Как готовиться к войне - Антон Антонович Керсновский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Война же, в ее чисто военном аспекте, начинает обрисовываться в совершенно новом образе и обличии. Насколько можно судить, в меру человеческого, столь несовершенного, увы, предвидения, будущая война будет войной ужасающих разрушений издалека. Результатом введения в дело «роботов» (телеводимых самолетов и особенно ракет) будут разрушения в масштабе хиросимских, принимая Хиросиму и Нагасаки за минимумы.
…Но есть и другой аспект современной войны – ив этом ее военно-философский парадокс. Наряду со все ускоряющимся развитием военной техники, налицо и совершенно противоположное этому явление – все возрастающая роль партизанской или, по существу дела, самой примитивной формы ведения войны.
Не от славных русских партизан 1812 г. – Дорохова, Фигнера, Сеславина и других ведет свое родословие современная партизанская война. По существу дела, ее родоначальником является небезызвестный по русской гражданской войне атаман (или «батько») Махно. Его классический прием – партизанить, а затем распыляться по деревням, где его бойцы обращались в мирных поселян. Этот прием и создал представление о «неуловимости» Махно. И много, очень много неудач белых армий приходится занести на счет именно «махновщины». Как ни странно, прославившиеся в наполеоновскую эпоху испанские «герилльероры», т. е. испанская разновидность партизан, не сыграли почти никакой роли во время испанской гражданской войны в конце 30-х годов нашего столетия. Их возрождение относится ко 2-й Японо-китайской войне, тоже в конце 30-х годов.
Несмотря на подавляющее и техническое, и качественное превосходство японцев по сравнению с китайцами, овладев железнодорожными узлами и магистралями, японцы не смогли завоевать Китай. Конечно, Китай, как и Россия, в географическом смысле – «губка», которая впитывает завоевателя. Это бесспорно связано с иными, по сравнению с Европой, просторами этих стран-материков. Но и, помимо этого, самый прием рассасывания партизан в толще мирного населения составляет основу мощи этого движения.
Война 1941–1945 гг. на русской территории придала партизанщине еще больший блеск и значение. Не разделяя точки зрения официальной советской версии о «сталинском» руководстве и предвидении в смысле возникновения этого движения, нельзя все же отрицать того, что партизанское движение сыграло решающую роль в падении «морали» германской армии. Возникло оно, конечно, стихийно, но коммунистическая партия (а в то время Сталин и она были синонимами) правильно подметила все его значение. И не только подметила, но и сумела его использовать, оснастив его средствами связи, оружием… и политкомиссарами.
Казалось, что опыт и методы подавления Тухачевским «Антоновского движения» в начале 20-х годов дали ключ к решению этой проблемы. Однако события не оправдали этих предположений. Немцы справиться с партизанами до самого конца их пребывания в России не смогли. Попытки подражания русскому («советскому?») партизанскому движению в Западной Европе – лишь бледные и, по большей части, бездарные отзвуки того, что дало это движение на русской земле.
После 2-й мировой войны партизанское движение, несомненно, сыграло немалую роль в Корее и бесспорно является ключом к решению Индокитайской войны. Даже в Кении (британской колонии в Восточной Африке) движение «Мау-Мау», донельзя примитивное, по существу, требует наличия значительных британских вооруженных сил. И до сих пор еще что-то не видно, чтобы это движение было подавлено.
Этот протест слабых против современной военной техники как будто парадоксален, но он существует и отрицать его – все равно что не признавать фактов. В чем же дело? Не в том ли, что в век баснословного по сравнению, например, с наполеоновской эпохой, развития военной техники сильный, т. е. технически оснащенный противник подставляет слабому свою собственную слабую сторону. То есть, обладая почти неисчерпаемыми ресурсами современной техники, ведет войну по методам XIX и начала XX века. Все же «пехота – царица полей сражений», лишь заправленная пехотно-авиационным «ублюдком» – парашютистами. Как ни странно, нет даже русского существительного для названия участников воздушных десантов. Кстати, и «десант»-то тоже никакого отношения к русской речи не имеет. Это, как наша страсть называть «тет-де-поном» предмостное укрепление, и имена же их Ты, Господи, веси! А сколько у нас таких военных «терминов»!
Это значение партизанщины проглядели все. Настолько оно не укладывается в привычные шоры шаблонных принципов и приемов ведения войны. Вкратце, в самом конце своих текстов, уставы и учебники тактики его минимизировали под термином «малой войны». То есть как нечто второстепенное, но не нарушающее правовых приемов ведения войны. Но можно ли пройти мимо явления, которое оказало и оказывает почти что решающее влияние на ход военных действий?
С одной стороны, буйный рост военной техники, а с другой – возвращение к самым примитивным приемам ее ведения. Телеводимые и реактивные самолеты и ракеты, атомные бомбы и наряду с ними – мины кустарного производства и укороченные винтовки – «обрезы», как их называли в Сибири, да и на юге России тоже.
Как же связать эти два столь противоположных приема ведения современной войны? В чем же синтез? Вопрос этот далеко не простой, и если еще трудно сейчас дать на это ответ, задуматься над ним стоит, и даже очень стоит…
Итак, с одной стороны – достижение военной техники, превзошедшее и превосходящее все наши обычные представления. С другой – кустарная партизанщина. Развитие техники, в принципе, сейчас не ограничено. Партизанская же война в своем развитии, по самому своему существу, – ограничена. В этом-то, сдается, и лежат пути решения вопроса о ведении будущей войны. Партизанщина обречена, если противная сторона поймет, что в век телеводимых самолетов и ракет, атомных и термически атомных («водородных») бомб нет смысла вести войну, базируясь на принципах ее ведения, данных Мольтке, или даже – на бессмертных примерах Суворова. Всему – свое время. «Всему свое время – время всякой вещи под небом» (Экклезиаст, 3, 1).
Если, обладая всей полнотой современной техники, военный аппарат будет базироваться на приемах доавиационной и доатомной стратегии и тактики, – ясно, что ничего, кроме конфуза, из этого не получится. Но как из этого тупика выйти? Строить новое здание военного искусства руками строителей, которые выращены, воспитаны и проникнуты принципами старой, отжившей традиции военного дела, – задача как будто безнадежная.
По счастью (или, собственно, по несчастью, когда дело идет о такой абсолютно аморальной вещи, как современная война), нет пределов приспособляемости человека. Мы плохо осведомлены о том, что в узком отношении думают и делают в СССР. Но, несомненно, что-то там делается. Зато мы знаем, что в США военное мышление в этом смысле, безусловно, решительно переключается со старого на новое. Западная Европа (кроме Великобритании) – эта цитадель консерватизма во всех смыслах – как всегда,
