Опасные тропы - Иван Цацулин

Не успела война окончиться, как Галаган поспешил перейти «на гражданку» — его влекло к себе искусство. Однако оказалось, что без талантов, одним «нахрапом», тут многого не добьешься, и тогда Яшка Галаган срочно переквалифицировался в специалиста… по организации и проведению массовок. Со стороны может показаться странной такая «профессия», но Яшку это обстоятельство ничуть не смущало, он создал целую теорию «правильного, рационального и в высшей степени культурного проведения советских массовых мероприятий», с его легкой руки возникла целая иерархическая лестница такого рода «работников», и от рядового специалиста по «советским массовкам» до Яшки Галагана расстояние было примерно такое же, как от сельского католического пастора до римского папы. И, конечно же, он был уже не Яшка, а Яков Борисович. Высокого роста, спортивного телосложения, с гладко выбритым, холеным лицом, с вихляющей «элегантной» походкой, одетый всегда с иголочки и по последней моде, держался он с непостижимым апломбом и имел — бог знает как и кем — созданную ему репутацию этакого «профессора от массовок». Он по-прежнему любил поболтать, но теперь это уже никому не казалось недостатком, поскольку все понимали, что хорошо подвешенный язык — его «орудие производства». Однако применительно к новым условиям изменилась и тема его разговора. Респектабельный Яков Борисович, в отличие от Яшки, не плакался, а проникновенным тоном повествовал о различных боевых эпизодах, в которых он якобы лично участвовал, и без конца говорил о своих «научных» идеях.

Он отлично понимал, что его «профессия» просто так — фу-фу, а тратить время на получение настоящей — не захотел, как-никак ему было уже сорок, а это обстоятельство обязывало дорожить каждым днем. Главное — хорошо, с блеском и шиком жить. Галаган без устали шатался по подходящим учреждениям, искал друзей и простаков, устанавливал связи и в служебных кабинетах, и за бутылкой коньяка в ресторанах. О, он умел развернуться! Состоял в штатах сразу нескольких организаций, «работал» по трудовым соглашениям и без оных, с оплатой из рук в руки. Он усвоил приторно-вежливый тон и необходимую, по его мнению, политическую терминологию — и то и другое для маскировки.

Что же руководило всей его деятельностью, что стимулировало его жизненную активность? Неистребимая жажда денег, стремление урвать их где только можно, и по возможности побольше, — этим он и занимался с утра до поздней ночи. Но странное дело, в семье об этом и понятия не имели, жена каждые две недели с нескрываемой досадой пересчитывала очередную получку.

Яков Борисович зарабатывал много, но дорогостоящих вещей не покупал, ни автомобилем, ни дачей не обзавелся. Вино почти не пил. И все же деньги текли у него между пальцев, как вода, что понуждало его целыми днями «крутиться» все по новым учреждениям, встречаться все с новыми людьми, заключать все новые соглашения и просто сделки. И лишь очень немногие сумели заглянуть в подлинное нутро этого всегда отлично одетого «парня-рубахи», тароватого на похвалы, посулы, улыбки. Только, может быть, два-три человека были осведомлены о принципах, которыми всю жизнь руководствовался Галаган. Этих принципов было два и определялись они одной его страстью — к женщинам. Это были «версаль» и «бекицер».

«Версаль» означал напускную вежливость, лицемерие, тщательно маскируемую демагогию. «Версаль» — этап подготовительный к основному. Основной — «бекицер». Скорее, не теряй ни минуты, бросайся на жертву!

Однако Яков Борисович упустил из виду, что точно такими же «принципами» могут руководствоваться и другие и что пресловутые «версаль» и «бекицер» могут быть применены и к нему самому. А именно это и случилось.

С очередной юной красавицей он познакомился у одного из приятелей. Стол ломился от бутылок, разговаривали о загранице — все было, как любил выражаться Галаган, «комильфо». Его новая знакомая оказалась женой почтенного, но, к сожалению, старого годами генерала. Яков Борисович, не теряя времени, принялся за дело. Он ворковал самым обворожительным тембром, усердно подливал ей вина, клялся в бескорыстной дружбе, однако, к его удивлению, не подвинулся ни на шаг, — женщина весь вечер с подчеркнутым уважением говорила о муже. Яков Борисович морщился, но все же что-то в ней было такое, что зацепило его за душу и неудержимо влекло. Он просто потерял голову.

