Исцеление Вечностью - Санин Евгений
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Да! - кивнул Клодий и попросил: - Слушай, Альбин, возьми сколько угодно денег, купи, не торгуясь, самую быструю повозку, которая нам сейчас встретится – морем тебе туда все равно не прорваться – и мчи на ней в Пафос! Передай градоначальнику – он меня хорошо знает и немало должен мне, чтобы выпустил из тюрьмы келевста!
- А дальше? – уточнил Альбин.
- Что дальше? Скажи ему, что я прощаю его. И пусть едет, то есть плывет на все четыре стороны!
4
Днем Александру удалось взять интервью, и оставшуюся часть работы он взял на дом.
Но браться за нее не торопился. И не только потому, что не хотелось.
Поужинав и прочитав с Верой вечернее правило, он не стал расставаться с молитвословом, а к радости хозяйки, перелистнул несколько страниц вперед, зажег толстую восковую свечу, выключил свет и, неожиданно проникновенным тоном помолившись «Помилуй мя, Боже, помилуй мя!», совсем иным, чем обычно – с большим чувством – голосом принялся читать:
«Ны̀не приступѝх аз грѐшный и обременѐнный к Тебѐ, Влады̀це и Бо̀гу моему; не смѐю же взира̀ти на небо, то̀кмо молю̀ся, глаго̀ля: да̀ждь ми, Го̀споди, ум, да пла̀чуся дел моих го̀рько!»
Вера с удивлением посмотрела на Александра, но, понимая, что сейчас у него ничего нельзя спрашивать, промолчала. Крестясь каждый раз, когда тот, горестно упрашивая, повторял: «Помѝлуй мя, Бо̀же, помѝлуй, мя!» и уже светло, радостно восклицал: «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне и присно и во веки веков. Аминь", она, затаив дыхание, слушала:
«О, го̀ре мне грѐшному! Па̀че всех человѐк окая̀нен есмь, покая̀ния несть во мне; да̀ждь ми, Го̀споди, слѐзы, да пла̀чуся дел моѝх го̀рько!»
Александр читал, плача одним только голосом, а слезы появились на глазах у Веры…
И еще, не останавливаясь, плакала толстая восковая свеча. Желтые слезы текли по ней ручьями, застывая у самого основания…
А Александр читал все с большей и большей силой:
«Широ̀к путь зде и уго̀дный сла̀сти творѝти, но го̀рько бу̀дет в послѐдний день, егда̀ душа от тела разлуча̀тися бу̀дет: блюдѝся от сих, человѐче, Ца̀рствия ра̀ди Бо̀жия…»
«Житиѐ на землѝ блу̀дно пожѝх и ду̀шу во тьму преда̀х, ны̀не у̀бо молю̀ Тя, Мѝлостивый Влады̀ко: свободѝ мя от рабо̀ты сея̀ вра̀жия и даждь ми ра̀зум творѝти во̀лю Твою!»
«Душѐ моя̀, почто̀ греха̀ми богатѐеши, почто̀ во̀лю диа̀волю творѝши, в чесо̀м надежду полага̀еши? Преста̀ни от сих и обратѝся к Бо̀гу с пла̀чем, зову̀щи: милосѐрде Го̀споди, помѝлуй мя, грѐшнаго!»
«Иисусе, премудрости и смысла пода̀телю, нищим кормителю, сѝрым засту̀пниче, болящим врачу̀, исцели и просвети мое сердце, Иисусе, стру̀пы греховными и страстей тлею покровѐнное, Иисусе, и спаси мя!»
Наконец, он низко поклонился иконе Пресвятой Богородицы, прочитал:
«Ма̀ти Бо̀жия, помозѝ ми, на Тя сѝльне надѐющемуся, умолѝ Сы̀на Своего̀, да поста̀вит мя недосто̀йнаго одесну̀ю Себѐ, егда̀ ся̀дет судя̀й живы̀х и мѐртвых. Аминь!»
Затем, опустившись на колени, прочитал длинную молитву.
Медленно поднялся.
И замолчал…
- Что это было?.. – прошептала Вера, когда Александр закончил чтение и снова включил свет. Все лицо ее было мокрым от слез. – Ты еще никогда не читал такого акафиста!
- Это не акафист, - поправил ее Александр.
- А что же?
- Канон покаянный ко Господу нашему Иисусу Христу. Теперь я должен читать его целый месяц!
- Почему?
- В наказание за вчерашнее. Отец Лев, у которого я сегодня исповедался, назначил мне такую епитимью.
- Зачем?
