Рыцарь из ниоткуда. Книга II. Сборник (СИ) - Бушков Александр Александрович

— Так, экипаж, слушай мою команду…

— А не провалиться ли вам с вашими командами? — раздался вибрирующий от гнева баритон Рошаля.

Сварог открыл было рот, чтобы ответить… но вовремя прикусил язык. Спокойствие, только спокойствие.

— Экипаж, ко мне на мой голос. Нам надо быть рядом, пока не…

Язык пришлось прикусить вторично, потому что именно в этот момент Сварог догадался включить магическое зрение. И увидел.

Да, «третий глаз» работал, хотя и плохо — как фонарик с подсевшими батарейками в темной комнате, видишь только то, на что направляешь луч, а все остальное теряется в сером мареве… И из этого марева на отряд надвигались серые голые скрюченные фигуры, десятки, сотни…

К ноге прижалось что-то большое, теплое, лохматое, дрожащее, Сварог чуть не подскочил от неожиданности, направил магический взгляд вниз — тьфу, блин, это ж Чуба… А вот и остальные герои-покорители Граматара — стоят, озираясь незрячими бельмастыми глазами, и не видят…

Он выхватил шаур — и тут ближайшая тварь резко распрямилась и прыгнула. Сварог инстинктивно пригнулся, и только это спасло его — тварь, очевидно, не понимала, что он может худо-бедно видеть в наведенной темноте. Она перелетела через Сварога и шумно брякнулась оземь, взвыла тихонько, заскулила. Со стороны ее коллег послышалось злобное шипение.

— Я слышу что-то! — крикнул Олес.

И тогда Сварог начал стрелять. Сжав зубы, боясь только одного: как бы не зацепить своих…

А вот звездочки он видел идеально — ослепительными кометами они вылетали из шаура, прорезали тьму и настигали цель. И бестии из мрака с едва слышным фуком разлетались в клочья.

— На землю! — крикнул он изо всех сил. — На землю, сучьи дети, задену же!

— Да что… — возмутился Пэвер, но Сварог сделал к нему шаг и сбил с ног:

— Ложитесь, задену же, обормоты!

Наконец, послушались. Растянулись на траве.

Отовсюду неслись вой, повизгивания, шипение и клекот.

Одна тварь подобралась почти вплотную к Кане — и тянет к ее горлу скрюченную пупырчатую лапу с перепонками между пальцев. Сварог быстро прицелился, потянул крючок… И тут же развернулся в другую сторону. Он стрелял, стрелял и стрелял — а конца и края уродам не было. Серая тень мелькнула в воздухе и исчезла в гуще нежити: Чуба нанесла свой удар… В глазах уже рябило от ярких черточек, оставляемых на черном бархате тьмы серебром из шаура, Сварог палил в белый свет как в копеечку — если, конечно, уместно такое сравнение для полной темноты, поливал серебром все вокруг, деревья, кусты, тварей…

И настал момент, когда теневая орда дрогнула и стала отступать, жалобно стеная и огрызаясь. Уползать в тени под деревьями, скрываться в полумраке чащи, прятаться в сумерках ельников… И вместе с отступлением тварей возвращалось зрение, возвращался свет — медленно, но возвращался…

— Отбой, господа, — сказал Сварог и подул на сведенный судорогой палец, которым он давил на курок шаура. Снова вставало солнце, снова белел туман и было утро. — Гости разошлись по домам.

— Боже, что это было? — простонал Пэвер, садясь и тряся головой. — Меня что-то сшибло с ног…

— Чуба! — позвал Сварог.

Волчица появилась откуда-то из зарослей, с оскаленных клыков свешивались прозрачные ошметки чего-то или кого-то, и была она вся, с лап до головы, перепачкана желтоватой слизью. Села в сторонке и принялась вылизываться, то и дело тряся башкой от брезгливости.