Стали встречаться почти ежедневно. Театры, концерты, рестораны — пути-дорожки эти были знакомы Якову Борисовичу до тошноты — и все по «версалю», однако на этот раз до «бекицера» было что-то далеко. Молодая красавица держала его от себя на расстоянии. Он выходил из себя, сердился, пытался понять, в чем, собственно, дело, давал зарок больше не видеть ее и… не мог. К великому неудовольствию Яшки Галагана, «версаль» пришлось распространить и на мужа новой знакомой, втереться к нему в доверие, расположить, очаровать. Довольно скоро Яков Борисович заключил, что это ему удалось: он стал своим человеком в доме, почтительно млел, созерцая висящий в шкафу генеральский мундир, подобострастно поддакивал неприветливому старику-солдафону.

Генерал явно смотрел сквозь пальцы на невинные шашни своей молодой супруги и этим самым ободрял домогательства по уши влюбившегося Якова Борисовича. И все же время шло, а перемен не предвиделось. Незаметно для себя Галаган успел спустить в ресторанах все свои накопления и даже израсходовать значительную сумму казенных денег. Раньше он таким пустякам не придавал значения, рассчитывая не сегодня, так завтра урвать где-нибудь «пару тысяч» рублей, но сейчас он как бы очутился в цейтноте: женщина забирала у него не только деньги, но и время, необходимое для того, чтобы добыть эти деньги. А она все манила и манила его, томно улыбалась, выражала желание иметь то одну, то другую ценную вещь. Разыгрывая перед ней роль мужчины, который все может, он ни в чем ей не отказывал, залез в долги. Порой Яков Борисович приходил в ярость, но отступить уже не мог, слишком поздно, затраты должны были оправдать себя. Одна мысль, что он может оказаться в дураках, приводила его в исступление. Ему казалось, что вот-вот наступит подходящий момент и тогда — «бекицер», и уж потом он возьмет свое, а заодно с избытком покроет и все расходы за счет старика-генерала, этого старого колпака, неосторожно обзаведшегося молодой и красивой женой.

Деньги, деньги — больше их у Якова Борисовича не было, и он тщетно ломал голову, где бы достать их. Трудно сказать, как развивались бы события дальше, что именно придумал бы Галаган, чтобы покончить наконец с безденежьем, если бы не неожиданный случай.

Как-то вечером в квартире раздался звонок, жена пошла открывать дверь и через минуту оттуда послышались веселые восклицания: приехал племянник Галагана, долгие годы работавший в Арктике. В первую минуту Яков Борисович расстроился — срывалось свидание с прельстившим его «объектом», но уже через час успокоился, а мысль усиленно заработала: в разговоре выяснилось, что племянник имеет при себе довольно значительную сумму. Галаган ломал голову над тем, как бы выудить у этого родственника побольше, конечно — взаймы. А выудить следовало поскорее, парень в Москве проездом, задержится всего на несколько дней, сделает кое-какие покупки и отправится к семье, на Украину. Но в ту же ночь размышления Яшки Галагана приняли совсем иное направление: в кожаном ремне родича гостеприимный хозяин обнаружил целую пачку аккредитивов на предъявителя.

В эту ночь Яшка Галаган не спал, думал, и к утру понял, что принцип— «скорей, хватай, набрасывайся» — должен немедленно найти совсем иное применение, чем прежде. Все его мысли были с племянником. Шатались по столице, приобретали всякую всячину для родителей парня, для заждавшейся невесты, а Галаган черев кожу ремня видел спрятанные там в потайном кармашке аккредитивы на предъявителя: на те деньги можно было бы не только безбедно повеселиться, но и приобрести отличный автомобиль… Он с таким упорством думал о деньгах племянника, что в конце концов ему стало казаться, что это его собственные деньги и что лишь по какой-то странной случайности они лежат в чужом кармане.

В воскресенье погода выдалась хорошая, как по заказу. По предложению Якова Борисовича всей семьей отправились отдыхать на канал. Родича захватили с собой, да и что ему было делать одному в Москве, где он никого не знал. За несколько минут до отхода электрички Галаган, взглянув в окно, неожиданно увидел предмет своей любви — сопровождаемая мужчиной, которого он, Галаган, никогда раньше не видел, женщина быстро прошла в соседний вагон. С кем она? Яков Борисович почувствовал, что упускает счастье из рук и виной всему деньги, будь они прокляты! Он сидел со сжатыми кулаками, еле дыша от охватившего его бешенства.

Народу на канале в тот день было довольно много. Яков Борисович и тут нашел приятелей. Отдыхали, купалась, играли в домино. Потом откуда-то появилось вино, легкое, виноградное, — за ним водка. Мужчины подвыпили основательно. Юноша из Арктики, с непривычки сильно захмелев, принялся угощать компанию. Потом кому-то стало плохо, кто-то предложил погулять, и все разбрелись. Исчезли среди густо разросшегося по берегу кустарника и дядя с племянником. Яков Борисович возвратился к жене и дочке часа через два. Вид у него был заспанный.