Политология революции - Борис Кагарлицкий

Пока либеральная пропаганда повторяла на разные лады тезис об окончательном крахе социалистической идеологии, спрос на левые идеи и политику рос повсюду. Вторая половина 1990-х годов оказалась временем, породившим новое поколение активистов, которое вскоре заявило о себе. Победа капитализма в Восточной Европе, казавшаяся совершенно бесспорной в начале 1990-х, к концу десятилетия стала вызывать сомнения. Запад пережил массовые выступления трудящихся, а в странах «третьего мира» недовольство сложившимся порядком привело к насилию. Показательно, что и в России 2—3 года спустя после торжественных похорон социализма эта идея снова оказалась в моде. Буквально каждый либеральный интеллектуал считал своим долгом высказать свое видение перспектив социалистической идеи, а партии, именующие себя «социалистическими», стали расти как грибы.

Антикапиталистических выступления конца 1990-х годов в принципе невозможно объяснить стараниями социалистических агитаторов. В большинстве стран, где имели место массовые протесты, они произошли не благодаря, а вопреки деятельности политических организаций левых сил, призывавших к умеренности и подчеркивавших неизбежность «рыночных ограничений». Точно так же в январе 2005 года массовые протесты, охватившие большинство российских городов, не имели ничего общего с деятельностью парламентской оппозиции. Напротив, оппозиционеры из Государственной Думы прилагали все силы, чтобы остановить волнения и успокоить массы.[178]

В то время как массы левели, политики правели. Избиратель неизменно голосовал за крупнейшую и наиболее влиятельную из парламентских левых партий, надеясь, приведя ее к власти положить конец неолиберальным реформам. Но лидеры социал-демократических партий, напротив, были полны решимости подобные реформы продолжить. В этом и состояла суть провозглашенной Герхардом Шредером и Тони Блэром в конце 1990-х годов «политики третьего пути».

С термином «третий путь» вообще-то получилось неважно. С ним произошли странные мутации. Первоначально это словосочетание использовали европейские социал-демократы, имея в виду третий путь между американским капитализмом и советским коммунизмом. Позднее тот же термин использовали еврокоммунисты на Западе и коммунисты-реформаторы на Востоке, причем они говорили уже о третьем пути между социал-демократией и сталинизмом. Таким образом, когда в конце 1990-х годов лидер английских лейбористов Тони Блэр и лидер немецких социал-демократов Герхард Шредер объявили себя сторонниками «третьего пути», это был уже, по меньшей мере, четвертый «третий путь». Самое удивительное, что на сей раз авторы лозунга даже не удосужились объяснить, между чем и чем этот путь проходит. По умолчанию, можно предположить, что где-то между «старой» реформистской социал-демократией и неолиберализмом. Но при ближайшем рассмотрении обнаруживается, что пролег он не слева, а справа от неолиберального курса.

Поражение левой альтернативы на Востоке не только ослабило западных левых психологически и идеологически, но и создало качественно новую глобальную ситуацию с единственной сверхдержавой – США, с новой глобальной экономикой, где неолиберальный капитализм остался не просто господствующей, но и единственной формой хозяйственной организации международного масштаба. На этом фоне правое крыло социал-демократии не видело никаких иных перспектив, кроме отказа рт своих исторических требований в обмен на право участвовать в управлении буржуазным государством. Впрочем, в этом сторонников «нового третьего пути» готов был поддержать и кое-кто из «радикальных» левых. Главный редактор британского журнала «New Left Review» Перри Андерсон убежден, что именно победа лейбористов в Англии и социал-демократов в Германии окончательно закрепила исторический триумф неолиберализма, ибо левые, придя к власти, полностью приняли идеологию и стратегию правых, тем самым подтвердив тезис Маргарет Тэтчер о том, что никакой альтернативы неолиберализму не существует. Неолиберальный консенсус был закреплен приходом к власти режимов «третьего пути» – Блэра и Клинтона. Этот «третий путь» не только не является альтернативой неолиберализму, но, напротив, «представляет собой идеальное идеологическое оформление для неолиберализма сегодня».[179] Однако высказывания Андерсона отнюдь не надо трактовать как критику Блэра и его сторонников. Английский мыслитель вообще не видит ни возможности появления новых сил, способных предложить полноценную альтернативу, ни необходимости в подобной альтернативе.[180] Английский историк Доналд Сассун, получивший в 1997 году Дейчеровскую мемориальную премию за свою историю европейского социализма, отмечает, что у левых исторически было две руководящие идеи – «регулирование» и «сопротивление капитализму».[181] В конце 1980-х идея регулирования превратилась в общие пожелания, поскольку социалисты ничего не могут противопоставить мощи транснациональных корпораций. Подобно другим идеологам современных «реалистических левых», Сассун воспринимает глобализацию не как социально-экономический процесс со своими сильными и слабыми сторонами, структурными противоречиями и сложной динамикой, а как наваждение, необратимый перелом, нашествие непонятной и непреодолимой силы. Столкновение с этой силой парализовало волю левых политиков и идеологов. Однако сопротивление капитализму продолжалось, несмотря на капитуляцию реформистских партий. Только из организованного оно стало стихийным, из политического – социальным. Массы оказываются радикальнее интеллектуалов, которые по инерции ссылаются на «консерватизм» масс.

