Проклятие Батори - Линда Лафферти

Повариха Брона готовила цукаты и винные пироги, надеясь, что ее стряпню оценят по достоинству.

А Зузана думала о книге учета. Будет ли в нее занесено новое имя? Посмеет ли графиня своим витиеватым почерком записать имя графини Зичи Эчедской как свидетельство ее убийства?

И существует ли еще та книга?

После появления темного незнакомца графиня Батори больше не задерживалась в туалетной комнате, не записывала имена, лишь слегка наклоняя голову, когда перо царапало пергамент, и ожидая, когда чернила впитаются в иссохшуюся страницу.

От скрипа пера Зузану пробирала дрожь, и лишь раз она сумела украдкой взглянуть не перечисленные в книге имена.

Возможно, темный незнакомец убедил Эржебет быть более осторожной. Книга учета, наверное, заперта в одном из ящиков комода или в сундуке.

В ее ушах до сих пор звучали слова Яноша, и она понимала, что он прав. Ей нужно сделать все, что в ее силах…

Когда другие служанки уже давно спали, Зузана потихоньку встала со своего соломенного тюфяка, вошла в башню, ежась от холодных сквозняков, и стала подниматься по винтовой лестнице, иногда шаркая, чтобы отпугнуть рыскавших в темноте крыс. Девушка ступала осторожно, хорошо зная путь, так что ни одна половица не издала ни малейшего скрипа.

Она тихонько приоткрыла дверь черного хода в туалетную комнату, опасаясь, что сквозняк проникнет в спальню графини.

Но оттуда доносился шум. Кровать скрипела, а графиня стонала и завывала. Вопли то ли боли, то ли восторга, копошение ног, шорох расшитых золотом и жемчугами жестких покрывал. Крещендо чмокающих звуков совокупления, учащенного дыхания и стонов.

Потом все стихло.

Зузана подождала, пока не расслышала скрип петель двери в спальню, шарканья и стука удаляющихся шагов. Графиня и ее темный спутник спускались в подземелье для ночных игр…

На краях тяжелой бархатной шторы сиял лунный свет. Зузана двинулась к несессеру у западного окна. Несомненно, Вида говорила про этот самый несессер. Раньше Зузана никогда не была в спальне…

Ее пальцы сжали ручку выдвижного ящика. Тот не поддавался.

– Он заперт, – раздался чей-то голос из угла комнаты.

Зузана, вскрикнув, обернулась. Из тени к ней протянулись длинные пальцы и вцепились в плечо.

– Что тебе нужно в этой комнате, Ночна Мора? – Это была ведьма Дарвулия. Она приблизила свое лицо к лицу Зузаны. – Тебе же строго-настрого запрещено переступать порог этой спальни.

Девушка не могла сдержать дрожь.

– Книга учета, – сказала Дарвулия. – Конечно, как я сразу не догадалась! Ты просто дура. Неужели ты думала, что графиня не предпринимает мер предосторожности и не запирает свои ценности?

Зузана посмотрела ведьме в глаза.

– Пожалуйста, не говорите, что я входила сюда. Умоляю! – взмолилась она хриплым шепотом.

Дарвулия зажгла свечку и поднесла к ее лицу. Девушка видела, как шевелятся ее мерзкие губы.

– Тебе известно, что графиня избегает меня? – спросила Дарвулия. – Теперь она водит дружбу с мужчиной младше ее.

– Я ничего не знаю об этом незнакомце. Так, только слухи от служанок. Я никогда его не видела.

– Прочие были для нее игрушками, – проговорила Дарвулия, очевидно, не слушая ее. – Они для нее ничего не значили. Но этот, видно, не таков. Пустить такого порочного, такого грязного самца к себе в постель! – проворчала она, и в ее голосе ощущалась смесь отвращения и отчаяния.

Зузана в ужасе смотрела на нее.

– Увидишь, она будет проклята, служанка. Увидишь, она будет проклята!

Дарвулия, плача, двинулась в альков. Зузана слышала, как скрипнула дверь в башне и послышались удаляющиеся шаги ведьмы по винтовой лестнице.

Глава 42

Чахтицкий замок

22 декабря 1610 года

Облаченный в черное незнакомец исчез в ту же ночь, когда из Чахтицкого замка пропала Дарвулия. Больше ведьму никто не видел. Некоторые поговаривали, что она с разбитым сердцем в тоске бродит по лесам.

Другие убеждали, что Темный убил ее, чтобы та больше никогда не делила ложе с графиней.

Повариха Брона бормотала молитвы. Она верила совсем в другое.

– Видишь, Зузана: двое злодеев пропали. Наверняка среди нас талтош…

– Талтош?

Брона привлекла девушку ближе и прошептала:

– Ведьмы чувствуют, когда поблизости талтош. Древние изгоняют злых духов. Если достаточно сильны.

Зузана уставилась на сморщенные губы старой поварихи, ощущая запах чеснока и свиного жира от ее тронутых сединой волос. Еще один дикий предрассудок, подумала девушка. Извечная борьба талтошей с вампирами, призраки и летающие по воздуху ведьмы… Для словаков все может объясняться сверхъестественным вмешательством, ведь мир полон духов и колдунов.

Зузана знала, что была последней, кто видел Дарвулию. Это произошло в ту ночь, в спальне графини. Она прекрасно понимала, почему ведьма могла покинуть Чахтицкий замок – ее отвергли ради другого любовника.

Девушка ничего не сказала Броне, чтобы не разубеждать ее в вере в доброго талтоша. Все полезные духи приветствовались. А подлинный злой дух никуда не делся. Он по-прежнему оставался здесь со своей неутолимой жаждой крови. В замке по-прежнему витал запах крови и жестоких расправ, несмотря на сильные благовония графини и ладан, которым она окуривала помещения.

В тот вечер графиня Батори, неожиданно скрывшись от своих фавориток и наперсниц, была недосягаемой ни для кого. Ее черная меланхолия держала в страхе всех обитателей замка.

– Твои кремы и мази ничуть не улучшают цвет моего лица! – кричала графиня на Зузану. – Посмотри на меня! Я сморщилась и осунулась, как старая крестьянка.

Зузана молитвенно сложила перед ней руки.

– Госпожа, вы прекрасны. Посмотрите в зеркало еще раз, прошу вас.

– Ты безобразная шарлатанка! Зачем я только сжалилась над тобой, проклятая уродина!

Графиня швырнула в девушку серебряным зеркальцем, но та увернулась. Зеркальце со звоном разбилось на осколки.

– Есть лишь одно средство, способное вернуть мне молодость, – сказала графиня, подбирая юбки и вставая со стула. – И его не дадут грубые крестьянки!

Шелестя жестким платьем, Батори выбежала из туалетной комнаты и захлопнула дверь в спальню, оставив Зузане подбирать с пола осколки зеркала.

Вызвали Яноша.

– Графиня велит вам составить ей компанию за ужином, – объявил высокий лакей. – Она выражает глубокую тревогу по поводу своих лошадей.

Янош вытаращил глаза.

– Лошадей? Но ее лошадям никогда не жилось лучше. Правда, у некоторых до сих пор остались следы от гниения стрелки, но они…

Посланец скривился, будто попробовал чего-то кислого.