Шиш вам, а не Землю! - Валентин Февраль

Вот такие слова, несусветный бред нес наш капрал пред началом этого бардачного боя.

Снаряды за стенками воют. Осколки по днищу барабанят. Вот-вот суденышко наше развалится от частых попаданий.

Тем не менее, приземлились мы. Нормально приземлились, если не считать парочки прямых попаданий в бак с кислородом ракет «дэнвер — десантный бот».

Сменив скоренько портки, мы смело ринулись в бой. И наш капрал орал, что мы были бы молодцы, если бы небыли такими лентяями.

37

Мы ворвались в деревню этих крысоедов с ее северного конца, а закончили атаку на южном. И капрал не уставал повторять, что лет через триста из нас выйдет толк. Жаль только, что окочурится он раньше и не увидит этого впечатляющего момента.

В общем, мы победили в том бою за деревню. Мы согнали всех ее жителей на главную площадь и объявили, что теперь у них демократия, на планете объявляется комендантский час, а продукты будут выдаваться только по карточкам.

Короче, веселые денечки наступили для дэнверцев. Но что-то никто из них не веселился. Наоборот. На нас они смотрели искоса и с плохо скрываемым подозрением. Во всяком случае, энтузиазма минные поля, которыми мы окружили их деревню, дэнверцам не добавили.

А мы пошли штурмовать следующую деревню. Поменяв предварительно портки, конечно, которых каждый уважающий себя солдат берет с собой в бой про запас, аж пять пар.

Мы ворвались в деревню с огнеметами наперевес, распугивая местных кур, уток и мчались так по ее главной улице, пока не повстречали на пути заградительный заслон.

Засев за овином, аборигены обстреляли нас гнилыми помидорами и тухлыми яйцами. Рядом со мной ткнулся лицом в дорожную грязь совсем молоденький рекрут. Помидоры оказались замаскированными под помидоры гранатами, и я решил, было, что парня прикончили.

Но он, оказывается, уснул, намаявшись за время марш-броска от одной деревни к другой. И я попробовал разбудить бойца, но вокруг свистели пули и рвались гранаты. И тогда я решил затащить солдатика на один из огородов этих чертовых дэнверцев и положил его там, на грядку с помидорами. Что б полежал, пока все не образуется.

Слышно было, как наши отступали. Озлобленные дэнверцы преследовали моих однополчан, поливая доблестных десантников из своих пулеметов и плазмострелов. А потом раздались громкие хлопки. Конечно же, в спешке тактического отступления, наши налетели на ими же самими поставленные минные поля.

Далеко окрест разносился зычный голос капрала: -

Отступать смело, скоты! И умирать счастливо! Я из вас еще повыбью интеллигентское дерьмо и понавью холопских веревок! И, поверьте мне на слово, если уж придется, сделаю из вас людей! Очередной взрыв на время оборвал патетическую речь командира. Это капрал наступил на им же собственноручно и ловко поставленную мину. После чего этот бравый вояка и записной храбрец практически трагически добавил: — Голубчик, принеси мою ногу. Она лежит во-он там, под кустиком, в десяти шагах отсюда. Я теперь ее заспиртую. Все, господа, я ухожу, а вернее — уползаю. В инвалидный корпус. Так и не удалось мне из такого дерьма, как вы, сделать людей. Но думаю это дело по зубам кому-то другому.

И, перевязав культю, все, что осталось от еще недавно мускулистой, крепкой ноги, капрал уполз в нужном направлении. А командование отделением взял на себя рекрут, доселе числившийся в помощниках капрала.

— Отступать счастливо и умирать смело! — заорал он мальчишеским фальцетом, и наше, значительно поредевшее войско, снова ринулись в круговерть из пуль и шрапнели.

Тем более что в небе объявилась белая ракета самого командарма. Командарм, а, вернее, его голографическая проекция стояла на ракете в эполетах и аксельбантах, картинно подняв голографическую руку, как бы призывающую сражаться до конца. А, выпущенные дэнверцами, пули оставляли рваные дыры в пульсирующей ткани голограммы.

Дыры, впрочем, тут же зарастали.

Я перевернул рекрута на спину и только тут обнаружил в груди его, выжженную плазмой, дыру.

Тем временем вспыхнула факелом подбитая дэнверцами ракета командарма. Ракета пробарражировала над дэнверскими домами, оставляя за собой след состоящий из плотного дыма, и рухнула за околицей, подняв вверх тучи пыли, дыма и стрекочущих кузнечиков.

Командарм на парашюте опускался в трех милях севернее лично и собственной персоной прямо на свинарник.

Наскоро закопав мертвеца под колосящимися дэнверскими помидорами, я побрел прямиком к свинарнику. Уж очень хотелось жрать.

