Кукушка - Дмитрий Скирюк

А человек тем временем взял и нарушил молчание.

— Что ты знаешь о нём, девочка? — спросил он тихо, но при этом — без всякого акцента. — Что знаешь ты об этом человеке?

Ялка вздрогнула. Память пробуждалась медленно и отдавала нажитое неохотно. Разумом девушка ещё не поняла, где она слышала эти слова, но в том, что она их слышала раньше, сомнений не было. Лицо пришедшего двоилось у нее перед глазами, а лучше разглядеть мешали слёзы; она заморгала.

— У меня тогда было белое лицо, — опять сказал палач, — и длинные волосы хвостиком. А ты ещё плеснула в нас водой из таза. Помнишь?

Воспоминание пробилось, словно лопнул пузырь. Ялка против воли ахнула и вскинула ко рту сжатые кулачки, мельком поразившись, как меняет человека полное отсутствие волос. Это был тот, приходивший к травнику длинноволосый незнакомец, про которого Жуга сказал: «Он друг».

— Вы... — тихо сказала девушка и уронила руки. — Так вот вы, оказывается, кто... — равнодушно проговорила она. — Вот почему нас тогда... нашли.

Взгляд её потух.

Человек в чёрном оглянулся на дверь, убедился, что она закрыта, и придвинулся на шаг, чтоб было лучше слышно.

— Послушай, Кукушка, — тихим голосом сказал он, взяв девушку за плечо (та едва заметно вздрогнула и на мгновение подняла на него заплаканные глаза). — Всё не так, как ты думаешь. Я здесь, чтоб помочь. Это Лис просил, чтоб я тебя разыскал, если что-нибудь случится.

Ялка помолчала. Повела плечами — ей вдруг стало холодно.

— Вы врёте, — сказала она. — Это вы нарочно так мне говорите, чтобы у меня появилась надежда, чтобы потом мне сделалось больнее... Я вам не верю.

— Мне плевать, веришь ты или не веришь. Мне некогда спорить, так что постарайся всё запомнить с первого раза.

— Что вы хотите?

— Вытащить тебя. Спасти и увезти прочь отсюда, в безопасное место. Я пока не знаю как, но мы над этим думаем. У нас есть время, около недели. Послезавтра тебя поведут на допрос. Там тебя будут спрашивать про Лиса и про остальных. Ты им расскажешь...

Она сглотнула резко, так же резко отвернулась:

— Мне всё равно...

— Не перебивай меня! — раздражённо встряхнул её палач. — Я не для того наделал дел на три костра, чтоб тут с тобой препираться... Да ты слушаешь меня или нет?! — Он снова её встряхнул и заставил заглянуть себе в глаза. — От тебя потребуют признания в колдовстве и в твоей связи с Лисом. Ты скажешь всё, что говорила сегодня. Но и только. Можешь пару раз упомянуть про травника и про его лесную нечисть. Этого им покажется мало: у них слишком много свидетелей. Тогда тебе наверняка назначат пытки и допрос с пристрастием.

Ялка еле разлепила одеревеневшие губы:

— Зачем это всё? Я не хочу допроса с пытками... Пусть уж лучше сразу... Почему вы так в этом уверены?

— Допрос — поганая штука. — Хагг говорил теперь очень быстро, наклоняясь как можно ближе, так, что Ялка чувствовала исходящий от него запах пота и чеснока. — Ты даже не подозреваешь, КАК ловко они умеют допрашивать! Чем меньше ты им скажешь на первом допросе, тем меньше у них будет шансов тебя запутать и сразу обвинить. Им понадобится пытка. А по закону перед пыткой полагается несколько дней держать подозреваемого в одиночке, на воде и хлебе, чтобы сломить его волю. Если всё так и случится, мы выиграем дня три, а может быть, неделю, а это много. Мы к тому времени успеем что-нибудь придумать.

— А если не успеете?

— Тогда тебе придётся терпеть. Терпеть в любом случае! Иначе — костёр. Поняла? Костёр или вода. Или меч. Или верёвка. Что для тебя одно и то же.

Повисла ужасающая тишина. Даже за окном все звуки будто замерли. Мысли путались, цеплялись друг за дружку, словно ноги у плохого бегуна, ни одна не поспевала вовремя, и каждая была не к месту. Кулаки сцепило судорогой. Опять возникло ощущение бездны за спиной — вращающейся пропасти, откуда в душу веет сквозняком, и почему-то несильно, но резко заболела грудь.

— Это вы... будете меня пытать?

Золтан вздохнул и поднял взгляд к потолку.

— Я молю Бога, чтобы этого не случилось, — искренне сказал он. — Но коль придётся, то заранее меня прости. А можешь не прощать, но всё равно терпи! Иначе нельзя: мне приходилось этим заниматься и я знаю, что слукавить будет трудно. Будет больно. Может, даже очень больно. Но я постараюсь сделать всё, чтоб не навредить тебе и твоему ребёнку. Поняла? Ты поняла или нет? Ты не должна сдаваться, ни при мне, ни без меня. Ты сейчас — лягушка в крынке со сметаной. («Лягушка-кукушка», — ни к селу ни к городу подумалось Ялке.) Двигай лапками. Ты должна это выдержать, девочка, потому что у тебя есть хоть какая-то надежда, а у других её нет... У тебя здоровое сердце?

Вопрос застал девушку врасплох.

— Сердце? — неуверенно произнесла она. — Не знаю... Кажется, да. Но у меня мама умерла от сердца.

Золтан покивал:

— Хорошо, что сказала. Я учту.

Она подняла голову.

— Как... — начала она, но спазм сдавил ей горло. Ялка умолкла, но потом переборола себя и всё-таки договорила до конца; — Как это будет?

— Не сейчас — Золтан распрямился и шагнул к двери. — Тебе расскажут. И покажут. Это тоже часть... процедуры, мне же и придётся рассказывать. А пока постарайся не думать об этом.

— О чём мне тогда думать?

Вопрос догнал его уже на пороге. Золтан обернулся, помедлил и указал рукой на ее округло выпирающий живот.

— Думай о нём, — сказал он, — Ешь свою чечевицу и думай. Теперь у него, может, есть будущее.

И он захлопнул за собой дверь.

Выйдя из лечебницы во двор, на свежий воздух, Золтан фазу ощутил, как закружилась голова, и ухватился за дверной косяк. Прикрыл глаза и некоторое время так стоял, гулко сглатывая и пережидая дурноту. «Старею, — вновь подумалось ему. — А может, не старею, а просто — весна. От весеннего воздуха всегда голова кружится...»

Он облизал сухие губы и украдкой огляделся — не видел ли кто его приступа. Вроде никто не видел. На душе сделалось муторно и мерзко. Разговор с девушкой напряг его больше, чем ожидалось. Он так и не понял, удалось ли ему растопить в её душе ледок недоверия. Впрочем, это было ничто по сравнению с тем, что он раскрыл своё инкогнито, хотя бы даже перед ней: он был лазутчик, а вокруг был стан врагов (во всяком случае уж точно — не друзей). Пока их тайна была ведома ему и Иоганну, который Шольц, в душе был относительный покой. За Шварца тоже можно было особо не беспокоиться — тот слишком хорошо знал Хагга, чтобы проболтаться. Но теперь в тонкости расклада была посвящена девочка, которая пребывала в отчаянии и никому не верила, и кто мог знать, как повернётся судьба. Правильно он поступил, неправильно — теперь уж не было иной возможности проверить, кроме как дождаться, когда все раскроют карты. А пока оставалось только увеличивать ставку.