Долой оружие! - Берта Зуттнер

— Врагов нужно бить не из ненависти, а потому что они сами хотят поколотить нас.

— Да за что же?

— Потому что мы их… — начал было новичок в педагогике, но тотчас спохватился: — нет, из этого заколдованного круга решительно не сыщешь выхода! Ступай играть, Руди: мы с мамой простили тебя.

Кузен Конрад, как мне казалось, понемногу приобретал благоволение Лили. Постоянство действительно преодолевает все препятствия. Я желала этой свадьбы и с удовольствием замечала, как глаза моей сестры сияли радостным блеском, едва она заслышит знакомый стук копыт лошади Конрада, и как она вздыхала, когда он уезжал. Кузен не ухаживал больше за нею, т. е. не говорил ей о своей любви, не возобновлял предложения, но вел правильную осаду против ее сердечка.

— Как существуют различные способы брать крепость, — объяснил он мне в один прекрасный день: — штурмом, голодом, так же есть и различные средства принудить к капитуляции сердце женщины. Между ними одно из самых действительных: привычка, уменье тронуть… Ведь Лили наверно тронута тем, что я так упорно люблю, упорно молчу и упорно возвращаюсь к ней. Если я перестану бывать, она непременно почувствует громадный пробел в своем существовании, а если я стану еще некоторое время действовать в том же духе, Лили будет не в силах без меня обойтись.

— А сколько лет намерен ты добиваться руки своей избранной?

— Право, не рассчитывал… Просто до тех пор, пока она меня возьмет.

— Я удивляюсь тебе. Да разве нет других девушек на свете, кроме нее?

— Для меня нет. Я забрал себе в голову, что женюсь непременно на ней. У Лили есть что-то особенное в складе рта, в походке, в манере говорить, чего не заменят мне совершенства всех других женщин… Вот хоть бы взять к примеру тебя, Марта: ведь ты во сто раз умнее и красивее сестры…

— Благодарю…

— Но я не женился бы на тебе…

— Благодарствую…

— Именно потому, что ты слишком умна. Ты смотрела бы на меня сверху вниз. Моя звездочка на воротнике, сабля, шпоры не импонируют тебе, а Лили смотрит с уважением на человека, способного постоять за отечество. Я знаю, она обожает военных, между тем как ты…

— Имела уже двоих мужей-офицеров, — возразила я, смеясь.

XI

Во время обедов, на верхнем конце стола, где мой отец со своими старыми приятелями давали тон общей беседы, и где сидели мы с Фридрихом (на другом конце болтала между собою молодежь), шел по большей части разговор о политике; то была излюбленная тема сановных старичков!.. Переговоры о мире, колебавшиеся то в ту, то в другую сторону, доставляли им случай похвастаться своим глубокомыслием, так как рассуждения о государственных делах — самое подходящее и почтенное занятие для серьезных людей в часы досуга. По крайней мере, так думает большинство. Из любезности и дружеского снисхождения к моему слабому женскому рассудку, кто-нибудь из генералов обыкновенно оговаривался и замечал: «Эти вопросы едва ли могут интересовать нашу молодую баронессу Марту; в сущности, нам следовало бы поднимать их только в мужском обществе, не так ли, прелестная барынька?»

Я спешила уверить в противном и серьезно настаивала, чтоб наши политики продолжали беседу. События в военном и дипломатическом мире в самом деле сильно интересовали меня. Смотря на предмет с иной точки зрения, чем гости моего отца, я тем не менее настойчиво желала проследить весь ход «датского вопроса», изученного мною с такою добросовестностью по поводу минувшей войны; мне ужасно хотелось знать, чем-то он кончится. Теперь, после стольких сражений и наших побед, предстояло решить, что будет с обеими герцогствами, служившими так долго предметом раздора; но дела все оставались пока в неопределенном положении. Утвержден ли, по крайней мере, в своих правах Аугустенбург, пресловутый Аугустенбург, из-за которого весь сыр-бор загорелся? Как бы не так! На сцену выступил даже новый претендент, точно им было мало разных Глюксбургов, Готторпов и других герцогских линий, прямых и побочных, имена которых постоянно перепутывались у меня в голове. Теперь Россия выставляла кандидатуру Ольденбурга вместо Аугустенбурга. В результате же войны до сих пор оказывалось, что помимо всяких Глюкс-, Аугустен-, Ольден- и других «бургов», герцогства должны отойти к союзникам-победителям. Привожу статьи мирного трактата, обсуждавшегося в то время:

1) Дания уступает герцогства Австрии с Пруссией. Этим я осталась довольна. Союзники, без сомнения, поспешат уступить бескорыстно отвоеванные ими земли законному владельцу.

