Песнь Огня - Уильям Николсон

– Ну и что? – возмутилась Рада Вармиш. – Что мне проку от здоровья, если мир вот-вот погибнет? За что мне это, а?

– По-моему, – пробормотал Скуч, – если мир погибнет, то вместе со всеми.

– Давай-давай, сыпь мне соль на рану! Я и так знаю, что вам на меня наплевать.

Молодые мужчины – Таннер Амос, Мелец Топлиш и Бек Клин – пошли посмотреть, нет ли где-то спуска, и вернулись с плохими новостями. Обрыв, похоже, тянулся по всей гряде. Конечно, на родину можно попасть, если спуститься с гор, пройти вдоль реки, а потом по побережью. Только хватит ли времени?

Ветер крепчал. Теперь все это чувствовали.

Сирей избегала людей, даже Ланки. Она не думала ни об обрыве, ни о новой земле, ни об Аире. Сирей ждала. Она говорила Бомену, что будет ждать его возвращения. У Сирей не было дара предвидения, зато была сильная воля, и поэтому девушка верила: Бомен к ней вернется, так как она очень сильно этого хочет. И Сирей терпеливо вслушивалась в ветер.

Девушка не знала, что Хазы тоже ждут Бомена: и ослабевшая Аира, и терпеливый Анно были уверены, что их сын вернется. Так должно быть, и, значит, так оно и будет. Перед лицом смерти Анно и Аира перестали пытаться все понять. Им хватало крупицы знания. Для Аиры это знание выражалось просто: она не умрет, не попрощавшись с сыном.

Дети, не понимавшие серьезности положения, совсем разошлись. Обрыв их пугал и манил. Они по очереди подползали к пропасти, заглядывали в нее и с криками бежали обратно. Когда им это надоело, малыши придумали игру: со всех ног кидались к обрыву, как будто желая спрыгнуть, и с громким визгом замирали в паре шагов от края.

Увидев, как дети играют, Мелец Топлиш пришел в ужас:

– Плава! Гагата! Сейчас же перестаньте!

– Почему? Это же весело!

– Потому что вы можете упасть!

– Ну и что? Все равно все взорвется!

– Как это «ну и что»! Я не хочу вас потерять!

– Все друг друга потеряют. Смотри!

Девочка ткнула пальцем в небо. Клубы дыма стеной стояли на западе, горизонт лизали языки яркого пламени. Вдали гремел гром, воздух стал вязким. Дети опьянели от странных новых впечатлений и от страха перед надвигающейся катастрофой.

Креот сидел рядом со своими коровами. Мечтать о новой жизни было как-то не с руки, и он начал вспоминать старую.

– Ты не поверишь, Засоня! – рассказывал он корове. – Когда-то я жил во дворце и ел шоколадные батончики. Ах, как я любил эти батончики! И вот что странно: сначала я их очень хотел – так сильно, что хватал горстями и давился. Но стоило им попасть мне в рот, оказывалось, что я совсем сыт. Что ты на это скажешь?

Корова медленно отвернулась.

– Ты совершенно права! Глупость чистейшей воды!

Раздались тяжелые шаги госпожи Холиш.

– Н-да, – сказала она, – вот так заварушка…

– И ведь ничего не поделаешь, а?

– Ну, не знаю… Все меняется. В жизни чего только не бывает. Подождем: вдруг еще что-то случится.

Мантхи ждали, каждый по-своему. Только Аире Хаз ждать было некогда.

– Близко? – прошептал Анно.

Палец легонько нажал на руку. Анно наклонился и нежно-нежно поцеловал осунувшееся лицо.

– Я не буду удерживать тебя, милая, – сказал он. – Только твою любовь сохраню. А ты бери мою.

Аира снова двинула пальцем.

– Я любил тебя половину жизни, – продолжал Анно. – Лучшую половину.

Палец не шевельнулся. Аира была не согласна.

– Не спорь со мной, женщина!

Ее лицо осветила слабая улыбка. Губы продолжали улыбаться, но глаза закрылись. Рука не двигалась.

– Аира?

Нет ответа. Анно наклонился к ноздрям жены – дышит ли? Губами он уловил еле слышное дуновение.

– Пинто, – поднял голову Анно, – зови остальных!

– Нет, пап, – возразила Пинто, сама не понимая, что говорит, – она не может уйти, пока…

Все вздрогнули. Коровы Креота закатили глаза. Дети бросили игры. Ворчуны замолчали и широко раскрыли рты. Сирей подняла голову, сильная, высокая и уверенная. Пинто осеклась, глядя вверх…

Высоко над ними кружил Бомен и искал, где приземлиться. Он прилетел так быстро, что многим показалось, что юноша явился из ниоткуда. Легко ступая по воздуху босыми ногами, Бомен опустился на землю рядом с умирающей матерью.

Когда сын дотронулся до Аиры, ее глаза снова открылись. Мать увидела его, улыбнулась и прошептала:

– Мои смелые птички…

Бомен поднял исхудавшую мать и осыпал поцелуями ее лицо.

