Изнаночные швы времени - Иван Слепцов

Алгоритм отработал, и Олег вспомнил Анну Данииловну. Ратника, который замахивался на нее палицей. Образ княгини был нечетким, и только ее рука виделась ясно. Рука как будто шарила по несуществующему столу в поисках несуществующей шкатулки.

Сбоку заскрипело, на облака опять наполз парус. Олег закричал, изо всех сил напрягая связки. И услышал в отдалении голос Гостиславы:

– Лександр Джофич! Боярин Олег Владимирович глаза открыл! И шепчет что-то.

Над ним склонился Шурик, приподнял голову и приложил к губам ковш. В нем была терпкая сладковатая жидкость. Олег узнал ее вкус – неестественный, химический, но приятный. Это был раствор – на крайний случай – оранжевых шариков из медтуеска. Его называли живой водой.

Язык у Олега сразу перестал быть жестким и угловатым, ему удалось вздохнуть полной грудью, стало слышно, как ветер щелкает краями паруса, и как кричат чайки. «Что с княгиней?» – ему очень захотелось задать такой вопрос, он зашевелил губами даже, готовясь произнести эти слова, но Шурик его опередил:

– Ты меня слышишь, Олег?

Шурик выглядел сильно обеспокоенным. Так он хмурился на утро после ночного разгрома монгольских биваков к северу от Переславля, когда прошла эйфория после небольшой победы и стало понятно, что монголы перехватили относительно безопасную дорогу к Новгороду через Ростов и, следовательно, уходить на север князю Андрею и остаткам его войска следует через занятые врагом тверские земли.

– Слышу, Саша, – выдавил наконец из себя Олег. – Где мы? Что с княгиней?

Шурик отставил в сторону ковш, помог Олегу сесть, подложил ему под спину несколько мешков с чем-то мягким и теплым.

– Выходим из Мсты.

Берега реки разбегались в стороны, ладья выходила на широкую воду – приближался Ильмень.

С парусом, кстати, память не обманула Олега: очнулся он на другом судне. Это была не муромская находка, а большая набойная мореходная ладья с двумя мачтами и полноценной палубой. И кроме пары больших парусов, вперед ее заставляли идти двадцать гребцов.

«Откуда гребцы?» – пытался припомнить Олег, а потом у него засвербило под левой лопаткой. Олег дернулся, мешки выскользнули из-под спины, и он повалился на бок. И прямо перед собой увидел большой траурного вида красно-черный навес.

– Что с княгиней? Это для кого? – он вытянул вверх левую руку, и это движение вызвало новое воспоминание, в сознании всплыл фиолетово-бордово-синий шар вокруг его размозженного локтя, пульсирующий в такт ударам сердца, учащенным, аритмичным. Олег закусил губу, готовый перетерпеть боль, которая сейчас выстрелит в руке. Вспыхнули прежние бредовые видения: из разноцветного шара по руке расползается гангрена, как стая мелких черных уродцев – помеси паука с кротом.

Боли не было, в руке чувствовалась удивительная легкость. Вокруг локтя, вопреки опасениям, не было страшной опухоли. Зато кто-то наложил шину из легких деревяшек, обернутых чистой повязкой.

– Ничего не понимаю… – пробормотал он, хотел позвать Шурика, но того рядом уже не было, и Олег задремал.

Земля уже пропала за горизонтом, когда он проснулся. Ладья быстро скользила посреди серебристо-серой водной равнины под небом похожего оттенка. Ветер усилился, за ладьей летели чайки.

Олег пошевелил ногами – они слушались, приподнялся – и опять ничего страшного, даже голова не закружилась. Он встал, прихватил уполовиненный каравай, лежавший перед ним на колоде, скатал хлебный комочек и бросил за борт птице.

Она удивилась – у ильменской чайки XIII века еще не было в обычае крутиться около кораблей в надежде на поживу, – но быстро сориентировалась и выхватила подарок из воды. Молчать о своем счастье не стала, и через несколько минут ладью сопровождала целая стая.

От слабости Олег вскоре снова оказался на своих мешках. «Эй, люди!» – позвал он. Но никто не услышал, потому что чайки галдели, не переставая. Встать снова не получилось и пришлось дожидаться, пока кто-нибудь придет. Задремать Олег не успел – Шурик появился быстро, потому что живую воду людям, которым в бреду является помесь паука и крота, надо давать каждые три часа.

– Что с княгиней? – Олег отстранил протянутый ковш. – Где остальные?

– Пей, давай, – Шурик убрал руку Олега. – Феликс впереди на нашей ладье, стан князя ищет.

