Сполохи детства - Степан Калита

Отлично помню, как с Серегой мы подходим к турникам. И пожимаем руки всем четверым членам Банды. Его привел в эту компанию Рэмбо (накачанный спортивный паренек — на год старше нас).

— Тебя это… — Рыжий тянет, глядя на меня в упор. — Как зовут?.. Я, вроде, тебя знаю…

С тех страшных событий, врезавшихся мне в память, прошло довольно много времени — годы. Кажется, он успел меня подзабыть. За спиной у Рыжего целый год колонии для малолетних. Еще полгода он прожил у бабки на Украине, и вот теперь вернулся в родной район — «наводить порядок» — так он говорит.

— Степа, — отвечаю я. — Я тебя знаю… Мы с тобой в одной школе учились.

Он смотрит на меня с прищуром, хмурит лоб.

— Чего-то помню, — отвечает. — Но смутно. Лан… короче… будем знакомы.

Остальные поначалу глядят на меня с подозрением. Но потом завязывается непринужденная беседа, я иногда вставляю остроумные реплики, и постепенно меня принимают за своего… Вот я и здесь, среди вас, голубчики, будем знакомы по-настоящему…

Мой одноклассник Юра Баков в определенные годы был так увлечен женским полом, что всех его представительниц, более-менее близких нам по возрасту, называл своими. Стоило какому-нибудь самцу вторгнуться в орбиту существования наших сверстниц, и Юра возмущенно изрекал: «Нет, ты только посмотри, к моей девушке пристает, нахал». При этом сама девушка понятия не имела, что кому-то принадлежит, и что флиртующий с ней нахал кого-то раздражает. Эта собственническая черточка, граничащая с патологией, однажды сыграла с Юрой злую шутку. Ему так понравилась незнакомка в автобусе, что он разглядывал ее несколько остановок, и, когда внезапно нарисовался некий субъект и, по мнению Юры, подкатил к незнакомке — с понтом познакомиться, он ринулся на ее защиту.

— Ты что это, козел, — закричал он возмущенно, — к моей девушке пристаешь?!

— Ты кто такой? — спросил его молодой человек и тут же возмущенно воззрился на девушку.

— Паша, — пролепетала та, испуганная донельзя, — я его первый раз вижу. Честное слово.

— Неважно, — ответил Паша, и так залепил Юре, что отправил его в нокаут. После этого происшествия, Баков стал осторожнее относиться к прекрасному полу. Бывало, он интересовался у малознакомых девушек, нет ли у них тайных воздыхателей. А если есть, не занимаются ли они боксом… То и дело он восхищенно рассказывал то об одной, то о другой барышне. Правда, излагал многие интимные подробности, которых, я сегодня в этом абсолютно уверен, и в помине не было.

Влюблялся он сразу и безоговорочно — с первого взгляда. И я его отлично понимал. Мне кажется, как и Юра, я был влюблен всегда — все детство, отрочество и юность. Впрочем, излишней ветреностью не страдал. Предмет моего обожания был у меня в сердце долгие годы, занимая все мои мысли… но не фантазии. Интимная сфера странным образом была отделена от платонического чувства. Дело в том, что я почти обожествлял предмет своих мечтаний. Мечтаний, но не страсти… Несмотря на то, что мне хватало информации о том, что двое могут проделывать наедине, я никогда не вожделел в отрочестве ту, которую любил. И не имел ни малейшего представления о том, чего я хочу от той, которую люблю.

Фантазии же, — мои, и моих сверстников (мы частенько делились ими), — касались исключительно зрелых женщин. Юра Баков как-то раз стащил у отца и принес в школу порнографическое фото — пышногрудая женщина лежала на спине, и ноги ее были призывно разведены в сторону. При виде этого фото я ощутил, как кровь зашумела, заколотилось сердце, и у меня немедленно встал. Так что пришлось прикрыться портфелем, благо он был при мне. Я воровато оглянулся — никто не видит?

— Ничего баба, а?! — с придыханием сказал Баков.

«Вот это да, — думал я потом, — та-а-акая баба». Это слово — «ба-ба» — обладало вкусовым ощущением. Я пробовал его на язык. Оно было сладким, как леденец, и одновременно волнующим — «ба-ба».

— Твои бабы? — спросил как-то раз Степа Бухаров, когда мимо нас проходили две одноклассницы, и одна, всегда относившаяся ко мне с симпатией, махнула мне рукой. Мы с Бухаровым бездельничали, точнее — чеканили по очереди мяч о стену универсама.

— Ты что?! — скривился я с отвращением. — Какие они бабы? Это ж мои одноклассницы.

— А они ничего так, — сказал Бухаров и пнул мяч.

