Столпы Земли - Кен Фоллетт

После того как умерла ее мать, Алина много путешествовала с отцом, и Уильям встречал ее гораздо реже. Однако достаточно часто, чтобы заметить, что она превращается в восхитительную, неотразимую молодую девушку, и, когда ему сказали, что она должна стать его невестой, он был просто в восторге. Он был уверен в том, что, нравится он ей или нет, Алине придется выйти за него замуж, но он продолжал искать встречи с ней, намереваясь сделать все возможное, чтобы дорога к алтарю была гладкой.

Очевидно, она была девственница. У него же имелся опыт общения с женщинами. Некоторые из девиц, которых ему удалось окрутить, были так же милы, как и Алина. Почти. Хотя ни одна из них не была благородного происхождения. Эти девицы просто не могли устоять, глядя на его прекрасные одежды и горячих коней и на то, как небрежно он тратил деньги на сладкое вино и ленты. И коли уж ему удавалось заманить какую-нибудь в сараи, как правило, в конце концов она более или менее охотно ему отдавалась.

С девушками Уильям обычно обращался весьма бесцеремонно, сначала делая вид, что не испытывает к ним никакого особенного интереса. Но когда он очутился наедине с Алиной, то почувствовал себя не в силах разыгрывать безразличие. На ней было ярко-голубое шелковое платье, ниспадающее свободными складками, но единственное, о чем он мог в тот момент думать, это о теле, что скрывалось под ним, которое очень скоро он будет иметь возможность видеть обнаженным, когда ему заблагорассудится. Он застал ее за чтением книги. Это занятие было свойственно благородным светским дамам. Уильям спросил, что это за книга, пытаясь не думать о том, как под голубым шелком колышутся ее груди.

— «Роман об Александре». Это история о короле по имени Александр Великий, о том, как он завоевал волшебные страны Востока, в которых на виноградных лозах растут драгоценные камни, а растения могут разговаривать.

Уильям и представить себе не мог, что кому-то нравится тратить время на такую глупость, но промолчал. Затем он принялся рассказывать ей о своих лошадях, собаках и успехах в охоте, состязаниях по борьбе и рыцарских поединках. Однако это не произвело на нее особого впечатления. Тогда он заговорил о доме, который для них строил его отец и, чтобы было легче подготовиться к тому времени, когда Алина станет управлять его хозяйством, в общих чертах описал, каким ему видится их будущее жилище. Уильям почувствовал, что его слова все меньше привлекают ее внимание, хотя и не понимал почему. Он подсел к ней как можно ближе и хотел было обнять ее, чтобы облапать и убедиться, действительно ли эти сиськи были такими большими, какими он их воображал, но Алина отпрянула от него, прижав к себе руки и скрестив ноги, и бросила на него такой грозный взгляд, что он вынужден был оставить свою затею и утешиться мыслью, что скоро он сможет делать с ней все, что захочет.

Однако пока они были вдвоем, Алина и виду не подала, что позже собирается устроить какие-либо неприятности.

— Мне кажется, мы не очень подходим друг другу, — спокойно сказала она, но он воспринял ее слова как проявление очаровательной скромности и заверил, что она ему очень даже подойдет. Уильям понятия не имел, что, как только он покинет дом, она ворвется к отцу и заявит, что ни за что на свете не выйдет за него замуж, что лучше уж она уйдет в монастырь и что, если даже ее потащат к алтарю в цепях, супружеской клятвы от нее все равно не добьются. «Сука, — думал Уильям. — Ну и сука». Но в его словах не было той злобы, которая звучала в словах матери. Он вовсе не хотел сдирать кожу с живой Алины, а мечтал лечь на ее горячее тело и целовать ее соблазнительные губы.

Крещенская служба закончилась объявлением о кончине епископа. Уильям надеялся, что эта новость отодвинет на второй план разговоры о его несостоявшейся женитьбе. Процессия монахов покинула храм, и его своды наполнились шумом возбужденных голосов направлявшихся к выходу прихожан. Многие из них были связаны с епископом не только духовно, но и материально — одни арендовали его земли, другие работали на него по найму, — и всех интересовало, кто же станет его преемником и намерен ли этот преемник проводить какие-либо изменения. Смерть господина всегда оказывала то или иное влияние на дальнейшую жизнь находившихся под его властью людей.

