"Фантастика 2024-7". Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Панарин Сергей Васильевич

– П-фу, нашел чего бояться. Один мощный удар в челюсть, и эта копия Моргенштейна… кстати, какая она по счету?

– Не знаю, – пожал плечами Худя. – Я не считал. А что, надо было?

Кастет махнул рукой – вот еще, голову пустяками забивать – и продолжил прежнюю мысль:

– Так вот, один удар в челюсть – и тишина минимум на пять минут обеспечена.

Вдали послышались сдвоенные шаги. Худя невесело усмехнулся и кивком показал на исчезающий за поворотом коридор:

– А вот и твою грушу для битья ведут.

– Скорей бы. Сил нет как руки чешутся. – Кастет оголил зубы в довольном оскале и постучал костяшками кулаков друг о друга.

– Слышь, ты бы попридержал коней. На тебя в последнее время смотреть страшно, – сказал Худя.

– Не понял? – Кастет немигающим взглядом уставился на приятеля. Тот сцепил пальцы в замок и нервно покусал нижнюю губу.

– Ну ты, когда очередного Моргенштейна бьешь, сам на себя непохожим становишься. У тебя как будто чердак напрочь сносит.

– А-а, ты боишься, что я окончательно слечу с катушек и тебе под раздачу достанется, – догадался Кастет. Худя быстро-быстро затряс головой и заискивающе улыбнулся. Бугай шагнул к напарнику и тяжело опустил руку на его плечо: – Не бзди, дружбан, я своих не трогаю. И насчет моих мозгов не переживай: они давно набекрень съехали, так что бояться нечего.

«Хотелось бы верить», – подумал Худя и снова кивнул: мол, спасибо, друг, успокоил.

Тощий не зря волновался. Когда пришло время и манекен обрел сознание и память Моргенштейна, он так завопил от страха снова пережить мучительную, терзающую не только тело, но и душу боль, что у всех, кто находился рядом, зазвенело в ушах. Только вот никто из посторонних этих криков не услышал, и не потому, что Кастет, как и обещал, с размаху засветил в челюсть исступленно орущей жертве. Богомолов закончил говорить с дочерью незадолго до появления Трухина с находящимся в прострации манекеном перед дверью в пыточную, и весь этот инцидент произошел в надежно изолированном от посторонних ушей помещении.

– Прекратить! – рявкнул Богомолов, когда Кастет оборвал вопль манекена ударом кулака в голову. Оглушенный бедолага обмяк на стуле с высокой спинкой и кустарными подлокотниками. Лаборант не так давно усадил в него страдальца и теперь поочередно пристегивал руки и ноги широкими кожаными ремнями к испачканному бурыми пятнами грубому подобию кресла. – Ты что себе позволяешь?!

– А чего он орет как недорезанный? – буркнул Кастет. – У меня, может, уши от его криков болят.

– Ничего, потерпишь. С этой секунды не сметь даже пальцем прикасаться к нему без моего разрешения. Понятно? – Приятели что-то неразборчиво пробормотали. Богомолов расценил это как знак согласия и подозвал лаборанта. – Мне надо очистить «каштан» Моргенштейна от последних воспоминаний. Это возможно?

– Сам я ни в чем подобном не участвовал, но видел, как это делается, а один раз даже ассистировал Альберту Аркадьевичу, когда он испытывал портативную установку для мнемокоррекции.

– Ты мне конкретно ответь: сможешь или нет.

– Думаю, да, – кивнул Иван.

– Вот и отлично. Тащи сюда эту установку, избавим копию моего зятька от неприятных воспоминаний.

– Но я не могу, – помотал головой лаборант. – Мне ее не дадут без разрешения профессора.

– Ну так придумай что-нибудь. За что я тебе такие деньжищи отвалил?

Иван хотел сказать, что не такое уж большое вознаграждение он получил за свои услуги, да и отработал его за эту неделю с лихвой, но, по здравом размышлении, решил не нарываться на неприятности. Он видел, что мордовороты делали с манекенами, и не очень-то горел желанием испытать их жестокие методы на своей шкуре.

– Хорошо, я постараюсь что-нибудь придумать, а ваши помощники пусть пока подтащат стол ближе к креслу, поставят стул рядом и заткнут чем-нибудь рот манекену, чтобы он не орал, когда очнется. Так мне будет удобнее работать.

