Идеологические кампании «позднего сталинизма» и советская историческая наука (середина 1940-х – 1953 г.) - Виталий Витальевич Тихонов

Возражения вызвала и статья Н. А. Баклановой, посвященная великому посольству. Она, по мнению А. А. Строкова, «мало кому нужная, копающаяся в мелочах…»[518]. В то же время рецензент благосклонно воспринял работы П. П. Епифанова и В. Г. Геймана, назвав их «ценными исследованиями», не лишенными оригинальных выводов. Заметим, что ни одна статья из историографического блока не была даже упомянута.

После публикации этой рецензии было собрано заседание сектора истории СССР до XIX в., где прошло обсуждение сборника. На заседании профессор МГУ В. И. Лебедев попытался подвергнуть критике и не отмеченную в рецензии статью С. А. Фейгиной. Несмотря на желание В. И. Лебедева разоблачить «политическую вредность» статьи С. А. Фейгиной, остальные приняли сторону авторов сборника.

В 1947 г. А. Л. Сидоров написал разгромную статью на курс лекций И. И. Минца[519]. Тучи на И. И. Минцем серьезно начали сгущаться именно после рецензии Сидорова в газете «Культура и жизнь», в которой отмечались серьезные недостатки в его лекциях. «В целом книга академика И. Минца имеет столь большие принципиальные недостатки, что она не может заменить учебника по истории советского государства, ни учебных пособий по истории СССР. Книга нуждается в серьезной научной критике и переработке», — писал А. Л. Сидоров. 16 июня 1947 г. Минца освободили от руководящей должности в Секретариате Истории Гражданской войны. Впрочем, судя по дневниковым записям, еще 7 марта ему сообщили о том, что его отстранят от этой работы. В дневнике И. И. Минц записал: «17 лет я проработал в этом учреждении! Сколько труда вложено»[520]. В следующем году книга дважды обсуждалась. Первый раз в Институте истории, второй — в Высшей партийной школе[521].

Но самым тревожным звонком для историков стала публикация в «Большевике» статьи Н. Н. Яковлева, посвященной преподаванию отечественной истории. В ней постановления по идеологическим вопросам связывались с необходимостью усилить воспитание советской молодежи, в чем особая роль должна была принадлежать истории. Автор критически разобрал имеющиеся учебники. Некоторые положения он уже высказывал в статье, опубликованной в прошлом году в газете «Культура и жизнь». Так, советские историки получили упрек в недостаточной активности в борьбе против норманнской теории. Яковлев умудрился придраться даже к заявлению в новом издании вузовского учебника по истории СССР о том, что «тенденциозная “норманнская теория”… сейчас потеряла научное значение». Он утверждал: «Отсюда можно сделать вывод, что эта “теория” раньше имела якобы какое-то значение»[522].

Не вполне четко в учебниках разъяснялась и сущность присоединения нерусских народов к Российской империи. Здесь рекомендовалось пользоваться формулой «наименьшего зла». Подчеркивалось, что русский пролетариат руководил борьбой народов против царского гнета. «Между тем, в результате одностороннего освещения в учебниках истории народов нашей страны многие учащиеся имеют слабое представление о том, как русский рабочий класс, руководимый большевистской партией, исторически подготавливал объединение народов, и считают, что до Октябрьской революции между трудящимися классами народов нашей страны не было никакой связи, никакой солидарности»[523]. Совсем мало говорится и о прогрессивном влиянии русской культуры на культуру народов СССР.

Специально отмечалось, что в вузах отсутствовал полноценный учебник по истории советского периода. Это связывалось с серьезными недостатками в работе Института истории[524]. Явный намек на А. М. Панкратову и И. И. Минца.

Серьезные ошибки обнаружились в т. I учебника для вузов «История СССР», написанного М. Н. Тихомировым и С. С. Дмитриевым. Как утверждал Яковлев, Радищев был показан здесь как подражатель западных мыслителей. Не были описаны и великие открытия Ломоносова, а также его борьба против немецких ученых[525].

Яковлев вспомнил и о вузовском учебнике 1940 г., написанном под ред. М. В. Нечкиной, обнаружив там вопиющий факт того, что ничего не было сказано о «симпатиях славян к русскому народу»[526]. Кроме того, деятельность великих полководцев освещалась в нем очень скупо.

Слишком бегло и сухо в школьном учебнике под редакцией А. М. Панкратовой описывается советское время. Не подчеркивается, что Октябрьская революция спасла страну от закабаления империалистами и ликвидировала вековую отсталость. Прошелся автор и по недавней истории. Так, последовал упрек в том, что не было продемонстрировано, что «Черчилль и его реакционные друзья в США тормозили открытие второго фронта»[527].

8 и 9 октября 1947 г. в Институте истории прошло чтение и обсуждение закрытого письма о деле КР. Присутствовавшие сотрудники-члены партии единодушно поддержали его положения. Н. Е. Застенкер заявил, что в диссертациях советских историков по всеобщей истории слишком много ссылок на иностранные источники, в то время как труды многих отечественных специалистов оказываются забыты[528].

Красочно обрисовал ситуацию А. Д. Удальцов. С его точки зрения, преклонение перед «иностранщиной» особенно распространено среди беспартийных историков, хотя встречается и у коммунистов. «Сейчас не мирное время, а продление борьбы, она приняла только другие формы… Они думают, что существует единая мировая наука. Они не понимают, что это столкновение двух миров, двух культур. Наша задача — помочь товарищам разобраться в этом. Каждый ученый в этой борьбе должен определить свое место. С кем идти, с советской наукой или буржуазной наукой. Промежуточное положение заставляет скатываться в ту или иную сторону»[529]. Итак, каждый историк должен занять бескомпромиссную позицию на историческом фронте.

Д. А. Баевский сравнил новый документ со знаменитым письмом Сталина в журнал «Пролетарская революция» в 1931 г. Об этом он знал не понаслышке. Дело в том, что Баевский был учеником Покровского, сам тогда входил в редколлегию этого журнала и прекрасно помнил тогдашнюю обстановку. В этом же году его обвинили в троцкизме и сослали в провинцию, где он преподавал то в Бежицах, то в Смоленске, то в Горьком. Но, видимо, именно это помогло ему избежать грозы 1937 г. С 1938 г. он вернулся в Москву и уже занимал самые видные должности[530]. Короче, он понимал, куда дует ветер. Заняв принципиальную партийную позицию, он напомнил, что есть историки, которые «протаскивает идеи шовинизма в нашу страну, по сути дела проповедуют фашизм. Я имею в виду выступление Яковлева [А. И. Яковлева. — В. Т.]. Он не всегда маскируется под марксиста, а выступает с великодержавными идеями»[531].

Выступавший обнаружил грехи Клюевой и Роскина у многих знакомых ему историков. Причины он видел в противопоставлении личных интересов коллективу, общему делу. Баевский обвинил (не называя имен) некоторых сотрудников сектора советского общества в том, что они всячески уклоняются от участия в коллективных трудах.

С. Л. Утченко рассказал слушателям, что научное сообщество историков-древников находится в