Желтый дом. Том 2 - Александр Зиновьев

О смысле жизни

В молодости я, как и многие другие, задумывался над проблемой смысла жизни. Зачем вообще я живу? — спрашивал я себя. И вообще, зачем это все происходит? И приходил в ужас от неспособности найти ответы на такие вопросы. Потом я успокоился. Но вовсе не потому, что нашел ответ, а потому, что понял бессмысленность своей проблемы. Я понял, что вопросы «Зачем я живу?», «Зачем живет человек?», «В чем смысл жизни?» и т.п. представляют собою лишь языковое выражение некоторого психического состояния людей, причем выражение неадекватное. В языке это состояние выражено вопросом, хотя оно само по себе вопросом не является. Это — ложный вопрос. На него нельзя ответить так, как отвечают на реальные вопросы «Сколько будет два плюс два?», «Сколько километров от Земли до Марса?». Психическое состояние, так неадекватно выражаемое нами вопросами о смысле жизни, есть на самом деле некое побуждающее состояние. Оно побуждает человека к определенным действиям совсем не лингвистического, а психического толка. «Ответом» на такие псевдовопросы являются псевдоответы, то есть поступки, точно так же не имеющие адекватного выражения в языке, если их рассматривать с точки зрения «вопросов» о смысле жизни. Начав вести определенный образ жизни, я снял проблему смысла жизни — дал неязыковой «ответ» на неязыковые запросы, ложно выражаемые как языковые вопросы.

Кандидат сказал, что вопрос о смысле жизни есть вопрос религии, а не науки и идеологии. Поиски смысла жизни суть неосознанные поиски Бога. Отказ от этих поисков есть отказ от Бога. А то, что говорил я, есть лишь одна из форм самооправдания. Костя сказал, что надо жить только ради того, что остается в веках. МНС сказал, что для этого надо строить пирамиды.

О мужестве

В женском сарае произошло чепе (чрезвычайное происшествие): крыса укусила одну девочку за палец, палец раздулся, девчонку увезли в район, а потом — в Москву. Говорят, в плохом состоянии. Жаль девчонку. Она только в этом году окончила школу, и ее для «производственной практики», без которой ее не примут ни в один институт, устроили на самую мизерную зарплату в научный кабинет какой-то лаборатории. Наше начальство провело по сему поводу (по поводу крыс, конечно, а не девчонки — про нее забыли) совещание. Затем было общее закрытое партийное собрание, общее закрытое комсомольское собрание и собрания партийных и комсомольских групп. Приняли решение бороться с крысами подручными средствами, ни на минуту не прекращая битву за урожай, которая, как нам заявили представители области, вступила в решающую фазу. После работы мы вытащили из сарая все барахло, напихали во все дыры стекла от битых бутылок, щепки с гвоздями, камни, обломки кирпича. Застелили «пол» (то есть голую землю) фанерой, которую ребята украли на стройке. На метр (в высоту, конечно) «уплотнили» стенки всяким строительным хламом и досками, валявшимися в окрестностях сарая. Обновили подстилку (сено, солома). Одним словом, устроили умопомрачительный уют. К нам, как на экскурсию, приходили из других сараев, завидовали и вздыхали от обиды за свое более жалкое помещение. Спать мы легли в полной уверенности, что теперь крысы к нам не пролезут и не будут бегать по нам с омерзительным писком. Первое время так оно и было. Мы слышали их писк, скрежет и возню. И насмехались над ними. Зачем они сюда рвутся?! — сформулировал Дон бесперспективную проблему. Здесь же им нечего есть! Из принципа! — сказал МНС. Они должны контролировать всю территорию, занимаемую ими. Наш сарай для них сейчас — как для советской власти нищая деревушка, которая вздумала бы объявить свою независимость. И зря мы так отгородились от крыс. Теперь, если они сюда прорвутся, они нас сожрут с потрохами. Может быть, откроем для них одну дырку? — сказал Костя. Пусть придут и обследуют пространство. Убедившись, что тут нет ничего съедобного, они оставят нас в покое, а то всю ночь будут скрестись, спать не дадут. Насчет съедобного ты ошибаешься, сказал Иван Васильевич. Мы для них — потенциальная пища. Крысы вообще живут с надеждой, что люди в конце концов сдохнут все, и они станут хозяевами планеты.

