Участок - Алексей Слаповский

– Да я не по этому делу, я спросить хотел. Понимаете, у меня родственник со средствами. Он может тут землю купить?

– Здесь земля не продается. Это кооператив. Кооператив арендует землю. А ваш родственник может написать заявление, я как председатель кооператива выношу вопрос на правление, правление решает. Пока места есть.

– То есть от вас зависит?

– В некоторой мере.

– Ну, и остальные всякие дела, связанные со строительством и всем прочим, – тоже ваша прерогатива?

– А чего ты допытываешься? – рассердился Лазарев. – Тебе-то какое дело?

– Да я просто... Полагаю, с прорабом у вас были общие дела.

– Ну, были. И что?

– Настолько общие, что вы точно знали сумму, которая находилась у него в сейфе.

– Это кто же тебе сказал? Я понятия не имел, сколько у него там!

– Разве? Вы довольно точно сказали: два миллиона.

– Да ты-то откуда знаешь, что точно? Ты их нашел? Я просто – наугад!

– Действительно. Но вы же не сказали наугад: пятьсот тысяч, или семьсот, или миллион. Вы как-то очень уверенно наугад заявили: два миллиона.

– Слушай, сельский сыщик! – окончательно взбеленился Лазарев, и лицо его, без того красное, побагровело. – Ты кончай тут вопросы свои! Есть следователь, он меня спросит, если надо, хотя сомневаюсь, а ты катись отсюда, понял?

– Опять хамите, господин Лазарев, – огорчился Кравцов. – Нервничаете. А это вредно: кровь к зубу прильет, он опять болеть будет.

– Сейчас заболит у кого-то! Очень сейчас заболит! – пригрозил Лазарев, выхватил из кармана мобильный телефон, начал нажимать на кнопки.

Кравцов, не дожидаясь, когда у него что-то заболит, пошел прочь от Лазарева, приветливо улыбаясь строителям, которые внимательно наблюдали за его перемещениями и отвечать ему улыбками не собирались.

Лазарев не дозвонился, до кого хотел, и с новой силой начал дробить щебень. Бил по нему, как по врагу.

Тут появился Вадик.

Тут появился Вадик с сообщением, что он проанализировал кусок мяса. Увы, его реактивы не позволяют определить, чье оно. Может, конечно, и козье. Но не факт, что коза именно старухи Квашиной.

– Жаль. Тогда пойдем ужинать.

Но поужинать Кравцову толком не удалось: пришла Квашина, плача и говоря, что она так надеялась на милицию, а милиции, видно, все равно, сидит себе и ест! А она вот даже есть не может, потому что без Нюсиного молока и кусок хлеба в рот не вотрет – так к ее молоку привыкла!

– Ты вот что, – посоветовала она, – ты ищи помет. У моей Нюси помет светлее, чем у других коз, я ей травку такую даю, чтобы молоко не горчило.

– Какую травку?

– Ишь ты, скажи тебе! Секрет!

– Ладно, посмотрю. Честно говоря, я даже не обращал внимания, какой он, козий помет, – сознался Кравцов.

– Да мелкие такие говяшечки. Вон хоть у Натальи, у соседки своей, посмотри, у нее три козы!

Пришлось Кравцову, на ходу жуя кусок хлеба, идти на огород Суриковых, за которым на лужайке паслись козы. Там он внимательно изучил, что эти козы после себя оставляют. Достал пакетик, зацепил щепочкой и опустил туда несколько катышков. Наталья, выглянув из окна, увидела это и удивилась:

– Вы чего там, Павел Сергеевич?

– Козы у вас хорошие! – сказал Кравцов, пряча пакет и поднимаясь.

– А молочка козьего не хотите попробовать?

Поскольку это было возможно и в целях расследования, и в силу соседских отношений, Кравцов с благодарностью согласился.

Попив молока, он оценил его: густое, вкусное, но в самом деле немного горчит.

Остаток дня он провел, бродя по окрестностям и внимательно глядя себе под ноги. Часто нагибался, что-то поднимал и раскладывал по пакетикам.

Цезарь бродил следом и не понимал хозяина. Он, родившийся и выросший в коттедже, похожем на те, что видел в «Поле чудес», надеялся: Павел Сергеевич наконец решил приискать себе порядочное жилье. Он думал, что в маленькой железной избушке Павел Сергеевич как раз об этом и договаривается с местными людьми. Он считал, что Павел Сергеевич ходит, высматривает себе наилучший дом, и желал ему не прогадать. Но вместо того чтобы остаться, поселиться, затопить камин, на огонь которого так славно смотреть, лежа на ковре и положив голову на лапы, он почему-то ушел оттуда и бродит, подбирая зачем-то какую-то гадость.

