В тине адвокатуры - Николай Гейнце

Княжна Маргарита, достигнув цели, видимо не желала круто оборвать свои отношения к этому разбитому ею человеку. Хотела ли она поставить вновь его на ноги, поддерживая в нем надежду, или она преследовала другие цели? Об этом знала она одна.

Даже Гиршфельд недоумевал.

— Охота тебе с ним возиться, он больше не нужен! — сказал он ей со своей обычной резкостью.

— Это мое дело, я считаю, что так надо! — отрезала ему она.

Гиршфельд удивленно посмотрел на нее, но не сказал ни слова, предоставив ей полную свободу действовать по ее усмотрению. Ссориться из-за таких мелочей он находил излишним.

Нежные, ласковые, полные любви речи княжны Маргариты Дмитриевны подобно чудодейственному бальзаму действовали на Шатова.

Она рисовала ему картины их будущего семейного счастья, одна другой заманчивее. Образ погибшей Лиды отходил от него все дальше и дальше и, наконец скрылся совершенно. Княжна, впрочем, для достижения этого счастья предписывала свои условия, требовала продолжительную отсрочку.

— Ты хорошо понимаешь сам, что я, несмотря на всю любовь к тебе, не выйду замуж за дюжинного доктора. Ты должен сделаться знаменитостью. Ты — моя гордость. Я не хочу, связав тебя собой, помешать твоей славе, отнять у науки ее лучшего работника, ее будущее украшение.

— Приказывай, моя царица, я достигну всего, всего! — восторженно восклицал он и в голове его звучала сила, на самом деле способная завоевать мир.

— Выздоровеешь, отдохнешь, займешься практикой, а так годика через два поедешь за границу — работать. Вернувшись оттуда, займешь кафедру. Имя будет сделано, карьера упрочена и я твоя. Согласен?

— Согласен, согласен, дорогая моя! — покрывал он поцелуями ее руки.

Она надевала перчатки и ехала прямо от него к Гиршфельду.

У последнего в одном из переулков, прилегающих к Пречистенке, была особая, маленькая, убранная как игрушечка, квартирка специально для приемов княжны. В этом же домике жил знакомый нам репортер Петухов, и его жена наблюдала за порядком в обыкновенно запертой квартире Гиршфельда и хранила ключ. Другой ключ был у княжны Маргариты Дмитриевны. Здесь устраивались их свидания. Гиршфельд доверял Петухову и тот всеми силами старался оправдать это доверие, хотя делал это далеко недаром.

По прошествии шести недель со дня смерти княжны Лиды, Николай Леопольдович начал хлопотать об утверждении Маргариты Дмитриевны в правах наследства после сестры.

— Когда же мы получил эти деньги? — спросила княжна у Гиршфельда в одно из их свиданий на квартирке.

— По миновании законных сроков, — отвечал тот, — но почему тебя это так интересует, разве ты в чем-нибудь отказываешь теперь?

— Нет, благодарю тебя, я занимаю теперь в обществе то место, которого желала достигнуть и которое вполне соответствует как моему рождению, так и образованию, но я думала, что мне на эти деньги можно будет съездить за границу. Ты знаешь, что путешествие — моя давняя мечта.

— Поезжай хоть завтра, денег хватит, — заметил он, — но будет ли благоразумно? Тебе придется ехать одной.

— Как одной? Я хотела бы ехать с тобою; конечно, не вместе, но чтобы там встретиться.

— Ну, этому мешает многое, и первое, что наши дела еще не совсем устроены. Шестовские капиталы хотя и находятся в нашем распоряжении, но, по капризу ее сиятельства, княгиня Зинаида Павловна в большей части их может потребовать каждую минуту от меня отчета. Положим, я ее запутал вместе со мною, но все же главная ответственность ляжет на меня.

— Когда же это наконец кончится? — нетерпеливо перебила она его.

— Надо переждать годика три, четыре, мне, быть может, удастся вытеребить от нее удостоверение о полной сдаче дел и сумм, как ее личных, так и опекунских. После этого она, быть может, догадается умереть, и тогда мы свободны, как воздух, и богаты, как крезы.

— Как это скучно! Ведь она умереть может и не догадаться? — злобно усмехнулась Маргарита Дмитриевна.

— Тогда мы придумаем средство помочь ей совершить это далекое путешествие! — с наглым цинизмом ответил Гиршфельд. — Теперь же мой совет потерпеть. Заграница тот нас не уйдет.

Княжна надулась.

— О, с каким наслаждением увидела бы я эту женщину мертвой! — с нескрываемым раздражением почти крикнула она после некоторой паузы.

