Иприт - Всеволод Иванов

Восточный Лондон, там, за Темзой, спал, но неспокойно.

Люди в шлемах патрулями обходили город и отмечали мелом двери домов. Иногда входили в мастерские, электрические станции и начинали что-то делать с лежащими.

В таких случаях их выходило из домов больше, чем вошло. Другие патрули в это время шли в аэропланные парки. В глубокой, тенистой и дымной мгле заводили они моторы и разлетались в разные стороны, как ночные серокрылые бабочки. Аэропланы гнались за пароходами, нащупывая их по тихому шуму машин, и спускались на палубы, которые были покрыты спящими пассажирами. После трудной посадки один кашалот оставался среди спящих, а самолет взлетал искать новую добычу.

У станций дорог и на подъемах полотна тоже работали молчаливые кашалоты, смазывая маслом рельсы.

В комнате заседания религиозного совета было оживленнее всего. Около десятка большеголовых людей аккуратно разбирали спящих, сортировали их, отмечая надписями синим и красным химическим карандашом, и записывали в книгу для почетных посетителей, теперь получившую новое назначение.

Всем распоряжался человек в шлеме, в светлом костюме, но с руками настолько черными, что рукава его пиджака казались пустыми.

— Его здесь нет, — прошептал в это время под шлемом рослый человек, осматривая дом Хольтена, — только клочки шерсти. Может быть, он пошел к Монду?

И почти бегом, поддерживая обеими руками тяжелую голову, человек выбежал к автомобилю. Машина понеслась, изворачиваясь среди спящих тел. Вот дом Монда. Но дома нет. Среди тумана незнакомым силуэтом возвышается обломок стены.

Пашка остановился.

«Погиб Рокамболь, — подумал он, — эх, земляк!»

Но что это белое виднеется в окне на фоне тумана?

Пашка вгляделся: Сусанна Монд тихо спала, положив под голову маленькие руки, над обломками дома, похоронившего ее отца.

— Положение мессинское, — сказал Пашка и отошел от дома.

Через несколько минут он вернулся, неся сверток каната под мышкой. Спокойными, привычными движениями собрал он канат крупными кольцами и бросил в воздух. Промах. Еще раз. Канат зацепился. Осторожно подошел Пашка к самой стене, внутренне выругался на то, что так много приходится терять времени, и начал подыматься с вытянутыми ногами, подтягиваясь на руках. Стена колебалась. Тихо, как акробат, карабкающийся по шесту, поднимался Словохотов. Но вот и подоконник, на нем Сусанна, и рядом с ней еще свежий букет из красных роз и георгинов.

— Любила, значит, — растроганно произнес Пашка.

Осторожно обвязал он веревкой тело Сусанны и, далеко откидываясь назад, чтобы уравновесить на колеблющейся стене тяжесть тела, спустил ее наземь, а за ней быстро соскользнул сам, уже почти не думая об опасности.

Стена постояла еще секунду, потом закачалась и, повернувшись вокруг вертикальной оси, скрутилась, как лист бумаги, и упала вниз. Матрос отнес женщину на середину улицы, подумал немного, потом пошел на развалины дома и, принеся оттуда доски, устроил вокруг нее заграждение, чтобы кто-нибудь не раздавил. Прошло уже пять минут.

Со вздохом полез Пашка в карман, вынул химический карандаш и написал на Сусанне:

ЛИЧНОЕ СЛОВОХОТОВА.

Прыгнул в автомобиль, что-то крикнул и исчез во мгле.

…………………………………

— Еще бутылку шампанского, — сказал сам себе Рек, наливая себе вино в роскошный бокал. — Конференция вздор, подождет. Негры — тоже вздор. Их еще выбелить надо. Сколько забот. Еще чашечку… хорошее вино, доннерветтер… За здоровье императора Вильгельма, наследника его принца… как его там, и бога Река… Ур-ра!..

— Ур-ра! — ответил свод блиндированного подземелья, в котором на всякий случай, чтобы не обидели коммунисты, поместили Кюрре его хозяева.

Телефон зазвонил.

— Убью! — закричал Рек, разбивая его бутылкой из-под шампанского, — убью! Но, впрочем, нужно идти. Вот напился, даже дым в глазах. И черти маленькие — в трубку величиной. Эй, черти, руки по швам! Равняйтесь!

Дым увеличился. Но пьяный Рек не чувствовал пока ничего, на него не действовал газ.

— В наступление! — закричал он, размахивая тростью, и, вскочив верхом на стул, поскакал по длинным гулким коридорам банковских подземелий.