Энтони Гидденс в книге «Третий путь», отвергая традиционную социалистическую программу, одновременно подчеркивает, что социал-демократии необходимо придерживаться определенных ценностей. Эти ценности таковы: «равенство, защита слабых, свобода как автономия, нет прав без обязанностей, нет власти без демократии, космополитический плюрализм, философский консерватизм».[182] Идеолог Горбачев-фонда Юрий Красин пишет, что социализм есть «некий вектор развития много-образных общественных движений, тяготеющих к ценностям социальной справедливости».[183] По его мнению, суть социализма выражена «в понятиях гуманности, справедливости, честности».[184] Разумеется, служение этим ценностям требует, чтобы политическая энергия была направлена «не в привычное для нашей истории, но бесперспективное русло революционного радикализма, а в русло эволюционного реформаторства».[185] Отметим между делом, что реформаторство в принципе не может быть эволюционным. Сама потребность в реформах (то есть преобразованиях, сколь бы умеренными они ни были) возникает лишь тогда, когда общество в своей «естественной» эволюции не может решить возникающие перед ним проблемы. Эволюционное развитие есть принцип консерватизма, который вовсе не отрицает постепенных и «естественных» перемен. Реформизм (если, конечно, относиться к нему серьезно) методологически совместим с революционностью, но с идеологией «естественной эволюции» – никогда.

Эдуард Бернштейн, который считал, что цель ничто, а движение все, был по современным понятиям слишком радикален. Он верил в общественные перемены. Значительной части «левых» интеллектуалов рубежа XX—XXI веков социализм представляется уже не как система, альтернативная капитализму, не как новое состояние общества, которого можно достичь с помощью постепенных реформ, и даже не как политическое движение, а лишь как набор ценностей.

Итальянский мыслитель Норберто Боббио, доказывая, что деление на левых и правых в политике сохраняет актуальность, тщательно избегает самого термина «социализм». Левые отличаются от правых, по его мнению, тем, что исповедуют «идеал равенства».[186] Такое понимание левизны мало отличается от ее отрицания. На протяжении большей части своей истории и рабочее движение, и социалистические партии доказывали, что отстаивают не просто более равномерное распределение плодов экономического роста, но и собственную систему идеалов и принципов, отличающуюся от буржуазной. Между тем отказ от собственной исторической цели становится главным политическим козырем, с помощью которого политики, возглавляющие левые партии, стремятся привлечь сторонников. Массимо д'Алема, возглавлявший в 1990-е годы Партию демократической левой (бывших коммунистов) в Италии, объявляет своим принципом «отказ от мифа о возможности построить какое-то другое общество».[187] Романо Проди, глава первого в истории страны правительства «левого большинства», открыто заявлял, что его миссия состоит в том, чтобы провести весь комплекс неолиберальных мер, на которые итальянские правые так и не решились. В этом суть «нового реализма», ставшего доминирующей идеологией среди левых политических элит 1990-х годов.