На день погребения моего - Томас Пинчон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Любица и Джинджер были примерно одного возраста и неплохо ладили, несмотря на неизбежные пинки время от времени. Девочки проводили много часов с младенцем, иногда просто смотрели на нее. Другой взгляд у них был для Джесса, который вдруг понял, что у него пара сестер, с которыми нужно ладить. Иногда они начинали смеяться, и он не мог не думать, что смеются над ним.
— Вовсе нет, — убеждали его обе женщины.
— Любица хочет выйти за тебя замуж, — сказала Яшм, — но не говори ей, что я тебе сказала.
— Тут, конечно, для Шерифа есть тема для раздумий, — проворчал Джесс, странным образом не зная, куда девать руки.
— О, это пройдет, — сказала Яшм. — И тогда будь настороже.
— На самом деле тебе следует, — добавила Стрэй, — просто спокойно следить, когда они начнут появляться в дверях с цветами, пахнуть маслом для волос и лавровишневой водой, и так далее.
— Рутина, рутина, рутина, — довольно проворчал Джесс.
На некоторое время они ушли в сосновые леса, а потом еще на время — в городок на полуострове Китсап в самом крайнем углу на карте США, дальше должна быть Аляска или Британская Колумбия.
Джесс принес домой задание из школы «напишите эссе на тему «Что значит быть Американцем».
— Мальчик-мальчик, — у Рифа было то же выражение лица, что и у его отца, когда тот собирался на дело, связанное с динамитом. — Посмотрим, каков твой стиль.
— Уже готово.
Что написал Джесс:
«Это значит выполнять то, что тебе велели, и не ходить на забастовки, иначе их солдаты вас расстреляют».
— Это то, что называется «топикальным предложением»?
— Это сочинение полностью.
— Оу.
Сочинение вернули с большой отметкой A+.
— Мистер Беккер бывал в Кёр-д'Алене в былые времена. Думаю, я забыл об этом упомянуть.
— Нам нужно основать свою собственную маленькую республику, — в один прекрасный день сказала Яшм. — Отделиться.
— Да, но черт возьми, — Стрэй, никогда особо не любившая вздыхать, вздохнула, — такие вещи никогда не заканчиваются успехом. Хорошая идея, пока есть запасы опиума, но рано или поздно простая человеческая низость встанет поперек дороги. Кто-то осушает колодцы, кто-то строит глазки чужому мужу...
— Ну и ну! — Яшмин прижала руки к груди, словно ее сердце билось очень часто.
— Нет-нет, мы это уже прошли, надеюсь.
— Долгий пристальный взгляд. Никто не сказал «на чужую жену». Тем временем материнство и политическая опасность мало повлияли на тягу Яшмин к женщинам, но из-за практических требований повседневности эта тяга слишком часто оставалась в области грёз. Стрэй, в свою очередь, вспоминала, как наслаждалась одним-двумя горячечными моментами, обычно — в номерах отелей далеко на востоке отсюда, с раскрасневшимися трепещущими девицами, которые притворялись беззащитными.
Теперь их мгновение растянулось, словно они проснулись где-то от длинного сна.
— Мы собираемся совершить здесь глупость? — спустя некоторое время спросит одна из них.
— Надеюсь, — ответит другая.
— Бонсуар, Далли.
Это был Поликарп, старый знакомый Кита, еще, кажется, со времен Бельгии.
— Хожу возле витрин и облизываюсь. Ты оглянулась, погруженная в свои мысли. Не могу купить вот это.
Она купила ему коньяк. Они сидели и смотрели на освещенный бульвар. Поликарп работал в газете Социалистов. Смерть не поселилась в его взгляде, но часто наведывалась туда.
— Мы в Аду, ты ведь знаешь, — непринужденно сказал он.
— Все думают, что мы наконец-то из него выбрались, — возразила она.
Он пожал плечами.
— Миру пришел конец в 1914-м. Как беспечные мертвецы, которые не знают, что умерли, мы столь же мало, как они, знаем о том, что находимся в Аду с того ужасного августа.
— Но это, — обводя рукой цветущий город, — как могло бы это...
— Иллюзия. Когда мир и изобилие снова начинают воспринимать, как само собой разумеющееся, когда вы наиболее расслаблены и сдались в плен, становится понятным настоящее положение вещей. Быстро и безжалостно.
Вдруг он посмотрел на противоположную сторону улицы, потянувшись за очками.
— Очевидно, галлюцинация. На мгновение мне показалось, что я увидел вашего бывшего мужа.
На самом деле так и было. Кит неожиданно вернулся в Париж, проведя некоторое время во Львове, бывшей метрополии Галиции, затем — столице недолго существовавшей Западно-Украинской Республики.
После отъезда Далли и Рифа с семьей Кит продолжал солдатскую службу, или, скорее, занятия инженерным делом, исключая интермедию с подругой Далли Фьяметтой, работавшей в том же госпитале. Но в один прекрасный день война закончилась, к тому времени он встретил странного одержимого алгебраиста по имени Е. Перси Мовей, у которого было полно новостей о легендарной группе математиков во Львове, на диком фронтире ныне распавшейся Австро-Венгерской Империи.
Вот как Кит открыл для себя «Шотландское Кафе» и круг безумцев разной степени тяжести, его завсегдатаев, здесь однажды ночью ему открылся ошеломляющий смысл Аксиомы Выбора Цермело. Это было возможно в теории, ему продемонстрировали, несомненно: нужно взять сферу размером с горошину, разрезать на несколько кусочков точной формы и пересобрать в другую сферу, размером с солнце.
— Поскольку одна сфера излучает свет, а другая — нет, тебе так не кажется?
Кита застигли врасплох.
— Я не знаю.
Он размышлял над этим некоторое время. Цермело был доцентом в Геттингене, когда Кит там учился, и, подобно Расселу, был поглощен проблемой множества всех множеств, которые не являются членами самих себя. В пивных он был знаменит благодаря своей теории о том, что ни одна экспедиция никогда не достигнет ни одного из полюсов, потому что количество виски, необходимое для этого, прямо пропорционально тангенсу долготы.
Полярная долгота равна 90R, это значит, что значение приближается к бесконечности...
