Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кроме того, если в стихотворении «Седьмая струна» (1975) по лирическому герою бьют «чужие руки»: «Больно, коль станут аккордами бить / Руки, пальцы чужие по мне — / По седьмой, самой хрупкой струне», — то в «Песне микрофона» эти руки его душат: «Он сдавил мое горло рукой», — что напоминает написанную в том же году песню «Отпустите мне грехи мои тяжкие…»: «Не давите вы мне горло…».
Вариация этого мотива наблюдается в «Беге иноходца», где лирическому герою наездник «вонзает шпоры в ребра», и в «Песне самолета-истребителя», где летчик героя «опять заставляет в штопор» и также выжимает из него все соки («Бензин — моя кровь — на нуле!»), толкая его на поступки, которых тот хочет избежать: «Он рвет на себя, и нагрузки — вдвойне. / Эх, тоже мне — летчик-ас! / Но снова приходится слушаться мне, / И это — в последний раз». Такая же ситуация возникает в «Песне певца у микрофона», где микрофон требуют от героя «петь до одури, до смерти». А в песне «Про второе “я”» под воздействием двойника герой «стремится прямо на бега» (ср. в «Песне самолета-истребителя»: «Но тот, который во мне сидит, / Я вижу, решил — на таран!»). Причем «на бега» будет стремиться и сам герой в «Побеге на рывок» (а впервые этот мотив возник в песне «Зэка Васильев и Петров зэка»: «Итак, в бега решили мы, ну а пока…»).
Одинаково характеризуются также «летчик-ас» в «Песне самолета-истребителя» и певец в «Песне микрофона»: «Он рвет на себя, и нагрузки — вдвойне» = «Он поет, задыхаясь, с натугой», — так же как «самый главный вурдалак» в «Моих похоронах» и главврач в песне «Ошибка вышла»: «Сопел с натуги, сплевывал», «А он кряхтел, кривился, мок, / Писал и ликовал».
Рассмотрим более подробно «Песню микрофона»: «Сколько раз в меня шептали про луну, / Кто-то весело орал про тишину, / На пиле один играл — шею спиливал, / А я усиливал, усиливал, усиливал…».
Слово «пила» отсылает к песне «Гитара» (1966): «Какой-то чудак объяснил мне пространно, / Что будто гитара свой век отжила, — / Заменят гитару электроорганы, / Электророяль и электропила» (АР-4-162).
Можно предположить, что какой-то чудак здесь — это тот же некий чудак из «Притчи о Правде» («Некий чудак и поныне за Правду воюет, / Правда, в речах его правды на ломаный грош»); просто чудак из «Сентиментального боксера» («И что дерется, вот чудак! — / Ведь я его не бью» /1; 471/) и «чудаки, злые-злые языки» из стихотворения «Говорили чудаки…» /5; 612/; другими словами — антагонисты лирического героя.
Кроме того, в «Песне микрофона» герой сетует: «Сколько лет в меня шептали про луну, / Кто-то весело орал про тишину». И об этих же людях он говорил в песне «Гитара»: «Я слышал вечера — кто-то пел на бульваре, / Был голос уверен его и красив, / Но мне показалось: не строит гитара, / Что слишком уж весел гитаре мотив» (АР-5-108). Приведем еще несколько цитат, в которых веселье фигурирует в негативном контексте: «Веселье и успех / В почете не у всех» («Песня Саньки»), «Уже дошло веселие до точки» («Смотрины»), «Боюсь, их не остановить, / Когда закончится веселье» («День без единой смерти»; АР-3-74).
В одном из вариантов песни «Гитара» были следующие строки: «Я слышал вчера: кто-то пел на бульваре, / И голос был тих, приглушен и красив» (АР-4-162). Именно таким голосом пели в микрофон: «Сколько лет в меня шептали про луну»; уговаривали лирического героя пропустить гол во «Вратаре»: «Только сзади кто-то тихо вдруг вздохнул» (здесь вновь встречается неопределенное местоимение «кто-то»); не раскрывать парашют в «Затяжном прыжке»: «Ветер в уши сочится и шепчет скабрезно[2024]: / “Не тяни за кольцо — скоро легкость придет”»; прекратить борьбу со стеной в «Палаче»: «Вдруг сзади тихое шептанье раздалось: / “Я умоляю вас, пока не трожьте вены!”»; вести себя, как положено, в стихотворении «Парада-алле! Не видно кресел, мест…»: «Я бы неправ — с ним шел холуй с кнутом, / Кормил его, ласкал, лез целоваться / И на ухо шептал ему — о чем? / В слоне я сразу начал сомневаться»; закончить жизнь в черновиках «Двух судеб»: «Место гиблое шептало: / “Жизнь заканчивай!”» /5; 462/; пытались споить героя в «Балладе о Кокильоне» и в «Двух просьбах»: «Ему шептали в ухо, что истина в вине, но / Он твердою походкой в бессмертье
зашагал», «Но вместо них я вижу виночерпия — / Он шепчет: “Выход есть — к исходу дня / Вина! И прекратится толкотня» (сравним еще с песней А. Розенбаума «Мне пел-нашептывал начальник из сыскной…», 1982). Этот же виночерпий» уже упоминался в песне «О знаках Зодиака»: «…Как сладкий елей вместо грога, / Льет звездную воду чудак-Водолей / В бездонную пасть Козерога». А мысль, заключенная в строках «Ему шептали в ухо, что истина в вине, но…», «Он шепчет: “Выход есть — к исходу дня / Вина!..», — встречается также в стихотворении «Вооружен и очень опасен»: «Он врал, что истина в вине. / Кто доверял ему вполне — / Уже упал с ножом в спине, — / Поберегитесь!» /5; 97/. Очевидно, что речь идет о персонифицированной власти, которая спаивает неугодных людей (как уже было, например, в песне «Про попутчика»: «Помню, он подливал, поддакивал…») и уничтожает их.
Некоторые мотивы из песни «Гитара» много лет спустя повторятся в посвящении к 15-летию Театра на Таганке: «Другие появятся с песней другой» = «Придут другие в драме и в балете /Ив опере опять поставят “Мать”» (этот же мотив встречается в стихотворении 1975 года: «Придут другие, еще лиричнее, / Но это будут не мы — другие» /5; 31/, - где, в свою очередь, налицо заимствование из стихотворения А. Вознесенского «Прощание с Политехническим», 1962: «Придут другие — еще лиричнее, / Но это будут не вы — другие»[2025]); «Но кажется мне, не
