Чужая осень (сборник) - Валерий Смирнов

Звонок в дверь заставляет выскочить из халата, надетого поверх костюма, и я встречаю Тенгиза как самого дорогого гостя. Действительно, не каждый день в мою скромную обитель входит человек, имеющий при себе тысяч сто на мелкие расходы. В любой валюте.

Мы целуем друг друга в свежевыбритые щеки, и я сразу предупреждаю:

— О делах ни слова, сперва перекусим. Как долетел?

— Хорошо, дорогой, жалко, не могу остаться хоть на день, сегодня вечером должен быть дома, — с сильным акцентом произносит Тенгиз.

— Слушай, Тэнго, что за спешка, я ведь обидеться могу.

Конечно, обижаться я не собираюсь, более того, сегодняшний отъезд Тенгиза только приветствую, да и знал о нем заранее, но хозяин по правилам хорошего тона обязан произнести подобную фразу. Иначе гость обидится. Что поделаешь, условности эти придуманы не нами, и не нам нарушать их.

— Тэнго, я пригласил тебя, чтобы порадовать редкими вещами. Есть Андрей, Невский и орден Белого орла. Андрей без звезды. Смотри, думай.

— Что я мальчик? Говори цену, но не очень грабь, я человек небогатый.

Что правда, то правда. Откуда взяться богатству в семикомнатной сакле бедного Тэнго, ведь он, наверное, последние гроши ухлопал на свою скромную машинку «Бонневиль». При этом мог бы сэкономить, продать «Волгу», чтобы хоть как-то окупить расходы, но, наверное, сильно привязался Тэнгиз к этой машине, да и сына не хотел обидеть, хороший мальчик, поступил в один из самых престижных вузов, почему бы папе не сделать ему подарок ко дню совершеннолетия. Тем более, что его поступление в институт обошлось Тэнго чуть дороже стоимости Андрея. Ничего, он свое наверстает. Ведь не для себя берет он эти переливающиеся бриллиантами награды.

— Тэнго, я с тебя, как с брата, лишней копейки никогда не брал и не возьму. Девяносто штук, из них двадцать «зеленых», чтоб сразу, без скидок.

Тэнго уже прикинул стоимость орденов, поэтому легко соглашается с моей ценой, он знает — лишнего я никогда не просил. Интересно, сколько принесет ему визит в мой город? Мой заработок — ровно десять штук плюс «зелень», минус накладные расходы, связанные с приездом друга. Но это ничего, прошлый раз я летал к нему, и хорошо там отдохнул, а даже брюнетки в Тбилиси куда дороже наших блондинок.

Тэнго аккуратно складирует ордена в небольшой «дипломат» из натуральной кожи. Знаю я эти чемоданчики, их даже автоматная очередь не прошибает. Но в том-то весь фокус, что нужен этот «дипломат» Тенгизу только для транспортировки по городу. Есть у него здесь своя точка, парень он тертый, оттого соколом летает.

— Возьми двадцать и двадцать, — Тэнго вынимает из дипломата туго упакованные пачки и закрывает портфель, — вот тебе бумажка, там все написано. Дорогой, билет возьми, я очень спешил, так что прошу, как брата, оставишь его в ячейке. Там сумка с деньгами, возьми ее себе на память.

— Тогда нужно ехать за билетом, у нас сейчас с этим сложно. Так что прости.

— Что ты, дорогой, а где с билетами легко?

— Кстати, вот тебе тоже бумажка. В полдень тебя ждет такая девочка, закачаешься, белая, как горный воздух, у вас такая девочка — редкость.

— Не волнуйся, дорогой, к нам белые девочки из Прибалтики заглядывают.

Я не волнуюсь. Потому, что все вроде бы предусмотрел. У Тэнго есть еще время перенести свой товар на точку, подумать: брать его с собой или попросить перевезти машиной, а потом попасть во вполне приличный дом, чтобы хорошо отдохнуть после трудов праведных.

— Приезжай, дорогой, обязательно. Не приедешь — буду обижаться, — говорит Тенгиз на прощание. Еще как будет обижаться, особенно, если я приеду пустой. Но виду, правда, не подаст: гость в дом, радость в дом. Прекрасный обычай необычайно талантливого народа.

Набираю номер кассы Аэрофлота и быстро договариваюсь с моей дорогой и любимой Наташей о билете на сегодня. Она меня знает, поэтому не предваряет беседу рассказом о трудностях в связи с отъезжающей массой курортников, берущих сегодня билеты на рейс, планирующийся минимум через две недели.

Боевой конек сыто урчит, я проезжаю мимо длинного хвоста очереди, растянувшейся чуть ли не на квартал возле кассы. Вот что значит хорошо налаженная реклама. Как пишется, «Летайте самолетами Аэрофлота», как будто «Боинг» может составить конкуренцию.

Наташа встречает меня во дворе.

— Еле выскочила, столько людей, наверное, помещение разнесут. Дай сигарету.

