Визитная карточка Флота - Александр Плотников

Татьяна придирчиво разглядывала одежду японских женщин, простую и по преимуществу европейскую, лишь иногда из-под обычного пальто ниспадал до самых ступней подол кимоно.

Ближе к центру улицы были запружены сплошным потоком автомобилей. Жутко было видеть в этом скопище железных тараканов юрких велосипедистов, которые умудрялись ехать, не попадая под колеса.

В парке умилила Татьяну раскидистая сосна. Такая же, как в Подмосковье, только, может быть, слишком свежая и зеленая для начала апреля; рядом с ней притулилась маленькая нежная елочка. Пахнуло Родиной, и тревожно-сладко защемило сердце, сразу захотелось домой...

Вечером в кают-компании "Новокуйбышевска", Татьяну познакомили с переводчиком, господином Оно, веселым человеком средних лет, который, улыбаясь, обнажал два ряда золотых зубов. На нем был добротный шерстяной костюм.

- Финский? - полюбопытствовал Рудяков.

- О нет! Я патриот своего отечества, а у нас сейчас политика "бай джапаниз" - покупай японское.

- Мы тоже предпочитаем отечественное, если оно не хуже заграничного, - сказал Рудяков.

- Япония, как птица Феникс, поднялась из пепла Хиросимы и Нагасаки, без улыбки, напыщенно, произнес господин Оно. - Поднялась и стала вровень с великими державами! Кто в огромном мире теперь не знает маленькую Японию? Мы вновь завоевали и возвратили свои вековые традиции. Недавно, 11 февраля, мы снова отмечали наш самый великий праздник "Кигэнсэцу" - День основания японской империи. В этот день, еще за 660 лет до нашей эры, на престол взошел первый император Дзимутэнно. Представьте себе, это было на 660 лет раньше рождения вашего Христа!

- Мы атеисты, господин Оно, - подал голос помполит Воротынцев.

- На словах, может быть, но в душе у каждого человека есть свой бог.

- Скажите, господин Оно, вы были на войне? - спросил Юра Ковалев.

- Нет, и очень сожалею об этом. Высший долг гражданина - пролить кровь за отечество.

- Сколько вы получаете, господин Оно? - поинтересовался Ян Томп.

- Ровно столько, чтобы быть благодарным императору и моему правительству, - вскинул голову переводчик, потом встал, шумно отодвинув кресло, и поклонился: - Спасибо за угощение, господа, меня ждут дела.

После его ухода в кают-компании наступила неловкая пауза.

- Во, самурай недобитый! - первым разрядил ее Юра Ковалев. - Где вы его только откопали, Марк Борисович?

- Я не археолог, - сердито буркнул Рудяков.

- К сожалению, он в Японии не единственный, - сказал помполит.

- А о каком это празднике он поминал? - спросила Татьяна у Воротынцева. Тот неопределенно пожал плечами.

- Это самый шовинистический праздник, - ответил за него Ян Томп. Когда-то в этот день богатую молодежь посвящали в самураи. После разгрома Японии, в сорок пятом году, он был запрещен, а теперь правящая верхушка добилась его восстановления...

За все время стоянки господин Оно больше не появился в кают-компании, хотя по правилам вежливости его приглашали неоднократно.

Разгрузив судно, японцы без промедления начали погрузку. Громоздкие ящики, обклеенные ярлыками "No throw!" - "не бросать!", "No overturn!" "не кантовать", докеры принимали осторожно, ни разу не стукнув, тщательно раскрепляли в трюмах для дальнего пути.

Через восемь суток "Новокуйбышевск" покинул Хакодате. На выходе из бухты разминулись с огромным железнодорожным паромом, на палубе которого в четыре ряда стояли пассажирские и товарные вагоны.

- Между Хакодате и портом Аомори на Хонсю действует паромная переправа, - пояснил Татьяне капитан, - как у нас между Керчью и Таманью.

- Точнее, между станциями Крым и Кавказ, - с улыбкой поправила его Татьяна.

- И еще между Баку и Красноводском, - подхватил Алмазов.

- Только здесь отживающая линия, - блеснул своей осведомленностью Воротынцев. - Японцы собираются проложить тоннель под Сангарским проливом и уже объявили конкурс на лучший проект.

Капитан смотрел в бинокль на медленно поворачивающее в гавань широкое неуклюжее судно, словно хотел разглядеть на его мостике знакомых, потом повернулся к Татьяне.

- Вы слышали когда-нибудь, доктор, о тайфуне "Кровавая Мэри"? Английское слово "кровавая" по-русски звучит нецензурно, но получается очень точный эпитет... Так вот, эта свирепая шлюха пронеслась над Японией осенью пятьдесят четвертого года, потопила больше полутора тысяч судов и шхун, унесла пять тысяч человеческих жизней. На одном только таком же пароме "Тойя-мару", в этих самых местах, людей погибло больше, чем на несчастном "Титанике".

