Что за девушка - Алисса Шайнмел

глубине души я жду встречи с ним? О том, что я спрятала его свитер под кровать, а не выбросила. О том, что я не хочу снимать его браслет.

Я замазываю консилером круги под глазами, но синяк оставляю как есть.

ДЖУНИ

Я не должна думать о том, что Тесс будет на вечеринке. Я не должна думать о том, что только неделю назад представляла, как мы с ней явимся на «Большую ночь», может даже держась за руки, и все разразятся овациями (адресованными не мне, конечно, а ей, потому что она лучшая бегунья в женской команде). Я не должна думать о том, что была не против, чтобы на меня все смотрели, потому что все смотрели бы на Тесс, а если смотрели на меня, то с мыслями о том, как мне повезло быть с ней. Это приводит меня к мысли о том, как все раньше смотрели на Майю. А это приводит меня обратно к тому, о чем я, собственно, и должна думать, а именно — о Майе и о том, все ли сегодня будет хорошо.

Вообще я даже не об этом должна думать. Я хочу сказать, это очень важно и заслуживает моего полного внимания, но сейчас мне стоит сосредоточиться в первую очередь на том, как выбраться из дома, чтобы родители не заметили.

Я не из тех, кто вечно пытается куда-то улизнуть. Ну да ладно, мне нужно было скрываться каждый раз, когда я собиралась порезаться, но это мой единственный опыт… улизывания. И он не поможет мне сегодня выбраться на улицу.

Я не собираюсь соскальзывать по водосточной трубе или связывать простыни, чтобы вылезти из окна своей комнаты. Может, это и не слишком креативно, но я решила просто дождаться, пока родители уйдут к себе — почти каждый субботний вечер они смотрят в кровати какой-нибудь фильм. Когда я была младше, смотрела вместе с ними, и хоть кино часто было мне не по возрасту, меня это устраивало. Я почти всегда засыпала первой, но на следующее утро просыпалась в своей постели (туда переносил меня папа). Когда я стала старше, начала проводить субботы сначала с Майей, потом с Тесс, или в комнате за учебой, или в ванной за порезами. В любом случае, я перестала проводить субботние вечера с родителями.

Ну так вот, мой план на сегодня — дождаться, пока они уйдут к себе, а потом на цыпочках спуститься по лестнице и улизнуть через заднюю дверь. Может, я слишком уж паинька? Я оставила на расстеленной кровати записку, что со мной все хорошо, я с Майей, я ненадолго, — чисто на тот случай, если они заглянут ко мне в комнату прежде, чем я вернусь.

Я хочу сказать, это правда ненадолго. Мы появимся, чтобы доказать, что Майя не боится находиться рядом с Майком (а я не боюсь находиться рядом с Тесс), а потом, сказав свое веское слово, удалимся. Туда и обратно, и родители не успеют ничего заметить.

Так ведь?

Ни малейшего понятия не имею. Я уже говорила, что никогда раньше не сбегала из дома. Единственное правило, которое я нарушила (если не считать тех, которые меня подбивал нарушить папа, потому что считал их социально несправедливыми), — не резаться, и стоит учесть, что родители никогда формально мне этого не запрещали. Ну, до того, как мы заключили трехмесячный договор.

Кстати о вещах, о которых нельзя думать. Мои руки дрожат, когда я вытаскиваю футболку и джинсы из кипы (чистых) вещей у меня на полу (мама постановила: она будет стирать мои вещи, но отказывается убирать за мной, так что, если я не могу разложить чистую одежду, это моя проблема, а не ее, пока бардак ограничен моей комнатой). Руки дрожат, когда я расчесываю свои короткие волосы. Я говорю себе, что нормально нервничать, когда собираешься на вечеринку, где будет твоя сногсшибательная бывшая девушка. И нормально нервничать, когда собираешься в дом Кайла, потому что он наверняка уже знает о демонстрации и точно знает, что я лучшая подруга Майи. И нормально нервничать накануне большого проекта, хотя папа говорит, что он никогда не волнуется перед акцией протеста, а только ждет в нетерпении.

Я не могу усесться на руки или засунуть их в карманы, пока одеваюсь. Я собиралась сегодня накрасить ресницы — я почти не пользуюсь косметикой, лишь изредка тушью и блеском, — но руки так трясутся, что невозможно удержать кисточку. Я кладу тюбик обратно в шкафчик.

Там лежат малюсенькие ножницы из маникюрного набора, которые как-то пережили геноцид острых предметов. Может, мама решила, что они слишком маленькие, чтобы нанести какой-то вред.

Острые концы загибаются, почти такие же тонкие, как иголки. Думаю, они должны повторять форму ногтей. Кончики совсем узкие, ими можно сделать крошечный надрез, только чтобы снять напряжение. Крови почти не будет. И она очень быстро остановится.

Прежде мне никогда не хотелось пользоваться ничем, кроме моих бритвенных лезвий, которые я чистила ватными шариками и спиртом. Но в понедельник я думала о том, чтобы порезаться зеркалом. А теперь не могу отвести взгляд от ножниц.

Я хочу сказать, сегодня особая ночь, чрезвычайные обстоятельства. Может, мне стоит порезаться, чтобы успокоиться. В конце концов, я уже наказана, какая разница?

Нет. Одно дело — наказание за прогул и побег (если меня поймают). И совсем другое — за нарушение трехмесячного договора. Я насилу отвожу трясущиеся руки в стороны, хватаюсь за края раковины. Если буду держаться, не смогу дотянуться до ножниц. Но меня так трясет, что пальцы соскальзывают с гладкой поверхности. Я выхожу из ванной, не закрыв шкафчик, потому что боюсь слишком сильно хлопнуть дверцей и разбить ее (появится еще больше острых предметов).

Что, если все пойдет не так? Что, если завтрашняя демонстрация обернется катастрофой такого масштаба, что попадет в мое личное дело и повлияет на поступление в университет в следующем году? Что, если Кайл не пустит нас на порог? Что, если Тесс будет там с другой девушкой, у которой не диагностировали тревожность и ОКР, которая не будет портить отношения и стесняться раздеваться при свете?

Я трясу головой. Вчера я поцеловала Тесс. Черт, о чем я думала? Но все же вчера мне было так хорошо, что я поцеловала Тесс. Вчера я была готова опередить мальчиков и сесть за наш столик. Мне нужно чувствовать себя так же, как вчера.

Только сегодня. И завтра. Вот и все. Я так и планировала, верно? За