Мы прикуриваем, и я рассказываю Наташе всякие небылицы, украдкой взглянув на часы: до встречи с Яровским еще полтора часа, но нужно успеть на вокзал, в камеру хранения. Дела хорошо завершать одним ударом.

Наташа жадно затягивается, бросает окурок на землю, растирает его своей модной «мыльницей» и достает из кармана форменного халата билет на самолет. Опускаю в ее нагрудный карманчик мимо белоснежного платочка с кружевами аккуратно сложенную в четыре раза сторублевку, нежно обнимаю, по-братски целую в щечку и провожу средним пальцем по дрогнувшему бедру. Без этого последнего штриха наше прощание наверняка полноценным бы не было.

Из помещения вокзала выхожу с синей сумкой, на которой застыла в прыжке пума, и безо всякой проверки небрежно швыряю ее в багажник автомобиля на тубус: Тэнго очень порядочный человек, впрочем, как и я. Но из всех моих знакомых самый порядочный — Константин Николаевич — он платит алименты даже со взяток.

23

Захожу в «Арагви»: ни дать ни взять — вылитый инженер, с черной трубкой, в которой носят чертежи, только вот костюмчик немного портит впечатление. Инженеры в таком не то что на работу — в театр не ходят. Другое дело мы, сторожа, с гордостью думаю о своей профессии, присаживаясь за столик, где расположился сверкающий розовой лысиной любитель живописи Яровский.

— Я не сильно постарел за это время, что мы не виделись? — осведомляюсь у него, подзывая официанта.

— Что ж, рад отметить: первое впечатление было ошибочным.

— Сациви и двойной кофе, — заказываю скользнувшей к столику фигуре.

— Пить что будете? — не унимается человек из ресторана, где я почти не бываю.

— Пить во время рабочего дня? Да вы что, товарищ?

И решительно отпугиваю его вопросом: «„Боржоми“ есть?»

Официант посмотрел на меня так, как будто я сбежал из психоневрологического диспансера, где так и не прошел окончательный курс лечения, и с достоинством ответил: «Есть „Куяльник“».

Киваю головой в знак согласия и добавляю:

— Только я очень спешу. Срочность выполнения можете внести в стоимость заказа.

Теперь официант смотрит на меня, как на вполне нормального человека и с достоинством скользит вдаль от столика.

— А вы серьезнее, чем я думал, — делает выводы из короткого разговора Яровский. — Буду рад, если знакомство наше продолжится.

Это для меня, конечно, большая честь. С кем только не водишь знакомство в этом мире, даже с подобными типами, именующимися поставщиками кого угодно.

— Может, в свою очередь, я могу быть чем-то полезен? — продолжает Яровский.

— Большое спасибо, — вежливо отвечаю ему, — если что-нибудь понадобится, я вам обязательно позвоню. — И быстро прячу во внутренний карман пухлый конверт.

— Может быть, вас подвезти? — проявляет внимание Яровский. — Я подожду, время пока есть.

— Нет, спасибо, я лучше пешком. Всего вам самого доброго.

Яровский с достоинством удаляется, унося портрет работы Тропинина, а я, как и положено человеку, мечтающему достичь самоуважения, не спеша пью кофе и думаю над тем, как долго этот портрет будет ему принадлежать? Впрочем, это меня не касается. Ведь не стал тактичный человек Яровский выяснять, откуда я выцарапал его вещь, хотя видно было, что это ему крайне любопытно. Но, как говорит Саша, зачем задавать вопросы, на которые ответ все равно не получишь. Саша. Я же обещал зайти к нему. Бросаю купюру на стол и быстро иду к выходу, впрыгиваю в машину, заезжаю домой, водворяю деньги на место, убираю лестницу, переодеваюсь — и уже через пять минут стучу в двери Сашкиной квартиры.

— Здравствуйте, мама Соня, — говорю я женщине, знающей меня почти столько, сколько собственного сына, — где Сашка, мы с ним на море собрались пойти, по музею побродить…

— Смотри, у тебя уже седые волосы, — неожиданно говорит она, — ты давно не был у меня, раньше часто заходил, а теперь пропал.

— Мама Соня, извините, но время как-то незаметно летит. Не успеешь оглянуться, а дня уже нет.

— Время летит… Посмотри на себя, у тебя в глазах сосуды полопались…

— Пройдет, мама, обязательно пройдет. А что, Сашка ушел?

— Нет, он уже уехал. Ждал тебя, звонил, но никто не брал трубку. Он же всего на два дня прилетел. На годовщину.

Что за жизнь, я впервые не пошел с ними на кладбище в этот раз, забыл, скотина, навестить могилу человека, заменявшего мне отца в детстве, надравшего уши Кольке Варенику, обзывавшего меня байстрюком, человека, научившего разжигать костер при дожде, ловить рыбу, самого дорогого человека, не считая мамы. А когда я был последний раз у матери? Да я там с весны не появлялся, а она ждет меня, самую распоследнюю свинюку, дороже которого нет у нее ничего на свете. Сегодня же поеду к маме. Нет, лучше завтра.