Я пригляделся к одноклассницам повнимательнее. Нет, не бабы. Совсем не бабы. Меня они нисколько не волновали. Не то, что соседка из шестьдесят восьмой квартиры, Марина Викторовна, зрелая женщина, лет двадцати трех. У нее уже был ребенок. А мужа не было. Мне она однажды сказала, что я очень красивый мальчик, и потрепала по волосам. При этом я ощутил, что от нее исходит весьма отчетливый животный аромат. Она вся струилась гормонами. И я поначалу испугался. А потом, лежа в темноте, прежде чем заснуть, вспоминал ее прикосновение с удовольствием и мял в руке свой еще не оформившийся орган.

Когда родителей не было дома, я очень любил покопаться в их вещах — в закрытых от меня шкафах, на запретных полках. На одной из них я однажды обнаружил удивительный альбом с эротическими фотографиями. Женщины были засняты в разнообразных пейзажах — на песчаном пляже, в зеленом лесу и в студии. Все они были настоящими «ба-ба-ми» — с созревшими телами, точеными округлостями, выпуклые и манящие…

Вскоре я позвал к себе в гости Серегу и Юру Бакова, и мы вместе стали листать альбом. Мои приятели ахали и охали, цокали языками от восхищения, в общем, всячески разделяли мой восторг.

Поначалу особого смущения перед женским полом я не испытывал. На даче еще до первого класса целовался в губы с девочкой Полиной — ко всеобщему восхищению. «Женихом» и «Невестой» нас не дразнили, а называли с уважением. Но потом внезапно я ощутил некоторый трепет перед девчонками. Связано это было с первой влюбленностью. И отнюдь не в Полину. Ее звали Оля. Она была прекрасна, как экзотическая птица. И в ее присутствии я даже дар речи терял. Натурально не мог вымолвить ни слова. От чего мне казалось: она считает меня идиотом. Бухарову с его простецким «Твои бабы?» я даже завидовал, не умея общаться с одноклассницами и прочими сверстницами запросто, как со своими приятелями-мальчишками.

Впрочем, все они не были «ба-ба-ми» — и потому меня мало интересовали. Я же напротив — вызывал у них всегда самый живой интерес. Девчонки плели интриги, и пытались вовлечь меня в свои игры. Я видел, что им нравлюсь. Они присылали мне записки, с вопросами — в кого я влюблен, с кем хочу гулять, и прочие глупости, на которые я поначалу почти не обращал внимания. Они вели дневники, записывали ответы на вопросы, гадали, кто кому предназначен. В общем, занимались сущей чепухой, и казались мне исключительно странными созданиями. Но потом, внезапно для себя, я вдруг увлекся Олей — похожей на куклу блондинкой, чей папа, тренер по регби, сразу меня невзлюбил. Как это обычно бывает, Оля явилась мне в смутном сновидении (должно быть, Амур всегда охотится по ночам), и утром я проснулся влюбленным в нее.

Некоторое время я страдал молча. Потом на одну из записочек ответил, что, между прочим, очень мне нравится Оля Петрова. Внезапно классный руководитель решил пересадить нас за одну парту. По чистой случайности мы оказались рядом. Я буквально млел рядом с ней. Когда она что-то спрашивала (например, ластик), не мог произнести ни слова. И левая нога (она сидела справа), мне казалось, буквально пылает огнем, от напряжения мышц временами она даже дрожала… Как-то раз я догнал ее на школьном крыльце и выхватил портфель. Оля не испугалась, смотрела с интересом.

— П… понесу, — выдавил я.

Мы брели к ее дому молча. Словно я не провожал ее, а сопровождал. При этом старательно избегая разговоров… Так повторялось несколько дней подряд. Я пыхтел рядом с девочкой, мечтая о том, чтобы завести непринужденную беседу. Но не мог, как ни старался, извлечь из себя ни единого слова. Чтобы как-то усмирить досадное смущение, однажды я схватил ее за руку. Она не отдернула хрупкую ладошку, и я держал ее в своей до самого дома. При этом думал, что у меня ужасно потеет ладонь, и она, наверное, это чувствует. На следующий день я повторил этот трюк. И снова мы прошли до ее дома — рука в руке, как влюбленные. Я решил, что надо пойти еще дальше. И на следующий день аккуратно обнял ее за плечо, как это делали взрослые парни. Проделать такое оказалось довольно сложно, поскольку я был немного ниже ростом. К тому же, никакого опыта в подобных приемах у меня не было. Я ненароком заехал Оле в ухо, и потом еще долго проклинал свою неуклюжесть. В такой ситуации лучше всего подключить самоиронию, посмеяться над собой, но мне было совсем не до смеха. Я был серьезен, как бухгалтер за работой, я осваивался в абсолютно новой для меня ситуации, и, судя по моим ощущениям, быть ловеласом получалось у меня не очень хорошо.