- Затем, что лучше искупить свой грех и потрудиться здесь, чем потом вечно мучиться там! – кивнул себе под ноги Александр. - Ведь святые не зря говорят, что самая страшная боль на земле не идет ни в какое сравнение с самой малой болью в аду. Равно как и самая малая радость в раю бесконечно сильнее самых лучших земных ощущений!
Вера терпеливо дослушала Александра и с недоумением спросила:
- А почему отец Лев не назначил такую же епитимью и мне? Я же ведь тоже грешила подобным!
- Так у тебя болезнь за нее идет! - улыбнулся Александр.
Но Вера не приняла его улыбки.
- Это еще почему? – строго спросила она.
- А потому что болезнь, - принялся объяснять Александр, - если ее принимать благодушно, то есть с терпением и благодарением, то есть, с пониманием, что она дана тебе Богом для спасения выше многих других подвигов! Если хочешь знать, как говорят те же старцы, одна, сказанная во время тяжкой болезни и сильной боли, молитва «Слава Тебе, Боже», равна десяти тысячам молитв «Господи помилуй!», произнесенных во здравии!
- И все равно! – упрямо сказала Вера. – Я тоже хочу целый месяц читать этот канон. Тем более что он очень пришелся мне по душе. Но, надеюсь, это не помешает нашим с тобой акафистам?
Александр, решивший уже, что молитв на сегодня более, чем достаточно, со вздохом покосился на рабочий стол, где, видно, напрасно ждало его в этом доме интервью, и потянулся за книгой с акафистом…
5
Градоправитель Пафоса, действительно, очень хорошо относился к Клодию. И, судя по всему, был весьма от него зависим. Это Альбин понял по тому, что имя его начальника без труда открыло самую главную дверь столицы Кипра, несмотря на то, что весь остров был охвачен необычайной суетой и волнением.
«Значит, не будет никаких трудностей с проволочками и, по его приказу, быстро освободят келевста!» - объяснив градоправителю, для чего он пришел к нему, с облегчением подумал он.
Но не тут-то было!
- Я все готов сделать для моего дорогого друга Клодия Максима, вплоть до того, что поставить паруса на подчиненном мне Кипре и, как на корабле плыть, куда он прикажет! – любезно пошутил тот и беспомощно развел руками: - Но в данном случае, боюсь, уже ничем не могу помочь вам!
Градоправитель посмотрел на недоуменно взглянувшего на него римлянина и объяснил:
- Все дело в том, что мы ждем приезда Траяна. И на тот случай, если он решит на обратном пути в Рим заглянуть к нам, постарались навести порядок на острове. Разумеется, в первую очередь мы позаботились о столице: освободили ее от всякого заезжего сброда и мусора, а заодно и очистили тюрьмы от преступников. Мало ли какие у них могут быть жалобы к императору? Вдруг среди них окажутся и справедливые? Вот посаженных за всякую мелочь – кражу, недоимки, подлоги, мы просто выпустили на свободу, а таких опасных бунтовщиков, как, например, ваш келевст, я приказал сжечь на портовой площади в медном быке.
- И что… они уже сожжены? – упавшим голосом спросил Альбин.
- Полагаю, что да. Ну, разве что, если мои подчиненные действуют как всегда, не торопясь, и с проволочками, то, как знать, может, еще и успеем!
- Так скорее тогда туда! – воскликнул Альбин.
Градоправитель велел немедленно подать его лучшую колесницу, они сели в нее и помчались к месту казни.
Возница, получив приказ домчаться до портовой площади быстрее ветра, что есть сил стегал шестерку и без того быстроногих лошадей.
Встречные повозки едва успевали отъезжать в стороны.
Люди в ужасе шарахались кто куда, боясь оказаться под колесами.
И все равно, когда колесница домчалась до места, Альбин понял, что они уже опоздали…
На площади, окруженный толпой народа, ревел медный бык, под которым ярко пылал костер.
Это вопили от боли посаженные в него преступники и пели молитвы христиане, а хитроумное устройство, сделанное когда-то эллином Фаларидом (говорят, он сам потом испытал на себе его действие!) превращали его в громкое мычание…
Градоправитель, стараясь перекрыть это страшное мычание и восторженные крики зрителей, крикнул Альбину: не хочет ли он подойти поближе?
Но тот лишь отрицательно покачал головой.
К чему?
Да и поглощенная зрелищем беснующаяся толпа не обратила бы сейчас внимание даже на копья и мечи воинов градоправителя – отдай тот им приказ проложить в ней дорогу...
Горел костер.
