Никогда не смотри через левое плечо - Рене Маори

Раздался скрежет ключа, и дверь раскрылась. Не распахнулась, нет, а осторожно приоткрылась, придерживаемая сильными руками санитара в голубом застиранном халате.

– Нам нужно повидать Александру Карми, – уверенным голосом произнесла Анна.

И Фил понял, что она здесь бывала уже не раз за эти две недели, а вот он был почему-то отстранен. Холодное чувство обиды и осознания несправедливости кольнуло его, заставив лишний раз убедиться в подлости этой женщины. Ведь Алекс была его матерью, а вовсе не матерью этой противной Анны.

– Четвертое женское отделение, – сказал санитар густым басом, отстраняясь, но так, чтобы они могли пройти мимо него по одному.

– Знаю, знаю, – ответила Анна и, ухватив Фила за руку, буквально втащила его внутрь.

Мальчик огляделся. Он ожидал увидеть мрачный дворик, стиснутый массивными стенами больницы, куда солнце попадало лишь случайно. Действительность оказалась не такой печальной, как в его фантазиях. Он увидел довольно большой двор, похожий на обычный сквер, поросший зеленью. Жизнерадостно щебетали птицы, и можно было бы подумать, что это просто парк, так как среди деревьев был виден какой-то памятник. Однако впереди, разрушая иллюзию, темнело приземистое здание приемного покоя. Анна перехватила удобнее пакет с фруктами и почти побежала следом за санитаром. Все ее движения выдавали нескрываемую нервозность. Санитар подошел к закрытой двери приемного покоя и позвенев связкой ключей, отпер ее лишь для того, чтобы пропустить их, а потом за их спинами снова запереть. Он провел их по длинному, ярко освещенному холлу, в котором витал навязчивый запах больницы и стояли пальмы в кадках. Фил ожидал, что вот сейчас-то они и пройдут в таинственное отделение, прячущееся где-то в этом здании. Но не тут-то было. Санитар подвел их к очередной двери, находящейся в дальнем конце холла, и вновь проделал весь ритуал с открыванием и закрыванием замка. Теперь они оказались во внутреннем дворике, и мрачные фантазии Фила получили подтверждение. Действительно, маленький дворик без всяких следов зелени был стиснут с трех сторон высоким бетонным забором, большую часть дня закрывающим солнце, а темное трехэтажное здание лечебницы спящей громадой возвышалось с четвертой стороны. Заасфальтированная площадка заканчивалась перед зданием, в котором были четыре тяжелых металлических двери, покрашенные в казарменную синюю краску. Массивные замки и засовы на дверях выглядели нерушимыми. На каждой двери был выбит номер.

Они подошли к дверце с номером четыре, и санитар ее отпер. Фил зачарованно глядел в открывшийся перед его глазами коридор. Хоть на потолке не было лампочек без абажуров, и кафельной плитки на стене тоже не оказалось, но (и тут Фил вздрогнул) желтый линолеум, смятый и влажный, лежал на полу, сплошь устилая его. Бугры, возникшие от влажности, напоминали барханы в пустыне, бесконечные и смертоносные. По ним можно идти и идти, задыхаясь от жары и страдая от жажды, и, в конце концов, упасть на вершине одного из них без сил. Фил вспомнил историю про караван, который сбился в пути и заблудился в пустыне. Они кружили по пескам, преодолевая бесчисленные барханы, постепенно умирая от жажды и невыносимого зноя. И, наконец, последний оставшийся в живых погонщик увидел вдали зелень оазиса. Он бросился вперед из последних сил, но пустыня обманула его – это был всего лишь мираж. И он умер, а его белые кости растащили грифы. Точно так же и Фил, не в силах справиться с воображением, стоял на пороге, не решаясь шагнуть вперед. Санитар, желая поскорее закрыть дверь, слегка подтолкнул его, и мальчик, прикрыв от страха глаза, ступил на желтое пространство, изо всех сил надеясь, что под его ногами не окажется предательского песка. Но линолеум мягко спружинил, и Фил открыл глаза. Не раздавалось ни звука. Такая тишина обычно бывает на кладбище. По обеим сторонам коридора, казавшегося бесконечным, чередовались тяжелые металлические двери. Фил почему-то представил морг, где за каждой дверью на металлических столах лежат покойники. Неосознанно, как в детстве, он ухватил Анну за руку, ища поддержки, и большими глазами смотрел, как санитар отпирает, наверное, последнюю на их пути дверь. На стенах были нарисованы цветы и разноцветные птицы, однако рисунки совсем не улучшали мрачную обстановку, наоборот, своей неуместностью еще больше нагнетали тяжелую атмосферу.

– Карми в двадцать пятой, – сообщил санитар, снова проделав весь ритуал с ключами. – Она тихая, но во избежание, я вас все-таки запру.

Он легонько подтолкнул их в палату, вошел сам и аккуратно запер дверь.

«Настоящая тюрьма», – подумал Фил. И тут же увидел мать. Алекс сидела на кровати, расчесывая щеткой волосы. На вошедших она не обратила ни малейшего внимания.

– Госпожа Александра, – позвала Анна, и ее голос разорвал вязкую тишину больницы.

Александра даже не повернула голову, продолжая размеренно водить щеткой по волосам.

– Мама, – решился Фил.

С тех пор, как они вошли на территорию отделения, он не сказал ни слова, точно опасаясь потревожить злых духов.

– Пакет не оставляйте, – шепнул санитар. – Выложите все вот сюда, на тумбочку. Так, апельсины, яблоки… шоколад нельзя.

– Почему нельзя? – удивилась Анна.

– Он возбуждающий. Нельзя кофе, нельзя шоколад. Ничего режущего, колющего. Пакет, пакет заберите.

Все это было странно и страшно.

– Да знаю я про пакеты, – проворчала Анна. – Не впервой здесь. Только про шоколад впервые слышу. Хотя и не приносила раньше шоколада-то.

– Лучше ничего не носить. Все есть. Вы же платите за больную Карми, так и мы стараемся. Можете после посещения зайти к ее врачу и поговорить.

На протяжении всего этого краткого разговора Алекс так и не повернулась в их сторону. А Фил почему-то никак не мог решиться снова окликнуть ее. Так он и топтался посреди палаты, уставившись на лицо больной. Алекс очень исхудала, и теперь на ее бледном лице сильно выделялись скулы. Глаза же, наоборот, словно ушли вглубь и теперь казались черными провалами. Особенно поражал их «стоячий» взгляд, похожий на спокойную черную воду заросшего пруда. Она механически водила щеткой по волосам, одним и тем же движением по одной и той же пряди. Волосы немного отросли, и блонд у самых корней сменился более темным цветом, но не темно-русым, а каким-то серым, седым.

Это было жутко и непонятно. Как могли волосы матери вдруг в одночасье сделаться седыми? Будто бы вместе с разумом она потеряла и жизненные силы, и теперь медленно умирала от недостатка воли к жизни.

– Госпожа Александра! Алекс, смотри, кто к тебе пришел. Филипп пришел, – сказала Анна.