелец головного убора проявил редкостное хладнокровие – он просто отвернулся и уставился на дорогу.