— И увидишь, — холодно подтвердил он, — от наших рук не уйдет и она, но, говорю, надо подождать.

— Подождать, так подождать! — согласилась его собеседница.

Княгиня Зинаида Павловна и не представляла себе возможности такого разговора о ней между ее милым «Кока» как она называла Гиршфельда, и ее племянницей, влюбленной без ума, как ее уверил Николая Леопольдович, в Шатова. Он и княжна умели так тонко вести дело, что княгиня и не подозревала их близости. Смерть княжны Лиды не произвела сильного впечатления на Зинаиду Павловну. Стареющая красавица была всецело поглощена своей страстью к Гиршфельду, увеличивающейся с каждым днем, и с утра до вечера занята своей наружностью и туалетом. Все, что не относилось к ее личному я и к нему, казалось ей не стоящим ее внимания.

Таинственность, которая по воле Николая Леопольдовича царила в их отношениях, еще более раздражала ее, придавая им, как о и предсказывал, особую прелесть и пикантность.

Вращаясь и занимая почетное место среди высшего московского общества, спускаясь до благоговеющего перед ней, по крайней мере по ее мнению, среднего, Зинаида Павловна поняла, что более открытые ее отношения к ее поверенному шокировали бы ее, не увеличивая наслаждения, и оценила вполне данный в этом смысле Гиршфельдом еще в Т. совет. Он сделался для нее не только любимым человеком, но и властелином-оракулом. Без его совета, без его согласия она, как мы видели не предпринимала ничего. Так сумел опутать ее этот хитрый человек.

XI

Свадьба Стеши

Время шло своим чередом. Прошел год, не внесший в жизнь наших героев особенных изменений, если не считать смерти отца и матери Гиршфельда, отошедших в вечность друг за другом через небольшой промежуток времени. Смерть эта не произвела на Николая Леопольдовича ни малейшего впечатления. Всегда смотря на своих родителей лишь как на источник дохода, оказывавшийся весьма скудным, но необходимым во дни ранней юности, он, ворочающий теперь десятками тысяч, понятно, не мог жалеть о его прекращении, тем более, что давно бросил им пользоваться. Чувства же сыновней любви он не питал, да и не признавал в принципе.

— Любовь и уважение не могут быть родовыми, а только благоприобретенными! — щеголял он дешевым парадоксом.

Старушка-мать Гиршфельда только на три месяца пережила своего мужа и, потрясенная смертью этого нежно любимого ею человека, сошла в свою очередь в могилу. Последние дни стариков были радостны. Они горячо благодарили Бога, допустившего их на старости лет видеть своего единственного сына на блестящей дороге и вполне обеспеченным. Они, к счастью своему, смежили очи, не догадавшись, какой ценой покупает их сын этот блеск и это обеспечение. Одно открытие этого убило бы их, отравив последние минуты этих «отжившись свой век идеалистов», как с иронией называл их единственный их сын. Это были люди старого закала, называвшие вещи их собственными именами. В их лексиконе слово «преступление» не было еще заменено выражением: «выгодная афера», а слово «мошенник» — словом «делец». В блаженном неведении сошли эти «идеалисты» в могилу и скоро были позабыты сыном-реалистом новой формации. Он устроил для них обоих вполне приличные похороны и успокоился сознанием исполненного сыновьего долга.

Со дня смерти княжны Лиды прошел год. Ко дню годовщины прибыл заказанный в Италии роскошный памятник — великолепно высеченный из белого мрамора молящийся ангел на черном мраморном же постаменте, с надлежащею надписью.

Памятник был поставлен и освящен.

Почасту и подолгу рядом с этой молящейся белой фигурой виднелась около могилы другая черная фигура молящегося монаха. Это молился послушник Карнеев.

В доме Шестовых произошло за это время еще одно незначительное, впрочем, событие. Однажды, окончив утренний туалет своей барыни, знакомая нам горничная княгини Зинаиды Павловны Стеша, сообщила ей, что принуждена оставить свое место, почему и считает долгом предупредить заранее для подыскивания другой горничной.

— Что это значит? Ты чем-нибудь недовольна! — уставилась на нее привыкшая к ней княгиня.

— Помилуйте-с, ваше сиятельство, как недовольна, я много довольна вашим сиятельством. Жила у вас как у Христа за пазухой. Лучшего места по всей, кажись, России не найдешь! — бросилась Стеша целовать у нее руки.

— Так почему же ты уходишь, я не понимаю?

— Я, ваше сиятельство, выхожу замуж, своим хозяйством пожить хочется. Щей горшок, да сам большой.