Фантастика 2025-51 - Антон Лагутин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это не моё!
Я никогда не испытывал подобных сентиментальностей. Я — эгоист. Я всегда думал лишь о себе. Всегда. Когда каждый день живёшь с мыслью, что завтра не настанет — хочешь не хочешь, а станешь думать только о своей шкуре. Когда твой город объят пламенем, первые дней десять ты переживаешь о других. Ты сопереживаешь каждому, кто потерял близких. Видя чужие слёзы на глазах, твои глаза вдруг тоже увлажняются, слёзы бегут по щекам. Но потом ты устаёшь. Устаёшь переживать, устаёшь плакать, устаёшь вопить от страха, когда соседний дом складывается как карточный, а волна пыли окутывает всех, кто стоял рядом. И ты больше никогда своих соседей не видел. Может быть тогда я утратил свою человечность. Я забыл, что такое быть человеком. Испытывать переживания, любовь, страх за друзей. Так странно… Так необычно…
Эти чувства… Эти переживания…
Я словно вновь их обретал. Человечность постепенно возвращалась ко мне. Вливалась в моё тело.
Моё тело…
Я уже начал забывать, что я из себя представляю. Какой ужасный и мерзкий. Тонкий скользкий червяк, извивающийся в чужих кишках, забитых гниющими фекалиями. Мой тело — это тело Инга — бедной девочки, чьё сознание я поработил, но с каждым днём я ощущаю, как моя власть над ней медленно, но утихает. Каждый день я чувствую, как становлюсь человеком. Впервые я испытал искреннюю радость от общения с друзьями. Мы побеждали, и вместе ликовали. Мы поднимали наше оружие к небесам и громко вопили во всю глотку. Булькали, но радовались. Искренне. Меня впечатляли пережитые эмоции, и за это я мог благодарить только Ингу, поделившеюся со мной своим спектром эмоций.
Каждый новый день лепил на меня новое мясо человечности, но и с каждым днём я ощущал, что моя смерть всё ближе и ближе. Парадокс, но вскипающие внутри меня чувства не позволят мне полностью поглотить тело Инги. Видимо, такая природа. Любовь убивает. Понимаете? Инга молчит, но её человечность постоянно общается со мной. Порой ругает, заставляя испытывать сожаление и стыд. А порой радуется вместе со мной. И постоянно призывает быть внимательным и не спускать глаз со своих друзей.
Вот и сейчас, после очередной победы я глядел куда в сторону в надежде увидеть там Зико и его людей, идущих нам на встречу. Никого. Пусто. И эта пустота пугала меня. Мне нужно разыскать Зико, немедленно.
Мы шли разбитой дорогой, пронизывающей быстро лысеющие леса, скалистые горы, увитые клубящимися облаками, и пологие холмы с пожелтевшей травой. Стоя на одном из них мы видели вдалеке блеск моря и повисшее над ним обеденное солнце. Цель уже близко, сомнений нет. Протяни руку и подставь солнцу ладонь. Горячие лучи согревали кровавую корку, вызывая лёгкий зуд. Приятный, отвлекающий от реальности. Но в тот день реальность никак меня не отпускала. Мой взгляд постоянно отлипал от горизонта с линии морской воды и прыгал на пожелтевший лес по левую от меня руку.
— Тебя что-то беспокоит, Червяк? — спросил Дрюня, стоя рядом со мной. Его взор непринуждённо падал на горизонт, видя вдалеке конец дороги и конец путешествия, вызывающее у моего друга лишь тревогу.
— Друг мой, — произнёс я, в очередной раз переводя взгляд на лес, — идёт война. Каждая секунда для меня — это беспокойство и тревога.
— Не думай, что ты один переживаешь. Мы все испытываем тревогу, пробуждающую в нас страх. Никто из присутствующих рядом с тобой не знает, что ждёт его впереди, — Дрюня кивнул подбородком в сторону горизонта.
Лицо, покрытое коркой из высохшего гноя, не могло выразить ни единой эмоции, словно оно было мертво, но мышцы под кожей силились изобразить хоть что-то, но безуспешно. Даже его губы, изрытые трещинами и усыпанные хлопьями белёсых струпьев, с трудом поспевали сжиматься и разжиматься за каждым произнесённым словом. И лишь болезненно лунные глаза выражали беспокойство каким-то мутным блеском, который явно от меня что-то скрывал.
— Мне нужно разыскать Зико, — сказал я.
— Только тебе? — возмутился Дрюня с тревогой в голосе.
Морской ветер приносил свежий воздух, а вместе с ним и прохладу. Я не замечал температурных изменений, и мне не нужно было кутаться в мой уродливый плащ, похожий на лоскутное одеяло, где вместо привычных кусков ткани мастер предпочёл взять человеческие лица. А вот Ансгару и его людям приходилось разжигать костры и усаживаться вокруг пламени плотным кольцом. Юный правитель грел ладони у костра, когда наш разговор дошёл до его ушей. Я заметил на его лице интерес. Любопытство заставило юношу покинуть кольцо воинов и двинуть в нашу сторону. Его кожаный доспех громко шуршал при каждом шаге. Непослушные чёрные локоны закидывало ветром назад, когда накинутый на плечи тяжёлый плащ из медвежьей шкуры неподвижно свисал до самой травы. Холод жадно укусил его ладони, и парню пришлось их спрятать от ветра в глубине накидки, где помимо естественного тепла он всегда мог погрузиться в родительский очаг. Даже стоя в десятке метрах от парня, я видел, как он кладёт непокрытую перчаткой ладонь на череп своего отца, ставший частью смертельного оружия — жуткой дубины, проламывающей доспехи кровокожих подобно тонкому люду — и теперь висящим на его кожаном поясе.
Новый порыв ветра ударил Ансгара в лицо, заставив его сильно скривиться. Совсем недавно этот юноша был так молод, был так наивен. Он был красив, его губы всегда дарили улыбку, способную поднять боевой дух. А сейчас я видел идущего мне на встречу хмурого мужчину, закалённого в бою и утратившего какую либо наивность. Со стороны могло показаться, что Ансгар скривил лицо от холодного прикосновения, но нет. Его мужественное лицо сжалось от боли, причинённой страшной раной. Уродливый рубец омрачил его лик, нарисовав бледную кривую полосу почти через всё лицо; ото лба до левой щеки, чудом не лишив парня левого глаза и всех зубов на верхней челюсти. Другие считали, в том числе и Дрюня, появление шрама — дар битвы. Награда, врученная из рук врага. Получить такое страшное увечье и остаться в живых — удача, сопутствующая лучшим воинам. Да, его плоть на удивление быстро срасталась, но это не делало Ансгара бессмертным. Я был точно в этом