Следовавший за своими родителями Уильям был немало удивлен, увидев идущего им навстречу архидиакона Уолерана. Он проворно лавировал в толпе прихожан, словно большой черный пес в стаде пасущихся коров; и, подобно коровам, люди обеспокоенно поглядывали на него и спешили уступить дорогу. Он шел, делая вид, что не замечает крестьян, однако местных дворян удостаивал двумя-тремя словами. Подойдя к Хамлеям, Уолеран поздоровался с Перси и, не взглянув на Уильяма, заговорил с матерью:

— Какой позор с этой свадьбой.

Уильям вспыхнул. Разве этот дурак не понимает, что подобное соболезнование звучит просто неприлично?

Мать не больше Уильяма была расположена говорить на эту тему.

— Я не из тех, кто держит на других злобу, — сказала она.

Уолеран пропустил ее слова мимо ушей.

— Я узнал о графе Бартоломео кое-что такое, что может вас заинтересовать. — Он понизил голос, чтобы не быть услышанным посторонними, и Уильяму пришлось напрячь слух. — Похоже, граф не собирается изменять своей клятве покойному королю.

— Бартоломео всегда был упрямым лицемером, — сказал Перси Хамлей.

Уолеран поморщился. Он хотел, чтобы они слушали, а не комментировали.

— Бартоломео и граф Роберт Глостер не признают короля Стефана, которого, как вам известно, поддерживают Церковь и лорды.

Уильям не мог понять, почему архидиакона так волнует ссора при дворе. Эта же мысль занимала и его отца.

— Но эти два графа не смогут ничего сделать, — вставил он.

Однако мать Уильяма разделяла раздражение Уолерана по поводу реплик Перси.

— Да подожди ты, — зашипела она на него.

— Что я знаю, — проговорил архидиакон, — так это то, что они собираются поднять мятеж и посадить на трон Мод.

Уильям не верил своим ушам. Неужели здесь, под сводами Кингсбриджского собора, своим тихим спокойным голосом, вот так просто, Уолеран действительно мог сделать это страшное, безрассудное заявление. Да за такое могут повесить, и не важно, правда это или нет.

Отец тоже до смерти перепугался, мать же задумчиво произнесла:

— Роберт Глостер — единокровный брат Мод… В этом что-то есть.

Уильям недоумевал, и как это она может так невозмутимо рассуждать о столь потрясающей новости. Но она была очень умной женщиной и почти никогда не ошибалась.

— Тот, кто смог бы избавить нас от графа Бартоломео и предотвратить бунт, — продолжал архидиакон, — заслужил бы вечную благодарность короля Стефана и святой матери Церкви.

— В самом деле? — изумился отец Уильяма, а мать понимающе закивала.

— Ожидается, что завтра Бартоломео вернется домой. — При этих словах Уолеран кого-то увидел и, вновь посмотрев на мать Уильяма, поспешно закончил: — Я думаю, вас, как никого других, это должно заинтересовать.

Он пошел прочь, а Уильям уставился ему вслед. Неужели это действительно было все, что он хотел сказать?

Родители Уильяма снова двинулись к выходу, и он, последовав за ними, вышел через массивную дверь на открытый воздух. Все трое молчали. За последние пять недель Уильям вдоволь наслушался разговоров по поводу того, кто же станет королем, но, когда за три дня до Рождества в Вестминстерском аббатстве короновали Стефана, он решил, что вопрос исчерпан. Теперь, если Уолеран сказал правду, эта проблема встала вновь. Но почему Уолеран обратился именно к ним?

Через лужайку они направились к конюшне. Как только толпа осталась позади и никто уже не мог их услышать, отец взволнованно сказал:

— Какой счастливый случай — тот самый человек, который нанес оскорбление нашей семье, уличен в государственной измене!

Уильям не вполне понимал, почему это был такой уж счастливый случай, однако его мамаша, очевидно, уже смекнула, так как в знак согласия кивнула головой.

— Мы можем схватить его и повесить на первом же дереве, — продолжал отец.

Об этом Уильям не подумал, но теперь и ему стало ясно. Если Бартоломео предатель, он заслуживает смерти.

— Ну теперь мы им отомстим! — воскликнул он. — И вместо наказания получим за это награду от самого короля! Хамлеи снова смогут держать головы высоко поднятыми и…

— Глупцы, — с внезапной злобой прошипела мать. — Вы просто слепые, безмозглые идиоты. Собрались повесить Бартоломео на первом же дереве. А хотите, я скажу, что будет потом?

Они ничего не ответили. Самое разумное — помалкивать, когда мать в таком настроении.

— Роберт Глостер, — сказала она, — начнет отпираться, а затем упадет на грудь королю Стефану и поклянется в любви и преданности, и на том все кончится, если не считать того, что вас двоих вздернут как убийц.