…………………………………

— Товарищи, — начал в это время в зале заседаний Словохотов. — Гидра контрреволюции нами сломлена и систематизирована (аплодисменты). В соседней комнате вы можете увидеть всю коллекцию. Поезда, идущие по железным дорогам без машинистов, и пароходы, идущие без рулевых, нами остановлены. Решение Комитета действия и резолюции его, принятые вчера в большом котле дымооседателя, исполнены (аплодисменты). Предлагаю приветствовать товарища Хольтена, угнетенного колониального негра, вместе с нами боровшегося за нашу свободу. Предлагаю послать телеграмму всем, всем, всем. А именно:

«Совнаркому, Китайскому Красному Правительству, Временному Революционному Правительству Коммунистической Индии на гору Эверест, Азовской флотилии и водоливу Сарнову в Астрахань».

Зал огласился аплодисментами. В тот же момент туман в Восточном Лондоне рассеялся, в небе проглянуло вечернее солнце, и во главе с рабочими с дымовой станции, уже снявшими свои шлемы, толпы манифестантов двинулись в еще спящий центр. Воздух огласился музыкой. Толпа запела:

Лишь мы, работники всемирной…

ГЛАВА 50

Пока мы писали роман, наступила осень, поэтому РОКАМБОЛЬ ИЩЕТ МЕСТО ДЛЯ ЗИМНЕЙ СПЯЧКИ. Что он находится — изложено ниже

Рокамболю хотелось спать. Ему хотелось спать не на час, не на два, а так месяцев на шесть. Правда, для зимней спячки было еще рано… Но что-то в воздухе напоминало о сне. Медведь, опустив голову, обошел комнату… Неудобно, здесь не выспишься. Стуча когтями, спустился он по лестнице и носом открыл дверь. На улице было дымно и пахло сном. Медведю представился лес, деревья с вывороченными корнями, и глубокая берлога, и милые друзья — другие медведи — с узкими плечами и широкими лапами. Рокамболь нетерпеливым шагом пошел вдоль улицы.

На улице было тихо, не звенело, не шумело, не пищали мотоциклетки, и земля не дрожала под ногами, что прежде так раздражало медведя. Рокамболь прибавил шагу: надо было торопиться, а не то все берлоги могут оказаться занятыми. Вот темная яма вниз… Опустился. Неудобно для берлоги, слишком длинно и две какие-то холодные палки на полу… Пахнет капканом… Рокамболь пошел дальше… Во многих местах уже залегли на спячку люди. Все больше поворотов направо, налево. Дверь в стене. Тронул лапой. Открылась. Коридор уже другой, без холодного тонкого валежника на земле. Коридор идет вниз. Спящие люди попадаются все чаще, у них в руках ружья и пулеметы. Двери раскрыты, как в доме, из которого переезжают. Железом пахнет меньше, но все еще не пахнет сосной. Рокамболь уже начал сердиться. Он хочет спать. Где лес? Почему люди мешают спать честному медведю?

— Ррр… разорву! — рычал он.

— Еще не все потеряно, — сказал начальник банковской полиции в наглухо запертой комнате сейфов, обращаясь к своему отряду. — Нас здесь около двухсот. Лондон, очевидно, отравлен дымным газом, мельчайшие частицы которого проходят через газовые маски, как газы типа «арсинов». Восставших мало. Рабочие еще спят. Нам нужно окутать свои маски толстой материей и пройти до герметически закрытых банковских танков, стоящих в подземных гаражах. Если мы займем подземный город, то сможем сосредотачивать свои силы в любом месте. Наденем шлемы — и вперед!

— А не взять ли нам с собой бриллиантов на дорогу? — произнес один из агентов. — Мы их положим потом обратно.

— Странная, очень странная идея, — ответил начальник, машинально открывая двери сейфов…

Тяжелый, как вар, поток бриллиантов и жемчуга хлынул в комнату.

— Брать только на сохранение, — хриплым голосом произнес артельщик, — расписки мне.

— Теперь идем, — произнес он после получаса молчаливой возни отряда в горе бриллиантов.

Рокамболю очень хотелось спать. Наконец-то комната без света… И среди нее знакомый, милый пулемет. Такой, какой у Пашки. «Спокойной ночи», — подумал медведь.

Но вдруг в противоположной стене открылись огромные блиндированные двери, и толпа вооруженных людей с ожерельями, рядами надетыми на шею, накрученными на руки и на винтовки, бросилась на Рокамболя. Медведь вскочил, бросился к пулемету.

— Та-та-та-та-та-та-та-та, — заговорил пулемет, — дз-дзянь, — запищали пули, рикошетируя от стальных стен.

Крики и вопли огласили подземелье — бриллианты окрасились кровью. Наступило молчание… только слабо сопел заснувший медведь.

— Сражение, — закричал Рек, въезжая в комнату на стуле, — дым, атака…

Марш вперед, смерть нас ждет,Черные гуса-а-ары… —

запел он…