Кураж - Илья Туричин

– Пистолет отдайте. Он за мной числится.

– Это где же числится? - спросил старший.

– Где надо.

– И мы где надо отдадим.

– Я без пистолета не пойду, - упрямо сказал Каруселин и огляделся, ища сухого местечка, где бы присесть. Но кругом было мокро.

И опять старший прочел его мысли.

– Что, кресло не приготовили? - Он отобрал у молодого пистолет, разрядил, сунул обойму в карман, а пистолет протянул Каруселину.

– На, держи. Патроны-то не числятся?

– Ладно, - сердито буркнул Каруселин. - Куда идти?

– Пока прямо.

Они двинулись лесом. Молодой впереди, старший позади, а в середине Каруселин.

"Да-а… Попал в историю. Если свои - отпустят, а если все же полицаи… Не похоже… Не отдали бы оружия!…"

Шли молча. Долго. Под вечер их остановили вооруженные люди. Пропустили дальше.

"Нет, не полицаи. Партизаны", - - Каруселин повеселел. Наконец его провели в землянку и поставили перед светлобородым, сидевшим за столом. Кого-то он напоминал Каруселину, но кого?…

– Вот, товарищ командир, ходит по лесу с пистолетом. Неизвестно откуда, куда, зачем? Дерзит, - доложил старший светлобородому.

– Откуда? - спросил светлобородый.

– Из Гронска.

– Давно вышли?

– Утром.

– Куда?

– За линию фронта.

– Документы есть?

– Нет у него документов, - сказал молодой.

Каруселин взглянул на него насмешливо, спросил светлобородого:

– А вы кто, товарищ?

– Я - командир партизанского отряда "дядя Вася".

И тут Каруселин сообразил, кого он напоминает: секретаря горкома Порфирина. Только тот был без бороды.

Каруселин задрал полу пальто, подпорол подкладку, извлек оттуда удостоверение личности и комсомольский билет. Протянул командиру.

– Вы что ж, купались с документами, что ли?

– Так точно.

– Фамилии не разберешь…

– Лейтенант Каруселин.

– Чем командовали, лейтенант?

– Саперным взводом.

– Где учились?

– В Ленинградском инженерном училище.

Порфирин передал документы старшему.

– По твоей части, Алексей Павлович. Значит, за линию фронта собрались.

– Так точно. Для продолжения службы.

– Понятно. Вот что: устройте лейтенанта на отдых. А завтра поговорим поподробней.

– Есть. Пошли?

Каруселин в дверях остановился.

– Простите, товарищ командир, а вы, случайно, не товарищ секретарь горкома Порфирин?

Порфирин улыбнулся.

– Случайно состою с ним в близком родстве.

Когда вышли из землянки, молодой хлопнул Каруселина по спине.

– Чего ж ты сразу документы не показал? Идти было бы веселей.

Ефрейтору Кляйнфингеру не нравилась Россия. Он ожидал большего. Конечно, фюреру виднее, где вести войну, но если бы спросили его, Кляйнфингера, он бы предпочел Индию - драгоценные камни, золото, серебро. Храмы. Слоны. И тепло!… Черт побери, он, Кляйнфингер, культурный, начитанный немец и кое-что знает про Индию с детства. Там даже дожди теплые, а здесь… Бр-р-р!…

С каски на шинель стекали большие капли. Крашеный шлагбаум блестел от воды. Куда ни глянь - холодная серая стена дождя.

Нет, не Индия!

Когда он прощался с Эльзой, обещал ей прислать "кое-что". А где это "кое-что" возьмешь? Нищая страна! Непонятный народ. Смотрят на тебя, словно на гадюку ядовитую. Жрут один картофель. Понятия не имеют, что такое сырой рубленый бифштекс с луком, яйцом и перцем. Вот уж, действительно, недочеловеки! То ли дело дома, в Баварии!

– Ганс, - окликнул Кляйнфингер напарника, - ты в Баварии бывал?

– Нет.

– Сам фюрер взращен на мюнхенском пиве! - с гордостью произнес Кляйнфингер.

К шлагбауму подкатил грузовик. Рядом с шофером сидел автоматчик.

Проверили документы. Кляйнфингер заглянул за борт грузовика и почмокал губами: там лежало несколько свиных туш.

Ганс поднял шлагбаум. Грузовик, выпустив синюю струйку дыма, въехал в город.

Кляйнфингер, вобрав голову в поднятый воротник шинели, пытался мысленно воскресить во рту вкус баварского пива.

Нищая страна! И Польша тоже нищая страна. Правда, батальон двигался во втором эшелоне, а все, что можно прибрать, прибрали идущие впереди. Разве это добыча, достойная солдата рейха: пара обручальных колец, часы да еще пуховый платок… Платок чертова баба не отдавала, вцепилась в него, как в бог весь какую драгоценность. Пришлось припугнуть автоматом.