2) Граница будет в точности определена.

Это опять-таки было бы очень мило, лишь бы такое «определение» границ представляло побольше устойчивости. Ведь, право, жаль смотреть, как эти синенькие и зелененькие извилистые линии на географических картах то и дело перескакивают туда и сюда.

3) Государственные долги распределяются по количеству народонаселения.

Этого я не понимала, не дойдя еще в своих занятиях до изучения политико-экономических финансовых вопросов. Да и сама политика интересовала меня только в смысле войны и мира, так как то и другое было близко моему сердцу, во-первых, по человеколюбию, во-вторых, из привязанности к мужу.

4) Военный издержки платят герцогства.

Ай да остроумно! Страну опустошили, поля в ней вытоптали, народ перебили, надо же вознаградить ее чем-нибудь за такое множество потерь. Вот в виде награды и придумали обязать ее к уплате контрибуции.

— Ну, что же сегодня новенького насчет Шлезвиг-Гольштинии? — спрашивала уж теперь я сама, видя, что разговор медлит перейти на политическую почву.

— А вот что, — отвечал мне, 13 августа, отец: — граф фон-Бейст поднял на сейме вопрос: по какому праву союзники приняли уступку герцогств в свою пользу от короля, которого германский союз не признает законным владельцем последних?

— В сущности это резонное возражение, — заметила я. — Протокольный принц не был признан законным государем страны, и вдруг вы торжественно принимаете от Христиана IX…

— Ты ничего тут не смыслишь, дитя, — перебил отец. — Это просто хитрость, придирки со стороны Бейста. Герцогства принадлежать нам, потому что мы их завоевали.

— Но ведь не для себя? Война поднялась из-за подтверждения прав Аугустенбурга.

— Опять же ты ничего не понимаешь. Выставляемые кабинетами поводы к войне перед ее началом отступают на задний план, когда она кончится. Тогда победы и поражения вызывают новые комбинации; тогда государства увеличиваются и перекраиваются по совершенно непредвиденной мерке.

— Значить, и поводы к датской войне были не серьезными поводами, а только предлогами? — спросила я.

— Предлогами? Ну, нет, — поспешил на выручку моему отцу один из генералов, — скорее их можно назвать толчками, поводами к событиям, которые совершаются самостоятельно после кампании, по мере успехов враждующей стороны, одержавшей верх.

— Если б от меня зависело, — вступился опять мой отец, — то после Дюппеля и Альзена я не пошел бы на переговоры о мире; мы легко могли завоевать всю Данию.

— А что же нам с ней делать?

— Присоединить к германскому союзу.

— Обыкновенно ты ограничиваешь свои патриотические чувства одной только Австрией, милый папа. Какой же тебе интерес в этом увеличении германского союза?

— А разве ты позабыла, что Габсбурги некогда были германскими императорами и могли бы снова сделаться ими?

— И ты радовался бы этому?

— Какой же австриец не стал бы радоваться такому великому событию и гордиться им?

— Но как же быть, — заметил Фридрих, — если и другие великие державы Германии питают те же честолюбивые мечты?

Мой отец громко расхохотался.

— Корона священной римско-германской империи на голове протестантского королька! Да в своем ли ты уме!

— Только бы обе великие державы не перессорились между собою из-за провинций, отнятых у Дании, — заметил доктор Брессер. — Завоевать их было не мудрено, а вот что с ними делать теперь? Это послужит только поводом ко всевозможным затруднениям. Всякая война, каков бы ни был ее исход, непременно таит в себе зародыш следующей войны, потому что всякое насилие нарушает чье-нибудь право. Отсюда рано или поздно вытекают новые притязания, следует новое столкновение, которое опять разражается новым насилием, и так идет до бесконечности.

Несколько дней спустя мы узнали новость: король Пруссии Вильгельм сделал визит нашему императору в Шенбрунне. Разумеется, самый задушевный прием, объятия. Всюду прусские орлы. Полковая музыка так и жарить прусские национальные гимны. Гремят со всех сторон оглушительный приветствия. По улицам ликованье. Мне это было очень приятно, потому что опровергало зловещее пророчество доктора Брессера, будто бы завоеванный сообща обеими державами клочок земли послужит яблоком раздора между ними. Газеты также отзывались о настоящем положении дел в самом успокоительном тоне и предсказывали мирный исход существующих осложнений в политике.