Эрика - Марта Шрейн

Один танец сменялся другим. С трудом скрывая свое счастье, Александр Гедеминов, как в последний раз, танцевал по очереди с актрисами и каждая из них принимала его улыбку на свой счет. А он не имел права смотреть на ту, которая сидела за столом, рядом с его друзьями и была причиной его счастья. Чувствовал ли он, что мысли его невесты текут в другом направлении, совершенно отличающиеся от его мыслей? Да. Решимость была написана на ее личике. Он видел, она по какой–то, неведомой ему причине, готовиться к обороне. Адель была единственной на его пути женщиной, которая не бросилась сразу в его объятия. «Ну что ж, возьму эту крепость сегодня ночью» — радовался он, в то время как она думала: «Конечно, я не хорошо поступила, что обнадежила князя согласием, стать его женой. Но такой ловелас быстро найдет мне замену…»

Не больше двух часов провели гости в мастерской князя, когда начальник лагеря велел им возвратиться в клуб, переодеться и сдать костюмы. Молодым разрешил оставить их до завтра, напомнив, что дает им одни сутки, потом за работу.

Александр Гедеминов, проводив гостей за дверь, счастливый вернулся к Адели. Он был еще способен сказать себе: «Я грезил о нежной женщине, по девически чистой, доброй и чувственной, все понимающей и послушной. И вот она пере до мной. Но сегодня, кажется, послушной не будет. Да она готова к обороне. Как холодно выражение ее лица, даже глаз не поднимает на меня. Интересно, какое оружие для защиты она избрала?»

Действительно, Адель серьезно, без тени волнения, с полной уверенностью в своей победе, для полной убедительности, назвав его по имени отчеству, предложила:

— Давайте, Александр Павлович, поговорим. — Он, казалось не расслышал ее слов, протянул к ней руки и с нежностью позвал:

— Иди ко мне милая. Я с трудом дождался, когда мы останемся одни. — Он снял шейный платок, фрак, бросил все это на стул. Адель растерялась. В его лице было столько страсти, что она отступила назад, собираясь уйти. Тогда он пропел ей строчки из романса: — «Восторг любви нас ждет с тобою, не уходи, не уходи».

— Вы поете это каждой женщине — съязвила Адель. Но он будто не расслышал ее слов,

подхватил ее на руки и закружил по мастерской. Такого натиска, со стороны всегда сдержанного по отношению к ней князя, Адель не ожидала. Серебряный голосок ее сердито зазвенел, когда она приказала ему:

— Поставьте меня на пол! Он засмеялся ее наивности. Пальцы левой руки, словно по клавишам, прошлись по ее спине, расстегивая многочисленные крючочки на платье. Все еще кружась в танце, он отнес ее на постель и наклонившись к ней, промурлыкал:

— Сегодня я буду говорить с тобой на языке любви. — Глаза его светились таким огнем, что ей стоило больших усилий, взять себя в руки и как можно спокойнее сказать:

— Нам лучше остановиться сейчас, пока не поздно. Женитьба на мне не принесет Вам счастья. Должна признаться, мужчины меня не волнуют. Даже с мужем, в постели, я ничего не чувствовала. На языке медицины это называется фригидностью. Согласие на брак с вами всего лишь расчет. Мне хотелось ночевать после работы здесь, в мастерской, а не в бараке на нарах. А наш брак, пусть он будет фиктивным. Полагаюсь на ваше благородство. Вы теперь свободный человек, найдете себе на воле настоящую, темпераментную по себе жену….

В ответ на ее тираду он снова промурлыкал:

— Сказки, про свою фригидность, расскажешь мне утром. Рядом с тобою, сейчас, я не в силах что–то усвоить». Он наклонился к ее губам, чтобы поцеловать, но она резко увернулась. Тогда он, к ее ужасу, одной рукой удерживая ее, другой снял с себя манишку. Она попыталась вырваться, но утратила и прежнюю позицию — осталась в нижнем белье. Натянуть на себя одеяло ей тоже не удалось. И тогда в голову ей пришла спасительная мысль. Она почти торжественно объявила: —

«Я вспотела. Мне необходимо помыться.» В лагере всегда был дефицит воды. И по тому естественные запахи потных женских тел невольно обострили обоняние князя Александра. Не только красота, а шедший от женщины запах определял его выбор. После слов Адели, он привычно, как зверь, потянул носом. От ее кожи повеяло травой, немножечко полынью, что возбудило его еще сильнее. К ужасу Адели поцелуи посыпались на ее голые плечи, приближаясь к груди. Со словами:

— «Да отпусти же! Живот…ное…Бандит!» изо всех сопротивлялась она его ласкам. В результате потеряла остатки белья.