Лаборант ушел. Богомолов искренне надеялся, что у того все получится и эта портативная установка поможет решить проблему. Страх навсегда потерять дочь требовал от него быстрых и решительных действий, но он же и заставлял быть осмотрительным.

Именно по этой причине Игорь Михайлович не мог обратиться за помощью к Карташову. Удаляя фрагменты памяти с «каштана» Моргенштейна, профессор наверняка узнал бы о творившемся в пыточной кошмаре, и неизвестно, чем бы все закончилось. Он мог ничего не предпринимать, а мог бы пойти на шантаж и требовать многомиллионную компенсацию за молчание, предупредив, что в случае его внезапной смерти сенсационные сведения в одночасье станут достоянием общественности. Ну или мог бы задаром слить информацию ушлым журналюгам, и тогда в мировой прессе разразился бы новый скандал, что повлекло бы за собой еще одну серьезную проблему, помимо новой попытки самоубийства дочери.

Финансовое благополучие Богомолова и без того понесло значительный ущерб после выступления Преображенского-младшего в ООН, так что любые потрясения были для него смертельно опасны. Игорь Михайлович мог потерять все, к чему настойчиво шел на протяжении многих лет, и не хотел лишний раз подвергать себя риску. Достаточно и того, что из-за всей этой шумихи акции его компаний практически обесценились, приведя к многомиллиардным убыткам, из-за чего Минфин США наложил временный арест на принадлежащую ему в странах коллективного Запада недвижимость до полного удовлетворения требований влиятельных инвесторов. Некогда те вложили немалые деньги в развитие его бизнес-империи и теперь хотели вернуть хотя бы часть тех значительных сумм.

Была еще одна причина, по которой он не желал обращаться к Альберту Аркадьевичу. Тот четвертые сутки подряд практически безвылазно пропадал в зале энергоузла. Запуск восстановленного после диверсии трансмиттера привел к взрыву и возникновению загадочного образования. Нечто отдаленно похожее на полупрозрачный, переливающийся радужными цветами спиральный конус узким концом исчезало в частично разрушенной стене позади уничтоженного аварией устройства.

Судя по первым полученным с помощью дистанционного зондирования данным, эта непонятная штуковина была чем-то средним между аномалией неустановленной пока природы и порталом. В надежде понять, куда он ведет и можно ли пользоваться им без вреда для человека, профессор проводил одно исследование за другим и вряд ли бы согласился отвлечься на что-то иное.

Трухин вернулся через полчаса с двумя похожими на кейс для ноутбука чемоданчиками, поставил их на стол и сунул руку в карман халата. Манекен пришел в себя за десять минут до появления Ивана в комнате. Он увидел шприц в руке лаборанта, задергался в кресле и замычал, выпучив круглые от страха глаза. Орать в полный голос ему мешали носки Худи. За неимением ничего подходящего под рукой тот, с разрешения босса, снял их, смял в комок и запихал в рот восьмой по счету копии Моргенштейна вместо кляпа, когда тот очухался и снова начал вопить. Иван вогнал иглу в шею подопытного и плавным нажатием на шток ввел содержимое шприца в его организм.

Мощное снотворное быстро подействовало. Через пару минут манекен уронил голову на грудь и провалился в глубокий сон.

За это время Иван открыл один из чемоданчиков, пощелкал кнопками расположенного внутри корректора памяти. По внешнему виду тот действительно походил на ноутбук. Когда манекен заснул, лаборант достал из другого кармана халата экстрактор, извлек накопитель из ствола его мозга и вставил в приемное гнездо на боковой панели тихо урчащего прибора. После чего сел за стол и приступил к процедуре форматирования воспоминаний.

Пальцы Ивана скользили по кнопкам клавиатуры, а сам он неотрывно смотрел на экран устройства. Богомолов стоял у него за спиной и наблюдал, как по правой половине дисплея сверху вниз быстро ползет по строчкам разной длины широкая светлая полоса, а по левой мелькают картинки, как при ускоренной перемотке видеофильма. Трухин периодически останавливал мельтешение картинок, одновременным нажатием нескольких кнопок выделяя на правой стороне экрана с десяток-другой строк, и удалял из «каштана» фрагменты воспоминаний.