Но говорят, скоро будет акция. Повезут из гетто евреев. Можно будет кое-чем разжиться. Да и на совести спокойней: тем евреям на том свете ничего не понадобится.

Подошли два мальчишки с собачонкой. Кляйнфингер собрался пнуть собачонку, но она оскалила зубы и зарычала. Экая дрянь. Все тут дрянь: и люди, и собаки, и погода.

– Здравствуйте, господин офицер, - обратился к нему один из мальчишек. - Скажите, пожалуйста, какой это город?

Смотри-ка, по-немецки говорит!

– А тебе какой надо?

– Гронск.

– Стало быть, он и есть.

– Правда, господин офицер? - обрадовался мальчишка и повернулся к другому: - Петер, мы пришли!

– Наконец-то, - воскликнул тот, которого назвали Петером. - А то ходим и ходим…

Кляйнфингер посмотрел на мальчишек внимательнее. До чего грязны! Дрянь мальчишки. То ли дело баварские дети!

– Вы откуда немецкий знаете?

– А мы немцы…

– Ганс, ты когда-нибудь видел таких задрипанных немцев?

– Если тебя не мыть, и ты таким будешь, - философски заметил Ганс.

– Мы очень долго идем, господин офицер. Мы ищем свою маму.

– Что она, иголка, что ее надо искать?

– Ее русские посадили в тюрьму.

– За какие-нибудь делишки? - поинтересовался Ганс.

– Что вы! Просто за то, что она немка.

– Умойтесь, детки, а то родная мама вас не узнает, - Кляйнфингер тоненько засмеялся собственной шутке. Уж такие они, баварцы, за словом в карман не лезут! - Ну, идите, ищите. Найдете свою маму, передайте ей привет от ефрейтора Кляйнфингера из Баварии.

– Обязательно, господин ефрейтор. Спасибо. До свидания.

Павел и Петр позвали отбежавшего в сторону Киндера и пошли в город. А Кляйнфингер посмотрел им вслед и изрек:

– А в Индии все ходят голыми. Там тепло.

Мальчики добрались до центра и остановились возле школы, пораженные. Сада не было. Только низенькие пеньки со следами ровного аккуратного распила. Ограда поднята колючей проволокой, натянутой в несколько рядов. По ту сторону ее, среди пней, сиротливо стоит "пушкинская" скамейка.

Обнажившееся здание школы обходили серые часовые мерным шагом. Возле дверей стояли легковые машины. Видимо, в школе помещался какой-то штаб.

– Идем, - потянул Павел брата за рукав.

– Куда?

– В цирк. К маме нельзя. Нас кто-то должен к ней привести.

Они прошмыгнули мимо гостиницы, стараясь не пялиться на вход, чтобы чем-нибудь себя не выдать. Ведь здесь, в гостинице, была мама! Они ее так давно не видели, целую вечность! Сердчишки их сжались от тоски.

На знакомой калитке висел замок. Сторожа не было. Быстро темнело. Надо было где-то устраиваться на ночь. Не оставаться же на улице в комендантский час. Холодно, да и фашисты стреляют без предупреждения.

К Пантелею Романовичу нельзя. Это ясно.

Пойти к Ржавому? Или к Злате? Они наверняка знают, что мама работает у немцев. Великие Вожди просто не могут этого не знать. Еще не известно, как они к ним отнесутся, к сыновьям предательницы.

В немецкую комендатуру пойти?… Здравствуйте, ищем маму. А вдруг и слушать не захотят?

Улицы пусты и темны: ни фонаря, ни светящегося окошка.

– Давай через ограду, - предложил Петр. - В цирке до утра переждем.

Они перекинули Киндера через ограду и перелезли сами.

Братья пробрались под брезентовый шатер со стороны форганга. Где-то наверху мерно хлопало сорванное полотнище. Сквозь запах осенней сырости пробивался неистребимый запах цирка.

Киндер юркнул в конюшню, вспомнил своих приятелей-лошадей, тявкнул тихонько и тоскливо.

Братья поделили остатки дорожной еды на три равные части, поели и улеглись на деревянной скамейке. Лежать было жестко и неудобно. Киндер лежал на полу и вздыхал.

В конце концов всех троих сморила усталость.

Проснулись они от мозглой сырости, которая проникла к телу сквозь ватники.

В щели купола пробивался бледный свет и таял, ничего не освещая. Братья размяли затекшие от лежания на жесткой скамейке ноги. Тело ломило.

– Так и заболеть недолго, - вымолвил Павел, ежась от озноба.

– Погреемся? - предложил Петр и, скинув ватник, перепрыгнул через барьер на влажные опилки манежа.

Киндер бросился за ним.

Павел проследил за братом взглядом, тоже сбросил ватник и вышел на манеж.

Не сговариваясь, они побежали по кругу. На мгновение им показалось, что следом бегут лошади, сейчас поравняются с ними и они прыгнут в седла.