А еще раздражала Цезаря кудлатая псина, которая то и дело оказывалась у него перед глазами. Не понять – чего хочет? Познакомиться? Так подойди, обнюхаемся, как порядочные собаки. Нет, и не подходит, но и не убегает совсем, держится на определенном расстоянии.

А Камиказа (это была, конечно, она) и сама понимала: давно надо бы подойти. Уже не было в Анисовке собаки, которая с Цезарем не познакомилась бы обычным собачьим порядком: кто полаял, кто хвостом повилял, кто сразу носом по-свойски полез к носу, кто даже и порычал угрожающе, отстаивая анисовский авторитет, а она, Камиказа, как-то упустила момент. А теперь чем дальше, тем неудобней почему-то. Вчера вот встретилась, налетела на него, гонясь за трактором, фактически лицом к лицу, прекрасная была оказия для непринужденного знакомства, но она вдруг шарахнулась в сторону и оттуда глупо и сварливо забрехала как последняя дура...

Под вечер Кравцов принес Вадику с полдюжины пакетиков на анализ.

Вадик чуть не обиделся:

– Павел Сергеевич, вы серьезно? Это же козьи какашки!

– Именно. Вот эти, посветлее, я нашел там, где паслась коза Квашиной, потом у оврага и «Поля чудес». А эти – от других коз, судя по всему. Точный состав мне не нужен, мне нужно знать: вот эти идентичны или нет? Понял?

– Да сделаю. А насчет убийства – что нового?

– Пока ничего.

– То есть Суслевич убил?

– А кто же еще? – удивился на следующее утро Амнистимов в своем кабинете в Полынске, куда Кравцов прибыл для дачи свидетельских показаний. – Никаких сомнений! Жаль, прораб лежит ни живой ни мертвый. Ну, и Суслевич, конечно, не признается. Вообще молчит. Но прошло то время, когда признание было царицей доказательств. На молотке найдены его отпечатки – улика! На стакане тоже. Еще улика! Правда, на бутылке отпечатки молдаванина, но это ничего не значит. Принес в подарок, а сейчас, конечно, отрекается, боится. Хорошо, что пробу у Суслевича успели взять: пил он в этот день, коньяк пил!

– А на втором стакане? – спросил Кравцов.

– Что – на втором стакане?

– Там чьи отпечатки?

– Там нет ничьих. Вернее, старые. Из него не пили.

– Странно. Получается – Суслевич пришел к прорабу попросить взаймы. Прораб налил ему коньяку. Не жалко, дареный. Суслевич выпил, схватил молоток и бросился на прораба.

– А что такого?

– Да есть одна странная деталь. Стол был перевернут, так?

– Ну. Прораб здоровый был, не хотел поддаваться.

– При этом не кричал?

– А почему обязательно кричать? Если бы ты учился в юридическом, старшой, а не в школе милиции, ты бы изучал науку психологию. А наука психология учит: сильный мужчина даже в опасных ситуациях на помошь не зовет. Не кричит «помогите». Рассчитывает справиться, понимаешь?

– Это ладно, – согласился Кравцов с наукой психологией. – Но почему бутылка и стаканы были не на столе, а на подоконнике? Они что, перед дракой их туда поставили?

Амнистимов слегка нахмурился, но тут же просветлел:

– Чудак-человек! На столе бумаги, документы, можно залить. Поэтому прораб держал бутылку и стаканы на подоконнике.

– Возможно. А угостил зачем?

– Ну, чтобы Суслевич успокоился. А тот не успокоился и полез.

– Хорошо. Полез, убил, взял деньги, но спрятал очень странно: основную часть неизвестно где, а двести тысяч под матрас положил. Зная при этом, что вызвали следователя.

– Ничего странного! Опять же наука психология: грабитель, как правило, обязательно оставляет себе что-то на карман! Основное он всегда надежно прячет, но что-то обязательно берет. Ну, как знак того, что дело сделано, что у него уже что-то есть, понимаешь?

И опять Кравцов был вынужден согласиться с наукой психологией, хотя в общем и целом доводы Амнистимова его не убедили. Но он больше не стал допытываться, спросил только о прорабе:

– Вы говорите, он ни живой ни мертвый? То есть совсем в себя не пришел?

– Врачи сказали, жить, возможно, будет, но – лежа. И молча. Речевой центр нарушен у него. Так всегда: что нужно, то и рушится. Рассказал бы – и нет проблем!

– В самом деле. Но строители-то не знают о том, в каком он состоянии...

Строители не знали, в каком прораб состоянии. И Кравцов решил в тот же день их проинформировать, но странным образом. Слегка, вроде, привирая, но не испытывая угрызений совести, поскольку это вранье гармонично соответствовало его всегдашней готовности верить в лучший исход всякого дела.

– Был в городе, прораб на поправку пошел! – порадовал он известием Волового, которого встретил первым, когда пришел в «Поле чудес».