Евангелие от Иоанна - Брюс Милн

Присутствие плакальщиц отражало еврейскую традицию. Они специально обучались этому делу у раввинов и имели поддержку в соседних городах, чтобы, если понадобится, произвести впечатление (ср.: 12:3) и показать, что умерший был из уважаемой семьи.

Хотя детали в описании персонажей здесь довольно скудны, реакция сестер оказывается сходной с той, о которой мы читаем у Луки (Лк. 10:38—42). Марфа (возможно, старшая из них) идет встречать Иисуса, в то время как Мария, более ранимая и чувствительная, ждет указаний от Иисуса (20). Марфа сразу же обращается к Иисусу: Господи! (Ср.: 3) если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой (21). Это звучит почти как упрек за промедление, допущенное Иисусом, и поэтому налагает на Него некоторую ответственность за смерть Лазаря. С другой стороны, она, может быть, просто сообщает о том, что если бы Иисус был здесь, то Он, возможно, спас бы Лазаря от смерти. Однако, если подтекст этих первых слов не совсем понятен (обратите внимание, что Мария их тоже повторит, см. ст. 32), то последующие слова звучат по–другому, с ноткой надежды. Но и теперь знаю, что, чего Ты попросишь у Бога, даст Тебе Бог (22). Это звучит более позитивно и указывает на то, что она готова поверить в невероятное чудо, которое скоро произойдет. Однако эти слова следует сопоставить со ст. 24 и, особенно, со ст. 39, где рассказывается, как Марфа возражает против вскрытия могилы. Возможно, она просто говорила о том, что Иисус, с Его уникальной силой заступничества, все еще может дать их семье надежду, даже несмотря на трагедию смерти брата.

На уверение Иисуса о скором воскресении Лазаря (23) Марфа отвечает: …знаю, что воскреснет в воскресение, в последний день (24). Здесь Марфа имеет в виду общее иудейское поверье. В отличие от саддукеев, резко отрицавших воскресение мертвых (ср.: Мк. 12:18–27), Марфа, как и фарисеи, верит, что Господь не позволит ему уйти в небытие. Лазарь воскреснет, когда настанет Царство Божье, в последний день всеобщего воскресения (24).

Замечательный ответ Иисуса Я есмь воскресение и жизнь — это кульминация откровения, разворачивающегося в предшествующих главах. Иисус проявил Себя животворцем в разных направлениях. С материальной точки зрения, Он дает жизнь воде, превращая ее в вино. С духовной точки зрения, Он предлагает Никодиму новую жизнь Царства Божьего, а женщине из Самарии — жизнь, навечно утоляющую жажду. С физической точки зрения, Он дарует жизнь мальчику, который до этого был долго парализован, и слепорожденному. Он — добрый пастырь, который пришел дать жизнь «с избытком» (10:10). Жизнь, которую Он дает, изначально вечна (букв.: «жизнь вовеки»). Это жизнь в Царстве Божьем. Теперь Иисус приводит самое полное подтверждение Своим словам. Жизнь, даруемая Им, — это не что иное, как неистребимая жизнь в воскресении, или та самая жизнь, которой живет Сам бессмертный Бог. Более того, это дар, который дается здесь и сейчас. Марфа верит, что такая жизнь настанет на закате истории, когда, наконец, появится долгожданный Мессия. Иисус предлагает ей радикально переосмыслить такое понимание. Жизнь в воскресении, торжествующая над смертью, не относится к далекому будущему, но присутствует здесь и сейчас в Том, Кто Сам — Воскресение, воплощение обещанной жизни и спасения Божьего. Уверовать в Иисуса — значит победить смерть. Конечно, это не исключает физическую смерть (если и умрет, 25), но это не будет смерть как исчезновение надежд и уход в небытие. Для верующего существующая реальность — это вечная жизнь Господа, полученная через веру в Христа. Может ли Марфа подняться до такого уровня веры?

Возможно, не совсем. Но все же она может сказать, что Иисус — это Мессия, Сын Божий, грядущий в мир (27). Слово Сын здесь может просто означать мессианский титул[141]. Читатели Евангелия от Иоанна узнают к этому времени, что этот титул обрел новое значение ввиду уникального единства Иисуса с Отцом в Своем служении и личности (см. коммент. к 1:49; к словам грядущий в мир; см. коммент. к 1:19).

Затем Иисус зовет к Себе Марию. Она спешно отзывается (29) и приходит, как оказывается, в сопровождении утешающих ее друзей (30, 31). Мария ведет себя проще, чем Марфа. Духовно она ближе к Иисусу (ср.: Лк. 10:39,42), и это позволяет ей более свободно разделить с Ним свои глубокие чувства. Пав к ногам Иисуса, она произносит те же слова, что и Марфа: Господи! если бы Ты был здесь… — и не может сдержать слез (33). Ее плач сразу подхватывают скорбящие друзья, пришедшие с ней (33).