Олег опустошил ковш, а потом, как ему показалось, начальственно повысил голос:

– С княгиней что?!

Однако Шурик услышал из уст засыпающего человека лишь нечто нечленораздельное.

Олег спал долго и спокойно. Полусон-полубред про гангрену и кротопауков не возвращался, снились приятные вещи вроде рейдов Евпатия Коловрата, бекляри-бека Мамая, бегущего с Куликова поля, и сказочной сцены: Иван III наконец-то решается разорвать пергамен хана Ахмата111. Под такие сны Олег вполне мог проспать больше суток, если бы не разбудили.

– Вставай давай! – теперь над ним нависал Феликс. – Приплыли. Твое любимое место.

Олег подтянулся к борту и глянул на берег. Новгород. Великий Новгород. Господин Великий Новгород. Самый большой, самый богатый и самый свободный русский город. Разгружающий на пристанях заграничные товары, отправляющий свои, толпящийся на вечевых площадях, посылающий экспедиции далеко на север и северо-восток – «по новые земли». Пока еще деловитый и самодостаточный, не знающий нужды платить изнуряющую дань, оседающую в Орде или в Москве.

Солнце, проглядывавшее сквозь прорехи в облаках, осветило Никольский собор. Чисто выбеленный, на несколько секунд он ослепляюще засверкал, затмил Святую Софию, расположенную чуть дальше, на другом берегу разделяющего Новгород Волхова, в детинце. Олег зажмурился и отвернулся, а когда оранжевые пятнышки исчезли из-под век и он снова открыл глаза, перед ним предстала панорама лагеря из четырех десятков больших шатров и походных палаток поменьше. Они стояли между Волховом и впадающей в него небольшой речкой Жилотугом, недалеко от вала, опоясывающего часть города, которая называлась Славенский конец.

Княжеский шатер, над которым реял стяг с изображением Андрея Критского, по-прежнему разрубленный, стоял у самой воды. Лица стражников у входа были знакомые. Одного звали Константин Барма, он был из младшей владимирской дружины. Имени второго Олег не знал, но хорошо запомнил его самого, когда выстраивал войско на переславском поле: он был в числе пятнадцати или двадцати всадников из Юрьева-Польского, которые сначала не соглашались идти в поход со своим князем Болеславом, а потом передумали и перед самой битвой присоединились к войску Андрея Ярославича.

– Якорь готовим, – раздался с кормы голос Шурика, и гребцы подняли весла вверх.

Ладья, замедляя ход, скользила к берегу. Раздался сильный всплеск, большой камень с привязанной к нему веревкой пошел ко дну, и через секунду корабль, дернувшись, остановился. Гребцы разом загомонили, предвкушая обед и выпивку. Олег поднялся на ноги.

У шатра князя Андрея Олега узнали – Барма нырнул внутрь и появился обратно не один. Следом за ним из шатра вышел ссутулившийся… Не ссутулившийся, а скособочившийся человек. У этого человека были красные, воспаленные глаза, волосы на голове и борода безобразно спутались, на левой щеке алел впечатляющий шрам, еще совсем недавно сильно кровоточащий, рубаха на плече и груди вся была в красных пятнах. Это было какое-то привидение, случайно оказавшееся в чужом теле. Но сомнений не было – это был князь Андрей Ярославич.

«Как же так, боярин?» – прочитал Олег у него по губам, растерянно оглянулся по сторонам и только теперь вспомнил про траурный шатер. Рванулся было назад, но снова спросить, что случилось с княгиней, не успел. Передние пологи навеса раздвинулись, и четверо слуг, которыми распоряжался Норман, вынесли на палубу носилки.

Княгиня была до подбородка укрыта меховым покрывалом, лицо зеленоватое, под глазами тяжелые синяки. За носилками из шатра тянулся тяжелый мертвенный запах. Вороны, пролетавшие мимо, резко развернулись и поспешили убраться подальше.

Олега жестко ударила дрожь. Он должен был вернуть князю жену живой и здоровой… Из глубины души поднялось желание перекреститься, и он повернулся к Никольскому собору. Губы зашевелились, но это не было молитвой – это была страшная клятва, скрепленная самым большим залогом, который он сам себе мог позволить.

Олег перебрался на плот, который должен был доставить носилки с княгиней на берег, в княжеский лагерь, и остановил Нормана, который собрался следом:

– Я один, не ходи со мной.

Три толчка шестами. Всего три толчка шестами, и они на берегу. Олегу пришлось услышать то, от чего он так просил его избавить.