Писатель: Назад в СССР - Рафаэль Дамиров

моя партнерша то смеялась, то злилась на мою бестолковость, но в конце концов сказала, что сойдет. Тем более, что Желтов и должен быть неуклюжим во всем, что касается ухаживаний за дамочками — и молодцом, когда дело доходит до драки. Я не возражал против такой трактовки образа. Мне она нравилась. Правда, я понимал, что Трегубова пристрастна, а вот что скажет Мякин, когда увидит меня на съемочной площадке? Может, попрет из артистов в первый же день!

Я мог спокойно так рассуждать об этом, потому что никаких актерских амбиций у меня не было. Я писатель — и намереваюсь оставаться им и впредь. А еще я хочу разобраться с Трегубовым и его шайкой. Что-то мне подсказывало, что в покое они меня не оставят. Учитывая, что я встречаюсь с актрисой — ситуация осложнялась. Известно, что лучшая защита — это нападение. Вот только с какого конца подойти к этому делу?

Сам я в преферанс не играл, да и на любые другие игры мне всегда было жалко времени. Нужно найти кого-нибудь, кто играет. А в идеале — пострадавшего от действий этой шайки.

Честно говоря, я никогда раньше не участвовал в криминальных историях так глубоко. И тут еще сработал писательский интерес — автор должен, по возможности, брать сюжеты из жизни.

Вайнеры и Семенов, например, плотно общались с представителями органов. Козачинский, автор знаменитого «Зеленого фургона», сам был бандитом и даже угодил под расстрельную статью, от которой его спас Евгений Петров, брат Валентина Катаева и соавтор Ильи Ильфа. Я уже представлял, как Артемий Краснов сам проведет расследование и изобличит преступников, с последующей передачей их органам предварительного следствия.

И фантазии помогли — шестерёнки в мозгу завертелись. Мне вспомнилась одна история из предыдущей жизни. Приятель Мизина, популярный драматург Сивашов, был ярым преферансистом и просадил не только свои баснословные гонорары, но и дачу, и «Мерседес». Лично я его не знал, но был наслышан.

Уж не Трегубов ли сотоварищи раздел драматурга? А что, очень может быть! Выйти на Сивашова через Станислава Мелентьевича будет нетрудно, а там посмотрим. По крайней мере, с чего начать — я уже знаю. С мыслями об этом я и лег спать. Настя, само собой, положила меня рядом с собою, хотя я предпочел бы, как в прошлый раз, на диванчике. Ну не люблю я спать, когда кто-то дышит мне в спину или тем паче — упирается в нее коленками, даже такими соблазнительными, как у актрисы Трегубовой.

Утром мы разбежались по своим делам. Я — в редакцию, Настя — опять на радио. До работы она меня подбросила. Сегодня я пришел почти одновременно с другими коллегами по отделу прозы. Меня опередила только Валентина Антоновна. Она уже щелкала клавишами, а рядом, на чайном столике, гудела вода, закипающая в суровом электрическом чайнике со спиралью кипятильника. Вчера меня угощали баранками и печеньем, и сегодня, наверняка, угостят, так что надо будет с получки внести свою лепту.

Пришли начальник отдела Синельников и ответственный редактор Криницын. И рабочий день начался. Читая очередной графоманский опус по диагонали, я попутно размышлял о том, как бы мне половчее спросить у главреда контакты Сивашова, не отвечая на лишние вопросы? И мне опять повезло. Среди рукописей я обнаружил пьесу. Автором ее был некий Климкин. Фамилия эта мне ни о чем не говорила, но меня озадачило другое. Я повертел не слишком толстую распечатку в руках и спросил у начальника:

— Евлампий Мефодьевич, я вот тут пьесу обнаружил… Мне ее тоже читать?

— В стихах или в прозе? — переспросил тот, не отрываясь от своих дел.

Я полистал пьесу, пробормотал:

— Вроде — в прозе…

— Тогда читайте.

— А кто автор? — поинтересовался Криницын. — Уж не Климкин ли?

— Климкин, — подтвердил я. — А что?

— Тогда надо отослать ее Сивашову, это доставит ему большое удовольствие.

Стараясь не выдать радости, которая охватила меня, я нарочито безразличным тоном спросил:

— А по какому адресу?

— Еще лучше будет отвезти ему эту рукопись, вместе с корректурой его собственной пьесы, которая пойдет в апрельский номер, — встряла в наш разговор Фролова. — А то на почте еще потеряют.

— Я отвезу! — тут же вызвался я.

— Хорошо, — сказал Синельников, явно в душе поощрявший такой энтузиазм. — Возьмите у секретаря адрес и отвезите.

Будучи дисциплинированным сотрудником, я тут же поднялся и кинулся к Зиночке. Может показаться странным мое нетерпение разобраться с бандой катал, но с того дня, когда я получил второй шанс прожить свою жизнь, мне не хотелось ничего откладывать в долгий ящик. Секретарша не только дала мне адрес драматурга Сивашова, но и сама предварительно позвонила ему, сообщив, что приедет новый литсотрудник, привезет очередное творение Климкина и корректуру его, Сивашова, собственного произведения.

Оказалось, что драматург живет в хорошо мне знакомом доме ДРАМЛИТА. Так что долго мне искать место проживания Сивашова не пришлось. Консьерж кивнул мне как знакомому, и я поднялся на четвертый этаж. Позвонил — и дверь мне открыл, видимо, сам хозяин. Это был лысый, как полено, тучный мужик в роскошном шелковом халате с драконами. Увидев меня, он посторонился, пропуская в прихожую. Я снял пальто и ботинки, и драматург показал мне, куда идти.

— Выпьешь? — спросил он.

— Не откажусь, — откликнулся я, хотя бухать вовсе не собирался.

Так, сделаю вид, для налаживания контакта.

Гостиная, куда пригласил меня Сивашов, выглядела так, словно в ней не убирали с год. На диване валялось смятое постельное белье, паркет был усеян скомканными бумажками, а на столике, что торчал посередине, стояли бутылки, набитые окурками пепельницы и тарелки с объедками. Много такого мусора валялось на полу. Хозяин квартиры открыл сервант, взял из него пару чистых бокалов, схватил со стола первую попавшуюся бутылку, наполнил бокалы, протянув один мне. Я понюхал прозрачную жидкость, пахло можжевельником. Похоже, это был джин.

— За что пьем? — спросил я.

— За удачу, — буркнул драматург и добавил: — Будь она проклята…

Он одним глотком выхлестал содержимое своего бокала. Я же лишь пригубил.

— Что так? — поинтересовался я, озираясь в поисках места, куда можно было присесть.

Обнаружил кресло у окна, ничем не заваленное. Пиная бумажные комки, прошел к нему и уселся, всем видом показывая, что никуда не тороплюсь. Сивашов вновь набуровил джина в свой бокал и плюхнулся на диван. Несколько минут он смотрел в потолок,