— Это Люди Сумерек, — сказала Кана, и в глазах ее появился непритворный страх. — Нежить. Живут в самой глубине океана, а на поверхность поднимаются только в сильные шторма — поохотиться… Много людей с Островов попали к ним в лапы…

— Из океана? — спросил Олес. — Но здесь же суша…

— Давно ли? — напомнил Рошаль и посмотрел на Сварога исподлобья. — Мастер капитан, я приношу свои извинения…

— Пустое, масграм, — Сварог сунул шаур за пояс. — Я так понимаю, что эти теневые ребята внушают жертвам чувство ненависти…

— Совершенно верно, — сказал Пэвер. — Я читал о них. Они, вообще-то, гурманы, предпочитают крупную рыбу — вроде акул, подплывают, одурманивают злобой, и когда рыбешки начинают друг друга крошить в мелкую капусту, нападают сами… А тут, наверное, приспособились как-то…

— В общем, пакость, — констатировала Чуба, более-менее приведя себя в порядок и вернувшись в облик человека — человека растрепанного и перепачканного, но донельзя довольного собой.

— Тихо! — Сварог поднял руку и прислушался.

Все замерли. Показалось? Или действительно где-то впереди, далеко-далеко, на грани слышимости кто-то играет на дудочке? Причем мелодия до боли знакомая… Всплыло в памяти: «Когда-то в утренней земле…»

— Слышите? — тихо спросил Сварог.

— Тихо, как на дне океана… — ответил Олес, но тут и Рошаль поднял руку:

— Погоди-ка… Да, мастер капитан, по-моему, кто-то поет…

— Не поет, а играет. На свирели, — возразил Пэвер.

— А кому придет в голову играть на свирели посреди леса?

— Духам леса, милая Кана, кому же еще…

Вернулась Чуба, разведывавшая дорогу впереди, вернулась бегом и уже в человеческом облике.

— Там… — запыхавшись, она указала вперед, — там есть что-то… Я не понимаю.

— Опасно?

— Не понимаю… Это не нежить и не магия. Это другое…

Сварог немного поразмыслил, сверился со стохом и решился:

— Ну что ж, посмотрим, кто там музицирует. Все равно нам туда… Чуба, человеком.

Шли около часа по густому лесу, и с каждым шагом звук нарастал, ширился, приближался, вон за тем выворотнем определенно должен быть его источник — но проходили минуты, а источник переливчатой мелодии как будто удалялся от них.

— Заманивает. Точно заманивает! — сказал Рошаль, брезгливо отдирая от рукава прицепившийся репей. — Еще какие-нибудь Люди Сумерек…

— Куда заманивают? — возразил Сварог. — Мы идем точно по маршруту, нас и заманивать не надо — сами придем… Стойте-ка, вон там, кажется…

Деревья словно расступились, и они оказались на небольшой лужайке, окруженной частоколом толстенных деревьев. А посреди лужайки, на пне размером со стол короля Артура и с по меньшей мере сотней коричневых камбиальных колец сидел вылитый Пан. Или фавн — кому как нравится. Низкорослый, коренастый, с седой бородищей до пупа и с поросшими рыжими кудряшками козлиными ногами. Сидел и играл себе на свирели, а мелодия, завораживающая, тягучая, монотонная, лилась по земле и устремлялась ввысь. По траве стелился туман, лизал желтые копыта Пана, и вся эта картинка была такой неестественной, такой надуманной, словно декорация к дешевому ужастику.

Сварог уловил мелодию и, сам не зная почему, будто его подтолкнули, вполголоса прочитал под аккомпанемент:

Когда-то в утренней земле Была Эллада… Не надо умерших будить, Грустить не надо. Проходит вечер, ночь пройдет — Придут туманы, Любая рана заживет, Любая рана. Зачем о будущем жалеть, Бранить минувших? Быть может, лучше просто петь, Быть может, лучше? О яркой ветренней заре На белом свете, Где цепи тихих фонарей Качает ветер, А в желтых листьях тополей Живет отрада — Была Эллада на земле, Была Эллада…

Пан отнял свирель от мясистых губ, но мелодия еще какое-то время скользила и текла над лужайкой.

— Хорошие слова, — сказал он гулким, как бочка, голосом. — Эллада… и слово красивое. Ты сам придумал?

— Нет, — сказал Сварог. — Но мне тоже нравится.

— А Эллада — это где?

— Далеко…

— Понятно. Осталась там, на другой суше… Там тоже жили люди? Не похоже — очень красивое название, очень…