Я – спящая дверь - Сьон Сигурдссон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Всё время, пока поезд мчался от вокзала в Сн. до станции Вр., мужчина мысленно прокручивал отложенный в памяти маршрут. Он представлял себе красную шерстяную нить, изгибающуюся и петляющую по ландшафту, с узелками, обозначавшими основные ориентиры. Как танцовщик провинциального театра, репетирующий перед спектаклем с уверенностью, что в день показа в зрительном зале будет сидеть всемирно известный хореограф (разумеется, под вымышленным именем и загримированный), он снова и снова повторял каждый шаг, каждый поворот, ведущий его к цели.
Но, несмотря на все старания, он, как уже было сказано, опаздывал к месту встречи глубоко в царстве пихт, елей и сосен и по мере приближения всё больше беспокоился, что ожидающий у ворот человек отчитает его, напомнив, сколь велика честь быть выбранным для такого путешествия. Однако, когда пришло время, все волнения оказались напрасными. В самом сердце леса, где листва так густо покрывала деревья, что они возвышались перед глазами словно сплошная отвесная скала, его приветствовал не человек, одаренный речью, а маленькая собачка неизвестной породы. У нее было удлиненное туловище, короткие лапы, мохнатый, загнутый кверху хвост, блестящая, жесткая, будто мокрая на вид шерсть, а голова такая большая, что скорее бы подошла волку, – нижняя челюсть почти волочилась по земле, и лишь с большим трудом ее удавалось держать на весу. Карие глаза собаки сияли, как черные жемчужины.
Мужчина был настолько поглощен разглядыванием своего странно сложенного провожатого, что, лишь когда тот ввел его в темный холл и дверь за ними закрылась, он понял, что не увидел здания снаружи. Непроницаемая стена зелени, преграждавшая ему путь, должно быть, укрывала и фасад здания. Не издав ни звука, а лишь молча бросая многозначительные взгляды жемчужно-черных глаз (как свойственно ее виду), собака подала человеку знак следовать за ней. И он последовал за ней сквозь сумрак, а затем – по погруженной во мрак лестнице, уходившей на четыре этажа вверх.
Поднимаясь, он с удивлением отметил, как проворно взбиралось животное по крутым ступеням, в то время как ему самому пришлось сосредоточить всё свое внимание, чтобы не оступиться в отсутствие света. Как только они достигли верхнего этажа, последовала череда узких, темных коридоров, ведущих к еще более темным и узким коридорам, пока, наконец, после долгих блужданий туда-сюда (темнота временами была такой густой, что человек совершенно ничего не видел и полагался лишь на звук собачьего дыхания) они не подошли к винтовой лестнице. Наверху ее, на обветшалой лестничной площадке, была единственная дверь, и собака взглядом предложила человеку войти в легендарную пятиугольную комнату, ради посещения которой он приложил все эти усилия, – Club des Amateurs.
Когда «проводник», толкнув широконосой мордой дверь, закрыл ее за мужчиной, тот потерял дар речи. Его дыхание внезапно стало настолько поверхностным, что он не смог издать ни звука – ни вскрика восхищения, ни сдавленного вздоха изумления, – ошеломленный крохотным размером башенной комнаты, а также огромным количеством тонко сплетенных гласных и согласных, оставшихся здесь от его предшественников.
Все бесчисленные слова, которые прошлые посетители клуба сформировали в уме и сделали слышимыми с помощью органов речи, бывших у них во рту и в горле с рождения (или они сделали их видимыми с помощью рук, как воображаемый английский дворецкий), витали между пятью стенами комнаты, словно пылинки, и на мгновение освещались, проплывая сквозь луч зеленоватого дневного света, а он, просачиваясь сквозь щель в ставне, рассекал кромешную тьму точно так же, как бритва рассекает черный шелк. Мужчина шагнул ближе к освещенному рою «пылинок» и приложил к нему левое ухо.
«Голоса» были так бесконечно малы, что казалось, будто человек не слышал их, а переживал всеми чувствами, будто каждая мерцающая частица, проплывавшая мимо его уха, улавливалась как образ в его сознании, и этот образ превращался в предложение (как взнос в поддержание братства, доля в общем деле, свидетельство о всех и каждом одновременно) или, скорее, в заявление, которое он воспринимал своим чутким умственным слухом:
Мы дилетанты в дыхании.
Мы дилетанты в хождении.
Мы дилетанты в различении цветов.
Мы дилетанты в потирании носа.
Мы дилетанты в закручивании прядки волос.
Мы дилетанты в питье яблочного сока.
Мы дилетанты в любовании закатом.
Мы дилетанты в грызении ногтей.
Мы дилетанты в пробуждении по утрам.
Мы дилетанты в чихании.
Мы дилетанты в щелкании пальцами.
Мы дилетанты в завязывании зеленых ленточек.
Мы дилетанты в расчесывании волос.
Мы дилетанты в рисовании маленьких козочек.
Мы дилетанты в сжимании пальцев ног…
Мужчину переполнило чистейшее счастье. Он был охвачен таким всепоглощающим блаженством, что к горлу подступил комок. Звенящая цепная песнь микроскопических частичек была тем музыкальным произведением, которое он давно жаждал услышать. С каждой новой песенной строчкой он чувствовал, как слабеет его гнет.
Мы дилетанты в пении песен.
Мы дилетанты в варке яиц.
Мы дилетанты в бросании игральных костей.
Мы дилетанты в произнесении ласковых слов.
Мы дилетанты в постукивании по кастрюлям и сковородкам.
Мы дилетанты в передвигании стульев между комнатами…
И тогда это произошло. «Дилетантские частицы» стали притягиваться к его телу, как железные опилки к магниту, и его захватило жгучее ощущение, неутолимое, но безымянное желание, смесь испуга и смеха, состояние, сравнимое лишь с чувством, которое сплавило вместе его разум и плоть в момент, когда он впервые испытал оргазм с другим человеком. Частицы оседали на его обуви и одежде, на каждом волоске его кожи, покрывали его голову, лицо и руки, всё время продолжая пополнять список вещей, для выполнения которых, с максимальной любовью и заботой, мы были рождены, хотя никогда специально им не учились:
Мы дилетанты…
Позади мужчины скрипнули дверные петли. По комнате пронесся сквозняк. Неожиданный порыв воздуха смел с его тела тонкий слой бесчисленных «заявлений». Ни секунды не колеблясь, он устремился вслед за ними, в воздух. Его тело распалось на мельчайшие пылинки, словно облако, поднятое с сухого песка. Он стал единым целым со своими товарищами по клубу, стал тем, кем всегда мечтал быть: дилетантом среди дилетантов.
На лестничной площадке хрипло лаяла странно сложенная дворняга.
* * *
– Или так бывает, когда умирают?
*