А потом мы стали говорить о мужестве, о феминизации мужчин. Хемингуэевские настоящие мужчины, сказал Дон, сражались со львами и акулами. А мы — с крысами. Это — снобизм, сказал Костя. Львы на самом деле менее опасны чем крысы. Мясо львов не едят. Из их шкуры шубу не сошьешь. Как украшение она сомнительна в наше время. Значит, на львов охотятся исключительно из престижных соображений. К чему все эти разговоры, сказал Токарь. Львов даже в Африке раз-два и обчелся. А насчет акул... У нас караси и те повывелись. Феминизация мужчин, сказал МНС, есть пустяк в сравнении с более глубоким процессом: нас всех (и мужчин и женщин) низводят до уровня, на котором мы становимся сопоставимыми с крысами. Наш враг определяет нас самих. Кто мы? Мы — существа, сражающиеся с крысами, с бактериями, с вирусами...

Когда мы стали засыпать, крысы все-таки нашли лазейку и ворвались в сарай. Мы укрылись с головой, предоставив им свободу действий. Они носились по нам как сумасшедшие. Убедившись в том, что сарай не превратили в продовольственный склад, а всего лишь провели общественное мероприятие, они успокоились.

Мы и Запад

На сей раз западные радиостанции передали, что один наш довольно известный писатель получил разрешение выехать на Запад. Это уже становится комичным, сказал по сему поводу Дон. Он же типично советское дерьмо. А критиканом он заделался потому, что славы мировой захотел. Потом ребята общими усилиями сочинили эпиграмму:

На Запад он направил свой маршрут,Дабы к свободе быть поближе.Гляди, начальство, чтобы этот шутЗабрал с собой все сто томов своих партийных книжек.

МНС сказал, что в этом не видит ничего комичного. Нынешняя эмиграция есть не что иное, как подготовка к покорению Запада. Это — пока еще наша мирная экспансия на Запад. Кто бы ни уезжал и чем бы он там ни занимался, он все равно остается советским человеком. Это — советское вторжение в тело стран Запада, лишь принявшее форму эмиграции, причем форму бегства от зверского режима в свободный мир. Западные идиоты охотно заглатывают эту приманку. Возьмите этого писателя. Кто его тут зажимал? И вы думаете, он там в условиях свободы творчества писать будет лучше и острее? Чушь! Это — авангард нашей армии.

Этот взгляд на нынешнюю эмиграцию был для нас совершенно неожиданным. И мы, естественно, набросились на МНС. Но после часовой перепалки мы резко изменили свои позиции, причем так, будто мы задолго до этой речи МНС сами прекрасно понимали суть дела.

— Но не все же там на Западе идиоты! — сказал Костя. — Есть же понимающие люди.

— Конечно есть, — сказал Иван Васильевич. — Может быть, больше, чем у нас. Но дело-то не в этом.

— А в чем же?

— После войны довелось мне однажды выпивать с американцами. Их было четверо. Рост — под потолок. А я видите сами какой. Начали мы пить. Они вчетвером еле осилили пару бутылей, а я один съел почти три. Они щупали мой живот, спрашивая, где же вино. Я указал на свою голову: мол, здесь! Тогда один из них сказал, что теперь ему понятно, почему русские победили немцев. Между прочим, мы и американцам можем морду набить, несмотря на их техническое превосходство. Вот в чем проблема! Мы теперь и сами этому не рады, да ничего поделать не можем. Американцы сами делают все, чтобы мы им морду набили.

— Вы преувеличиваете. Американцы, конечно, ведут себя как последние кретины. Но глупость их кажущаяся. В чем-то они все-таки выигрывают.

— В чем? Уровень жизни? Техники? Именно в этом их слабость. Преимущества ведь тоже не абсолютны. И в них надо знать меру. Главное — у них нет стимулов победить. Им лишь бы не проиграть. А с такой установкой не победишь.

— К заявлению предыдущего оратора могу добавить еще следующее. Независимо от желаний и деклараций отдельных членов общества, наше общество как целое живет не отдаленной, а ближайшей задачей: во что бы то ни стало выжить в данной ситуации. А что потом — там видно будет. Поэтому наше общество способно пойти на любые жертвы и использовать любые средства. Отдаленные последствия развития культуры и цивилизации вообще его не трогают. А западные страны (опять-таки как целое, независимо от воли желаний и утверждений отдельных лиц) имеют более отдаленные цели. Они повязаны прошлым и исторической перспективой. Потому им приходится быть более разборчивыми в средствах и опасаться слишком больших жертв.

— А по-моему, самое удобное было бы жить припеваючи у нас, а на Запад ездить время от времени в качестве жертвы нашего режима.

— Между прочим, многие наши деятели культуры так и делают.

— Везде одно и то же. Только в одних странах чуточку лучше, чем в других. И на Западе, например, лучшее качество продукции есть не единственное оружие в борьбе за существование и не всегда есть лучшее оружие. И там часто бывает так, что чем хуже продукция, тем ожесточеннее и изощреннее она борется за то, чтобы найти потребителя. И там серость и посредственность процветают. А у нас иногда лучшее качество имеет преимущество.