Флот и война. Балтийский флот в Первую мировую - Гаральд Граф

25 июня, в 8 часов утра, «Новик» поднял флаг начальника дивизии и со всей дивизией и «Славой» вышел на смотровое маневрирование в район острова Руно, где предполагалось, что должен произойти бой в случае прорыва неприятеля в залив. Командующий флотом пошел на «Славе», и с ним пошел адмирал Колчак. Маневрирование было непродолжительно и несложно, но, по‑видимому, вполне удовлетворило адмирала Канина; по крайней мере, он вскоре поднял сигнал, изъявлявший особую благодарность силам Рижского залива. После этого всем было приказано возвратиться в Рогокюль.

Вечером командир получил из Гельсингфорса извещение, что для «Новика» приготовлен док, и начальник дивизии разрешил нам туда идти.

В эти дни мы узнали, что наше правительство приобрело у Японии броненосцы «Сагами» (бывший «Пересвет»), «Танго» (бывшая «Полтава»), крейсер «Сойя» (бывший «Варяг») и бывший пароход Добровольного флота «Орел», некогда входивший в состав эскадры адмирала Рожественского как госпитальное судно. Всем им возвращены старые названия, за исключением «Танго», который назван «Чесмой».

Эти корабли предназначаются для охраны побережья Северного Ледовитого океана и пойдут в Архангельск.

Передают, что они сданы японцами в таком запущенном виде как в отношении механизмов, так и вооружения, что потребовался самый серьезный ремонт.

Вскоре после этого «Пересвет» во время одного из своих пробных выходов из Владивостока сел на мель. Посадка была столь серьезна, что его пришлось совершенно разгрузить, и только после месячной упорной работы он наконец был снят.

Вообще эта покупка не имеет никакого боевого значения. Было бы лучше на эти деньги купить хотя бы один корабль, но более современного типа.

А все‑таки как‑то приятно, что эти корабли опять вернулись к нам, опять плавают под нашим флагом…

26 июня, в 4 часа утра, сдав лишнюю нефть на транспорт «Ольга», мы вышли в Гельсингфорс, совершенно не предполагая, что этот поход будет сопряжен для нас с очень тяжелыми, едва не ставшими роковыми, последствиями.

По выходе в море командир приказал дать полный ход и постараться достичь наибольшего, на который «Новик» только способен. Погода стояла штилевая и ясная, но у Оденсхольма вдруг стал находить туман, который сгущался все больше и больше. Наконец мы оказались окруженными сплошной стеной и летели 32‑узловым ходом, ничего не видя впереди. Уменьшить ход было обидно, так как расстояние до острова Нарген было небольшое, а мы рассчитывали еще увеличить ход. У Пакерорта миноносец имел уже 33 узла. На наше счастье, туман немного рассеялся, так что можно было определиться. Немного погодя он опять сильно сгустился, и, вновь ничего не видя, мы продолжали идти все тем же ходом. Только когда по счислению было уже близко от Наргена, командир уменьшил ход до 17 узлов. Подойдя к нему почти вплотную, перед самым поворотом на фарватер вдоль острова, когда по нашим расчетам нам оставалось пройти еще 2–3 кабельтова, мы вдруг увидели вырисовывающиеся с обеих сторон в тумане какие‑то темные предметы. В первый момент мы их приняли за буйки сетевого заграждения, но тут же разобрали, что это камни; командир моментально дал полный назад, но уже было поздно. Раздалось несколько сильных толчков, «Новик» вздрогнул и остановился. Командир сейчас же остановил все машины и, раньше чем что‑либо предпринять, приказал хорошенько осмотреться, чтобы не ухудшить положения, давая без толку различные хода. После тщательного осмотра выяснилось, что корма находится на чистой воде и под ней глубина 17–20 футов, но, начиная с носового турбинного отделения и дальше, до самого отделения мокрой провизии, которое было расположено почти в самом носу, корпус миноносца сплошь – на камнях.

Сориентировавшись в положении, командир стал осторожно пробовать давать задний ход, причем выяснилось, что проворачивается только левый винт, а другие задевают. После нескольких таких попыток стало ясно, что самим сняться с камней невозможно, и командир послал радио с просьбой выслать нам на помощь сильные буксиры.

Место нашей аварии было на восточном берегу острова Нарген. Когда туман рассеялся, мы увидели, что наш нос находится почти на самом берегу; с него, почти буквально, можно было спрыгнуть на сухое место. На наше счастье, погода все продолжала быть штилевой, и это нас спасло. Если бы задул свежий ветер, да еще из W‑x четвертей, тогда «Новик» сейчас же начало бы бить о камни и, может быть, спасение стало бы невозможным.