- Я видела картину "Гибель "Титаника", ужасное зрелище!

- Здесь было пострашнее... Паром вез очень много женщин с маленькими детьми. Никто из них не уцелел...

- А почему тайфуны называют женскими именами? Получается какая-то абракадабра: тайфун - мужского рода, а имя ему дают женское!

- Наверно, этот обычай придумал женоненавистник, - усмехнулся Сорокин.

В каюте Татьяны осталась на память о Японии искусно выполненная из цветного шелка картинка: женщина в национальной одежде на фоне причудливой, с многоярусной крышей, пагоды. Но, когда Татьяна смотрела на нее, ей почему-то чудился тонущий паром, на палубе которого мечутся в смертельном страхе женщины и дети...

Глава 5

Ночью задул северо-восточный ветер - норд-ост, или мордотык, как издавна прозвали его рыбаки. Медленно, но верно он раскачал стальную громаду крейсера.

Урманов проснулся оттого, что его чувствительно хряснуло головой о переборку. Быстро оделся и поспешил на мостик.

Командирскую вахту нес старший помощник Саркисов.

- Крепчает? - спросил его Урманов.

- Да нет, дует устойчиво, двенадцать метров в секунду.

- Значит, надолго, - резюмировал командир. - Первая же стрельба и в сложных условиях.

- Может, отменят?

- Вряд ли, проливы нам заказаны на послезавтра.

- Будет серьезная проверочка, особенно для молодых. Впереди у нас много штормов, - усмехнулся Саркисов.

- Утром распорядись, Иван Аркадьевич, чтобы физзарядку на верхней палубе не проводили. Ненароком сыграет кто-нибудь за борт.

- Понятно, - коротко ответил старпом.

На мостик поднялся Валейшо.

- А вам чего не спится, Федор Семенович? - спросил Урманов.

- По той же самой причине, что и вам, Сергей Прокофьевич, - пригасив зевок, ответил замполит. - Стрелять будем? - осведомился он.

- Наверняка, - сказал командир.

- Стартовая батарея Русакова?

- Она.

- А может, все-таки дадим старт второй батарее? Исмагилов поопытнее и спокойнее. Нет у Русакова уверенности...

- Откуда же она у него возьмется, если мы ему стрелять давать не будем?

- Еще настреляется. А если завалит первую стрельбу - нехороший резонанс будет на эскадре.

- Завалит не адмирал, а лейтенант Русаков. Обычный лейтенант, делающий первые шаги.

- Все-таки вы неважный психолог, командир.

- Психология больше по вашей части, заместитель. Словом, сделаем так: по полному циклу будут работать обе батареи. Если усомнимся в Русакове, пуск произведет Исмагилов. Такое решение вас устраивает?

- Вполне.

- Тогда можете спать спокойно.

- Какой уж теперь сон, - вздохнул Валейшо.

Утром в кают-компании вестовые подняли выдвижные бортики столов, чтобы посуда не скатилась на палубу. Однако никакой тревоги не чувствовалось, как всегда оживленной была утренняя беседа, или, как ее называют по-флотски, "треп-разминка".

- В январе ходили мы с главкомом на визит в Эфиопию, - завладел вниманием веселый посредник. - В порту Массава стали вторым корпусом за англичанами. У соседнего причала - американцы с французами. Бухта там открытая, акулы запросто гуляют по ней туда-сюда, бороздят воду кривыми плавниками. А посреди акульей стаи крутится малюсенькая лодчонка, в ней полуголый эфиоп. Думаете, чем занимается? Промышляет со дна консервные банки, бутылки, всякий другой хлам. Сиганет в воду, и тут же над ним ширк один плавник, ширк другой! Американцы пари заключают: сожрут его эти твари или нет, а мы просто переживаем за человека. Дух захватывает от всего этого цирка. Ан нет! Выныривает эфиоп как ни в чем не бывало. Или по худобе своей шибко неаппетитен, или стал уже у них своим.

- А зачем эфиоп хлам со дна убирал? Работал в санитарной инспекции? поинтересовался старший лейтенант Исмагилов, черноголовый скуластый крепыш.

- Ну даешь, старлей! - искренне рассмеялся посредник. - Человек за кусок хлеба жизнью рискует. Делает из банок и бутылок посуду, потом везет в деревню - менять на продукты. Нищета у них жуткая. Довел народ до ручки император Хайле Селасие Первый. Кстати, видел я его, маленький, головастый, взгляд злющий-презлющий, будто у него желчь разлилась. Самый настоящий осколок средневековья.

- Вы несправедливы к нему, товарищ капитан третьего ранга, - подал голос Павел Русаков. - Он возглавлял борьбу за независимость, когда на Абиссинию напали итальянские фашисты.

- Воюют короли, а умирают солдаты! - воскликнул посредник. - Это простой народ боролся за свободу, а потом сели ему на хребет местные феодалы.