С запада на трех звездолетах к дэнверцам прибывало подкрепление — подразделения, под кодовым названием «Сдохнем-но-не-сдадимся». А прибытие таких частей не сулило нам ничего хорошего. Ведь целой эскадрилье таких звездолетов наш «Неподдающийся» мог и поддаться.

Новоявленный капрал отчитывал кого-то, не стесняясь в выражениях, которых прежде от него, безусого и наивного в чем-то юнца, мы никогда не слышали.

— Ты воевать, мать твою, собрался или мамкину титьку сосать? — вопрошал он у кого-то.

— Никак нет, ваше высокобродь! — восклицали ему.

— Что, никак нет, болван?

— Никак — титьку, ваш бродь!

— То-то же, тогда вперед, орел! В атаку! А не то расстреляю, как шпиона. Все. Действуй.

Топот ног.

Командармская ракета тем временем догорала за овином. А сам командарм опустился в стог сена, под конец, запутавшись в стропах парашюта. Проклиная, на чем свет стоит планету, не умеющую сдаться, как положено, то есть — без стрельбы, воплей и четко и грамотно налаженного сопротивления, он повел по сторонам налитыми кровью глазами.

Звено вражьих звездолетов пронеслось над деревней и его головой. И от рева огромных штурмовых машин в окнах соотечественников повылетали последние стекла, после чего корабли опустились на заливном лугу.

Там у небольшой речки, посреди дикой, нетронутой красоты они начали благополучно и картинно тонуть.

Луг оказался болотом.

Из силосной ямы свинарника торчали железные ноги командарма. Главнокомандующий пытался выудить из лужи зловонной жижи боевую рацию. При этом он не забывал громко пыхтеть и ругаться. Я же залег за бугорочком, пережидая дурное настроение начальника. В дурном настроении этот тип мог пристрелить любого, подвернувшегося ему под руку.

— Ты, что, клонированный?! — внезапно заорали подо мной. — А ну свали! Ты ж, гад, весь сектор обстрела мне закрыл. Ошибка галактики!

Я заглянул себе под пупок. И не заметив ничего существенного, недоуменно пожав плечами, откатился в сторонку. Но таинственный голос продолжал вещать дальше:

— Точно клонированный. Клон-идиот. Нет, вы такое видели? Ох, и понабрали на мою голову в армию калек.

Не сразу я понял, что таинственный голос исходит, а вернее раздается из динамика рации, которая находилась в моем нагрудном кармане. Кажется, рацию в карман сунул раздатчик амуниции. Впрочем, по рации тогда получили все. Для улучшения координации в бою.

На ускоренных трехдневных рекрутских курсах нас обучали, как обращаться с этой рацией. Но все мы тогда, после ночных пьянок в борделе, прохрапели на лекциях все три дня.

Поэтому я не шурупил в рациях той модели. Потыкав в кнопочки пальцем наугад, я буркнул:

— Извиняйте.

— «Извиняйте, извиняйте!» — передразнил ворчливый голос. — Какое к черту «извиняйте»? Видишь олуха в генеральском мундире? У меня есть шанс его подстрелить, если ты перестанешь мне мешать.

— В мою душу медленно вползало подозрение насчет личности, скрывавшейся за таинственным голосом. В собеседнике я, вдруг, заподозрил врага.

— К… к… кто ты? В… в… в чьей вы армии служите? — слегка заикаясь, спросил я.

— Как «кто»? — удивился голос. — Фулаинтроп я. Гумукулез Первый, черт меня подери, если это не так!

Так и есть. Я разговаривал с дэнверцем. Ибо только на Дэнвере имена, похожи на собачьи клички.

Включив автоматический искатель цели на своей плазменной винтовке, я обернулся назад и сразу выстрелил. Фулаинтроп Гумукулез Первый испустил дух, а его медузообразное тело выпустило струю мутноватой субстанции довольно неприятного вида и запаха.

Зато командарм был спасен!

— Молодец, орел! — донеслось из силосной ямы. И тут же на краю ее появился командарм, собственной персоной, в своем, слегка подпорченном, мундире. Правда, мундир, вымаранный во что-то, весьма напоминавшее дерьмо, совсем не портил величия командарма. — Ты спас мне жизнь, солдат. А генералы такое не забывают. Теперь я твой должник, приятель. Проси, чего пожелаешь. Только не наглей в своей просьбе.

— Хочу домой. К маме, — захныкал я, немного поразмыслив и смекнув, что, пожалуй, дома можно совсем неплохо при известном желании оторваться со шлюшками в баре. (Главное только во время этого занятия не нарваться на срамные болезни — мой совет всем).