Реакция Иисуса оказалась проникновенной и в некоторой степени непредсказуемой. Иисус, когда увидел ее плачущую и пришедших с нею Иудеев плачущих, Сам восскорбел духом и возмутился (33). Иисусу не чужды страдания Его друзей. То, что Он един с нами в радости, означает, что Он един с нами и в горе. Итак, Иисус прослезился (35). Как это ни парадоксально, но самый короткий текст в Библии оказался одним из самых красноречивых. (В оригинале используется греческий глагол в аористе, времени, выражающем законченное действие в прошлом, следовательно, «Иисус разразился слезами»[142]). В ст. 33 Иоанн также указывает на то, что слезы Иисуса отличаются от профессиональных слез наемных плакальщиц. Он искренен в Своем горе. Иисус един с нами в наших нуждах, Он чувствует нашу боль и ощущает в сердце то же, что и мы. Его слезы в тот момент отображают Его подлинные чувства.

Еще один довольно неожиданный элемент в описании Иоанном реакции Иисуса — это глагол в ст. 33 и 38, переведенный как «скорбеть». Когда данный глагол (греч. embrimaomai) используется вне библейского контекста, он обозначает «храп лошади». Если он используется при описании человеческих эмоций, то однозначно указывает на гнев! Здесь можно привести цитату Шнакенбурга: «Слово embrimasthai указывает на вспышку гнева, и мы не имеем права переводить его как „эмоциональное расстройство, вызванное горем, болью или сочувствием"»[143]. Так, Бисли–Мюррей предлагает свой вариант перевода: «Иисус… был в гневе»[144], а Карсон — свой: «Он был охвачен яростью»[145]. Уорфилд комментирует: «На самом деле Иоанн говорит нам, что Иисус приблизился к могиле Лазаря в состоянии не безутешного горя, а невыразимого гнева. Правда, что на Его глазах были слезы (35), но их вызвало не сострадание, а ярость»[146]. Таким образом, как и в случае с изгнанием торговцев из храма, мы сталкиваемся с «гневом Агнца».

Что же вызвало гнев Иисуса в этот момент? Выдвигается несколько предположений. Некоторые предполагают: Он раздражен тем, что таким образом Ему навязывают чудо воскресения Лазаря; другие полагают: Он разгневан лицемерным горем плакальщиц, окружающих Марию, которые на самом деле не чувствуют ее боли. Вероятнее всего, гнев Иисуса был вызван тем неверием, которое выразили Мария и ее друзья в своем безутешном горе. «Тот, Кто делает то, что угодно Его Отцу (8:29), гневается, когда видит, что истина, открытая Отцом, не действует на человека»[147]. Это может быть ответом на вышеуказанный вопрос, хотя, если это так, то это подразумевает и нашу ответственность перед Богом. Ибо если наше горе, вызванное личной потерей, над которым плачет Сам Иисус, способно в то же время вызвать гнев Сына Божьего, то неизвестно, как Он может отнестись к другим проблемам нашей христианской жизни. Для Иоанна такое толкование звучит несколько грубо.

Разве мы не видим здесь истинного значения? Уорфилд пишет по этому поводу: «Вид горя Марии и ее друзей порождает гнев Иисуса. Он вызван осознанием всего зла смерти, ее неестественности и „жестокой тирании" (Кальвин). В горе Марии Он видит страдание всего народа и кипит от ярости, наблюдая то, что угнетает человечество. Его ярость направлена на смерть и на того, кто посылает ее, на того, кого Он пришел сокрушить. Слезы сострадания наполняют Его глаза, но это не важно, так как Его душа охвачена яростью. Он направляется к могиле, по словам Кальвина, как „борец, готовящийся к битве"»[148]. Как и сеятель в Его притче, Иисус выносит приговор: «Враг человек сделал это» (Мф. 13:28). И этого врага Он пришел сокрушить.

Присутствовавшие при этом иудеи делают два наблюдения. Они воспринимают реакцию Иисуса как указание на глубину Его любви к Лазарю. Он был ему истинным другом и скорбит о его уходе (36). Это, конечно же, так и было, но, как мы уже заметили, в тот момент Он охвачен более глубоким чувством, чем просто человеческая привязанность. Другое наблюдение привело их к вопросу: почему Иисус ничего не сделал, чтобы предотвратить трагедию? Если Он может справиться с любыми напастями, то почему Он допустил это горе (37)? Неужели это предел силы Иисуса? Он способен вынести многие испытания, исцелить многие болезни, сила Его слова разрешает многие человеческие проблемы, но неужели существует что–то, чего Он сделать «не может»? Если это действительно так, то все наши надежды бессмысленны. Спаситель с ограниченными возможностями — это вовсе не Спаситель.