– Ты ждала нас, – шептал он, – ты знала, что мы вернемся.

Аира посмотрела на сына в последний раз. Ее любовь коснулась Бомена, легко и нежно, как крыло бабочки. Потом глаза Аиры закрылись навсегда.

Без ума от горя, Бомен взмыл вверх, не разжимая рук, вместе с телом матери. Поднявшись так высоко, как только мог, он снова поцеловал мать, попрощался с ней и зарыдал, потому что в небе его никто не видел.

Наконец Бомен очень осторожно опустился и вернул тело матери отцу, ее любимому мужу.

Анно стоял среди мантхов, держа на руках мертвую пророчицу. Все молчали и не шевелились, пораженные двумя чудесами: полетом Бомена и смертью Аиры Хаз.

Рыдающая Пинто поцеловала мать. Анно не плакал. Он был готов к смерти жены.

– Мы, оставшиеся, провожаем тебя в последний путь.

Анно произносил древние слова, не сводя глаз с лица мертвой жены, словно обращался к ней и знал, что она его слышит. Остальные тихо присоединились.

– Двери темницы лет твоих наконец распахнулись, иди на волю, в прекрасную землю.

Анно запнулся. Другие из уважения тоже замолчали. Анно Хаз замер, глядя на жену. Потом поднял голову и встретился глазами с Боменом. Ему не нужно было задавать вопрос вслух.

– Скоро, – ответил Бомен. – Очень скоро.

Анно закончил:

– Прости нас, страдающих в этом сумрачном мире. Направь нас и жди нас, как мы ждем тебя. Мы встретимся снова. – Он поцеловал Аиру. – Мы встретимся снова.

Бомен подошел к обрыву и посмотрел на далекую родину. Когда он отвернулся, то встретился глазами с Сирей, которая стояла среди мантхов. Бомен едва заметно кивнул, бывшая принцесса наклонила голову в ответ. Этого было достаточно.

– Мы ждем ветра, – сказал Бомен.

Глава 19

Огненный ветер

Кестрель пела вместе с тысячами Певцов, слетевшихся со всего света. Позади вставало солнце, отбрасывая резкий зимний свет на опустевшую землю. От Певцов тянулись длинные и тонкие тени. Бушующий в небе огонь не был им страшен. Огонь ревел, как зверь в клетке, от злобы и страха при виде того, кто сильнее. От удивительной силы племени Певцов звенела каждая жилка Кестрель. Девушка знала, что ее пение вливается в общий хор, и пела с радостью, посылая свою жизнь в мощный вихрь перемен.

Ветер задул в спину, и Кестрель задрожала от волнения. Воздушные струи приподняли ее и снова опустили. Кестрель видела, что по всей равнине Певцы качаются на ветру, как лодки в волнующемся море. Скоро все поднимутся в воздух – скоро, но не сейчас.

Раздался гром и грохот. Земля вспучилась, и Певцы стаей взмыли вверх. Раздался низкий стон и треск: прямо у них на глазах твердь начала расходиться. Песня зазвучала еще громче, перекрывая шум рвущейся земли. В переплетении звуков Кестрель услышала новую ноту: тонкую, далекую и печальную. Кестрель повернулась к горам и увидела, как из леса выходит одинокая фигура. Хотя та была еще далеко, Кесс почему-то не сомневалась, что знает ее. Фигура медленно подходила. Оказалось, что это дряхлая старуха с выцветшими глазами. Казалось, землетрясение погубит ее, но старая женщина шла вперед, не обращая внимания на большие и малые трещины, на обжигающий пар, с шипением вырывавшийся из них. Ее тусклые глаза смотрели прямо перед собой.

Морах вернулась в мир.

«Она же бессильна, – подумала Кестрель. – Зачем убивать несчастное существо?» И все же именно поэтому Певцы собрались. Великая мощь Певцов должна охватить Морах и уничтожить, и тогда же они все уйдут из жизни.

Найди пламя! – в сознании девушки прозвучал тихий голос Попрыгунчика.

Кестрель обернулась: вот он, далеко, хотя ум его близко. Кестрель поняла, что нужно делать. Это было просто, особенно если посмотреть на Певцов вокруг. Те начали светиться, как когда-то светился на барже Попрыгунчик.

Как смерть, но не смерть.

Нужны не вопросы, не ответы, а только песня.

Кестрель с радостью запела новую песню и почувствовала, что ее окутывает прохладное пламя. Пламя не жгло, а успокаивало; тело стало легче, чувства – острее. Кестрель снова показалось, что все это уже было когда-то, давным-давно.

Старуха подходила все ближе. Вдруг очертания ее фигуры стали какими-то размытыми. Потом от первой фигуры отошла вторая, и каждая разделилась еще на две. Друг от друга отслаивались все новые Морах – не только старухи, но и молодые женщины, мужчины, дети – и покрывали дымящуюся, израненную землю. Легион Морах был ее истинной сущностью: Морах не множилась, а возвращалась к своей истинной сути, к сотням, к тысячам себя.