Первая помощь подошла к нам в 10 часов утра, через два часа после посадки. Это были три малосильных буксира и таможенный крейсерок «Кондор». Все четверо подали концы и начали нас тащить, но они оказались слишком слабыми, и «Новик» продолжал неподвижно стоять на месте. Дальнейшие их попытки стащить нас кончились тем, что лопнули концы. Пришлось все бросить и ожидать прихода сильного буксира‑ледокола «Петр Великий». Наконец, в полдень подошел и он. К нам сейчас же приехал его капитан, чтобы обсудить, как лучше завести буксиры. Обсудив и взвесив все обстоятельства, было решено обвести брагу вокруг всего корпуса миноносца через якорные клюзы и для этого взять 400‑саженный 6‑дюймовый стальной перлинь. Началась лихорадочная работа. Мы все, и матросы и офицеры, работали беспрерывно в течение 6 часов. Наконец, перлинь был четыре раза обнесен вокруг корабля, а каждый шлаг обтянут шпилями и в коуши на его концах введена скоба. «Петр Великий» завел за нее свой буксир и потихоньку стал буксировать, но миноносец не трогался; в конце концов лопнул буксир. Пришлось заводить новый, но когда «Петр» начал опять тащить, лопнула скоба браги. Тогда в третий раз завели буксир и ввели новую скобу, впрягли с обеих сторон еще дополнительно по малому буксиру, и, кроме того, мы сами, средней и левой турбинами, стали давать малые задние хода. Пока «Петр» тащил плавно, ничего не выходило, «Новик» продолжал стоять без малейшего движения в том же положении, как и был. Но когда он стал тянуть толчками, то после первого же толчка миноносец шевельнулся и начал медленно сдвигаться. Дальше все шло легче и легче, и наконец ровно в полночь он оказался на чистой воде.

Что мы перечувствовали и как перемучились за этот день, трудно себе представить. Боязнь за свой любимый корабль, за участь командира и уязвленное самолюбие – все это смешалось вместе, и общее настроение было подавленное. Понятно, с каким облегчением мы все вздохнули, когда почувствовали первые признаки движения миноносца, и все время только боялись, что опять могут лопнуть буксиры. Успокоились мы только тогда, когда почувствовали под собой чистую воду.

Когда «Петр» отдал свой буксир, то брага, которая сильно обтянулась во время буксировки, всеми своими шлагами упала на средний винт и не было никакой возможности ее поднять. Без этого нельзя было дать ход ни одной турбиной. Провозившись с этим довольно долго, все‑таки пришлось подать буксиры «Петру Великому» и ему буксировать нас до Гельсингфорса.

Исследовав после этого внутреннее дно, мы убедились, что оно повсюду совершенно цело, а следовательно, и все механизмы невредимы, но все междудонное пространство, от носового турбинного отделения до отсека мокрой провизии, сплошь наполнилось водой.

27 июня, в 9 часов утра, «Новик» без всяких дальнейших приключений был прибуксирован к Сандвикскому доку и сейчас же введен в него. К вечеру вода из дока была выкачана и можно было приступить к подробному осмотру полученных нами повреждений. Увы, то, что мы увидели, было очень печально. Все днище, начиная с турбинного отделения и до носа, было совершенно исковеркано, и много листов было прорвано камнями, которые так и застряли в некоторых дырах.

После осмотра корабля заводскими инженерами они заявили, что даже в лучшем случае, при очень спешной работе им удастся закончить починку только в шесть недель. Приходилось менять все исковерканные листы, выпрямить или заменить части шпангоутов, выпрямлять во многих местах киль, потом прочеканить все днище и испробовать все цистерны на герметичность. Последнее было особенно важным из‑за того, что наше междудонное пространство служило в то же время и нефтяными цистернами. Следовательно, недостаточная их герметичность способствовала бы утечке нефти.

Мы все продолжали быть в страшно угнетенном состоянии. Только то сочувствие, с которым было встречено наше несчастье командующим флотом, адмиралом Колчаком и всеми другими, немного смягчало наше горе.

С этого дня началось томительное доковое стояние со всеми его лишениями и беспокойствами, в особенности в жаркое летнее время. Весь день и всю ночь стоял невообразимый стук пневматических зубил и молотков клепальщиков и чеканщиков, так что иногда даже разговаривать можно было с трудом. Нестерпимая духота в помещениях, грязь, с которой было очень трудно бороться, и другие неудобства делали жизнь страшно неприятной, а для старшего офицера и старшего механика совсем тяжелой…