Ночь тебя найдет - Джулия Хиберлин

Впрочем, и я, и она знаем, что тут есть тонкость: она добивалась внимания публики при полной поддержке руководства и по уши сидя в математике.

Ее ответом на вопрос, заданный в книге, было категорическое «нет» – мы не цифровой дождик, стекающий зеленым кодом, как в «Матрице».

И не важно, что в это верит Илон Маск, а Нил Деграсс Тайсон[30] оценивает вероятность этого как пятьдесят на пятьдесят.

Я отхлебываю холодного горького кофе. Между тем слово берет доктор Эстрелла. Она уверяет меня, что Бубба Ганз – необразованный мерзавец, торговец, нарцисс, позор для сторонников теорий заговора, в то время как я – блестящий исследователь и будущее астрофизики.

Что же до моих экстрасенсорных способностей, то она никогда не сомневалась в существовании «иных» отраслей науки – ее чокнутая тетка, задолго до ультразвукового исследования, предсказала, что ее третий ребенок, Руне, прячется за близнецами. Тем не менее мне следует вести себя осторожно, чтобы не втянуть обсерваторию во что-нибудь слишком потустороннее, если я понимаю, о чем речь.

– Мы не сомневаемся, что вы превосходный исследователь, преданный науке, – заверяет она меня. – Если сумеете, не привлекая особого внимания, помочь в поисках тела несчастной девочки, – кажется, Либби? – используя нетрадиционные… научные подходы, считайте, что мы вас благословили. Пусть упокоится с миром. Просто постарайтесь обойтись без призраков и инопланетян.

Тревожные вещи, которые она обо мне узнала, проявляются в новом басовом ключе ее голоса. В моем девственном, безупречном резюме не было ничего даже отдаленно приближающегося к Голубому хребту.

Сейчас доктор Эстрелла ходит со мной по грани – она злится, что я не поставила ее в известность о том, что помогаю копам в качестве экстрасенса, и в то же время не хочет окончательно разозлить меня. Пока не хочет. В конце концов, она уже прицепила свой фургон к моей звезде.

Да и не впервой ей нянчиться с чокнутыми учеными.

Она прочищает горло, как всегда, когда собирается приступить к сути вопроса.

– Наш проект, – произносит она. – В каком он состоянии? Я в курсе, что вы возвращались к телескопу из Форт-Уэрта, когда планета приходила в идеальное положение перед звездой. Дало ли это результаты, которыми я могу поделиться с фондом?

– Ничего достойного со времени нашей последней беседы, – выдыхаю я. – Ничего, что тянет на публикацию. Я ищу проблеск иглы в хаотичном, мятущемся море. И вам это известно.

– Из-за этой… огласки… есть опасения, что вам сейчас… трудно сосредоточиться. До окончания гранта осталось не так уж много времени. Университет обеспокоен, что наши шансы стать первыми снижаются с запуском телескопа Джеймса Уэбба и исследованиями других ученых. Обнаружение искусственного света будет очень конкурентной сферой исследований, еще одним большим шагом в поисках разумной жизни. Как вам известно, это может стать новым прослушиванием радиоволн.

Десятилетиями мы слушали радиоволны, и что мы имеем? Горстку пульсаров и всякую чепуху. Я почти уверена: ученые должны стоять друг за друга горой, а ее последняя фраза – прямая цитата из моей заявки на грант. Слишком гладко она излагает. Возможно, только что кто-то важный сел в кресло напротив ее стола. Или я с самого начала отвечала по громкой связи в переполненном конференц-зале.

– Вы же понимаете, для этого нужно время и немного удачи, – говорю я тихо. – Я пропустила одну подходящую для наблюдений ночь. – (В тот день умерла моя мама.) – В остальном у меня нет сомнений, что я оправдаю ожидания, возложенные на меня фондом.

– Вивви, дорогая. Вы же знаете, я вам верю. Когда мне сказали, что вы слишком молоды для такого солидного гранта, я напомнила им, что Эйнштейн потряс мир, когда ему не было тридцати. Просто жалко, что Бубба Ганз делает дешевую сенсацию из ваших… способностей, что, в свою очередь, бросает тень на школу и фонд.

Доктор Эстрелла выходит на финишную прямую.

– Я рассчитываю на вас, Вивви, – мурлычет она. – Две недели, как вы и обещали, и мы вернемся к обычной жизни, я вас правильно поняла? Я больше не смогу отгонять собак. Скажите, что вы меня поняли?

Я слышу и мольбу, и предупреждение. Ей хочется, чтобы название университета стояло в углу презентации, которая объедет со мной весь мир и вызовет землетрясение в астрофизике.

– Я вас поняла, – отвечаю я хрипло.

Если дела пойдут неважно, моя начальница за меня не вступится.

Глухая тропинка к моему прошлому – все тайны, которые я надеялась сохранить, – теперь утоптана следами ног. Доктора Эстреллы. Шарпа. Майка. Буббы Ганза. Его сетевые туристы ломятся дальше, в кусты, и я ничего не могу сделать, чтобы остановить их.

Я надеваю подвеску на серебряную цепочку из маминой шкатулки, когда слышу шаги.

В прихожей. Теперь в гостиной. Один? Двое? Я в маминой спальне. Пистолет на кухонном столе, и отсюда мне никак его не достать.

Кем бы он ни был, он изрядный наглец, потому что на часах девять утра и солнце пробивается сквозь занавески. Я помню, что запирала входную дверь.

Я хватаю ближайший предмет – мамину трость – и чуть не вышибаю глаз сестре, когда та, обогнув угол, переступает порог.

– Господи, Вив. – Бридж выхватывает трость из моей трясущейся руки и машинально ставит на место, в угол, где трость стояла всегда. – У меня есть другой ключ, а как ты думала? А кого ты ждала? Я решила, ты спишь. А что мне было делать, если ты не отвечаешь на мои сообщения?

Я падаю на кровать, пытаясь отдышаться. Бридж опускается на матрас рядом со мной, как будто я только что чуть ее не покалечила – на моей совести еще три такие, почти случайные попытки с тех пор, как я появилась на свет. Она смотрит на открытую шкатулку и ставит между нами сумочку – винтажную красную «Коч», подарок свекрови.

– Я ничего не собиралась оттуда брать, – оправдываюсь я, как будто это сейчас самое важное. – Просто позаимствовала… цепочку. Мы поделим все ценные… важные вещи, когда я закончу убираться. Ты же сама свалила на меня всю работу.

Мои глаза лихорадочно обшаривают пол. В панике я уронила подвеску. Цепочка свернулась на полу в дюйме от босоножек Бридж и ее идеального синего педикюра. Подвеска, сверкающая звездочка, приземлилась чуть дальше. Бридж наклоняется и поднимает оба предмета.

– Сколько раз мне повторять, что я не хочу ничего из маминых вещей? – Бридж разглядывает подвеску, но не возвращает ее мне. – Какая хорошенькая. Совсем ее не помню. – Она поднимает глаза. – На что ты уставилась? – Проводит рукой по щеке. – У меня что-то на