— «Несравненная! Божественная! Любовь моя, богиня…» Его руки, губы, ласковые речи, кружили ей голову, сводили с ума. Сопротивление ее угасало с каждым мгновением. И вот уже два костра разгораются в ней. В одном он зажег в ней огонь желаний, а в другом она сгорала от стыда, что не в силах скрыть от него своей страсти. Боясь окончательно потерять себя, молила: —

«Ну не надо…» И вот уже сама ищет губами его губы, не находит и сдаваясь едва слышно шепчет:

— «По…це…м…ня». Но он услышал этот призыв и победно припал к ее горячим губам.

Так путник в знойный полдень, после долгой дороги, припадает к прохладному роднику, пьет, пьет, божественную влагу, не в силах до конца утолить жажду.

Где–то мерзнут в ночи часовые на вышках. Колючая проволока звенит и звенит на ветру. А в лагере, всесильная любовь, вяжет две не простые судьбы в одну

Адель проснулась утром от поцелуев мужа, счастливая, она открыла глаза и удивилась, как преобразилось его лицо. Она нашла красивыми его крупные черты лица. Все еще смущаясь, Адель, заикаясь на местоимении «ты», сказала:

— Оказывается, ты красивый и не такой жесткий, каким представлялся мне раньше. Ты не такой, как кажешься.

— Да, любимая — продолжая целовать ее, говорил он. — Мужу нужны комплименты такого порядка: «Какой ты у меня умный». Потом не забудь сказать: «Какой ты добрый», чтобы во мне, звере, эту доброту побудить. И далее общий набор комплиментов типа: «ты у меня самый сильный и благородный».

— Я сдаюсь. Признаю за своим мужем все эти качества, — смеялась Адель.

— Скажи: «Сашенька, я тебя люблю», — добивался муж.

Адель поняла и испугалась:

— В комнате уже светло! Как тебе не стыдно?!

Это заставило Гедеминова расхохотаться. Потом он с сожалением сказал:

— Моя жена дикарка. На этот раз я уступлю тебе. Но чтобы это было в первый и последний раз. Я здесь глава семьи. — И посмотрел на жену так, что она поняла: сопротивляться ему бесполезно. Он все еще с восхищением смотрел на нее, на ее мраморные плечи и уже уверенным тоном сказал:

— Когда–нибудь я наброшу на эти плечи горностаевую накидку.

Адель приняла это за шутку и улыбнулась. Он вышел за занавеску, а затем вернулся, неся на широкой полированной доске ей завтракв постель, и серьезно сказал:

— С добрым утром, княгиня Гедеминова. Сегодня я не могу предоставить вам прислугу. Но прошу вас поверить мне, вы еще будете жить в роскоши. Я богат, очень богат… Рано или поздно мы выедем за границу… И слуги будут предупреждать каждое ваше движение.

— Пожалуйста, почему на «вы»? Это пугает меня, делает тебя снова чужим и холодным, — перебила его Адель.

— Нет, — мягко возразил муж, — я люблю вас и рад высказать вам еще и свое глубокое уважение. Так вел себя с моей матушкой мой батюшка. Это было настоящее поклонение. А я… я так счастлив! Адель, я люблю вас! Люблю и наглядеться на вас не могу.

— Прошу… тебя… мне было здесь так холодно и одиноко… «Вы» — это чужое. А когда ты обращаешься со мной на «ты», в твоем голосе столько нежности, тепла. И здесь в лагере, на виду у всех, лучше не следовать старым традициям.

— Ты — это слишком просто, не для моей княгини. Но хоть в чем–то я должен уступить. Согласен. Лучше посмотри, какой замечательный завтрак я тебе приготовил.

Адель с такой нежностью посмотрела на мужа, что у него появилось желание отбросить поднос с едой в сторону и снова заключить ее в объятия. Но тут же она с грустью произнесла:

— Я счастлива. — И он понял, ей стыдно за свое счастье, потому что она вспомнила о своей маленькой дочери. Поставив перед женой завтрак успокоил ее:

— Ты же знаешь, чувствуешь, что дочь жива. Главная задача для тебя сейчас сохранить себя, чтобы потом воссоединиться с ней, тебе нужны силы.

Гедеминов и сам вспомнил о своем сыне от Невельской. Но признаться Адели в этом он не имел права. Только снова сказал:

— Любимая принимайся за завтрак. А дьявол скоро умрет, — Гедеминов говорил о Сталине. — Не может же он жить вечно. И тогда тебе будет амнистия. Мы найдем твою Эрику. А пока я буду работать так, чтобы начальство оставалось довольным, а тебе были бы послабления и не нужно будет по утрам ходить на перекличку.

— Как… ты… узнал, о чем я подумала, — удивилась Адель. Он засмеялся, и сказал: «Я всегда буду знать, о чем ты думаешь. Тебе придется с этим смириться и просто во мне раствориться. Равенства я не признаю».