Живая вода - Юлия Александровна Лавряшина

Надевая сапоги, Арсений взглянул на нее снизу. Катя коротко улыбнулась. Он с состраданием отметил, что губы у нее совсем побледнели. Наверное, так было и в тот день…

– Я читал, что джаз усиливает желание. Сексуальное.

– Правда? – Она рассмеялась. – Ты сочиняешь!

Ее пальцы мягко шлепнули его по темени. Не успев поймать ее руку, Арсений потерял равновесие и чуть не упал на пол. Ахнув, Катя подхватила его, но когда он попытался обнять ее ноги, успела отскочить, толкнув его коленом.

– Ах ты жук! Я думала, ты правда падал.

– Я правда падал!

– Вставай, мне как-то не по себе, когда ползают у моих ног, – попросила Катя.

– У твоих ног должны ползать все знакомые мужчины.

– Какие мужчины… Я почти ни с кем и не знакома.

У него радостно скакнуло сердце: «Ты не замечала других, когда я был с тобой!» Это открытие было просроченным, но Арсений почувствовал себя счастливым.

– Откуда же взялся твой Борис? – вспомнил он.

– Наташа не рассказала? Это не он взялся, а Ксюша.

– Ах, Ксюша! – Ему было внове ревновать к ребенку.

– Чудная девочка! Ты б ее видел… Мы вчера играли с ней, – неожиданно призналась Катя. – Прыгали тут по комнате… Она была Зайцем, а я – Кенгуру.

– Нет! – вырвалось у него.

Язык сразу налился тяжестью, потому что пришлось удержать: «Это ведь наша игра! Ты никого не должна пускать в нее. Отдавать мою роль…» Он распахнул дверь, но Катя выскочила за ним на площадку.

– Арни, в чем дело? Тебе что-то…

Не слушая и не отвечая, Арсений сбежал вниз и хлопнул дверью подъезда. Переведя дух, он выругался от досады: снеговика не было. Бесформенные комочки придавили еловую ветку, которая еще пыталась топорщить обмерзшие иглы. Присев рядом, Арсений раскопал снег и нашел черную шерстинку. Второй нигде не было. Он зажал эту в кулаке и сунул руку в карман.

Чтобы добежать до Снежного городка, ему потребовалось не больше четверти часа. В их городе все было под рукой… Издали заметив молодого извозчика на санях, Арсений подошел к нему и похлопал сонную гнедую лошадь.

– А где Генка?

– Катает. – Тот влажно шмыгнул носом. – Скоро прибудет.

Арсений усмехнулся: «Как о поезде…»

С этим парнем из пригородного совхоза, которого он назвал Генкой, они сработались прошлой зимой, когда Арсений в костюме Зайца помог ему в качестве зазывалы. Плата за катание тогда выросла, и горожане старались побыстрее протащить детей мимо запряженных в сани лошадей. Арни же устроил Генке с его лошадью веселую и шумную рекламу, и тот за час заработал то, что надеялся собрать за день. Тогда Арсений ничего не взял с него, теперь же он думал как Иван-царевич о Сером волке: «Вот и он мне пригодится!»

– Привет, браток! Помнишь меня? Тут такое дело: пришел твой черед вызволять меня из беды… Позарез нужно прокатить на санях одну девицу-красавицу!

Арсений и сам заметил, что, как и в прошлый раз, заговорил с кучером полусказочным-полублатным языком. Почему-то казалось, что так он быстрее будет понят… Покрасневшее от ветра, круглое Генкино лицо было похоже на улыбающуюся елочную игрушку – помидор. Не позволив ему додуматься до отказа, Арсений вскочил в сани и закричал лошади:

– Н-но! Погнали! Это недалеко, не бойся. Только сначала нужно еще в одно местечко наведаться…

Лошадь трусила вяло, Арсению показалось, будто до кафе они добирались целый час. Город казался все еще не проснувшимся до конца, подернутым дымкой новогодних грез. Арсений, как приезжий, озирался по сторонам, стараясь поменьше внимания обращать на то, что творилось с ним самим. «У меня руки дрожат!» – Ему хотелось бы посмеяться над этим, над самим собой, но отчего-то не получалось.

Он выскочил из саней еще на ходу и крикнул:

– Я быстро!

Сегодня у них был выходной, и пришлось забежать со двора, где не оказалось никого, кроме голубей. Он по-мальчишески пугнул их и ворвался в кафе. Едва не сбив с ног Светку, подвернувшуюся в коридоре, он закричал:

– Где бабушкина скатерть? Помнишь, была у нас – такая синяя, с золотыми кистями.

– Поискать?

На ходу мотнув головой, Арсений ворвался в свою комнату и, прямо в сапогах вскочив на спинку дивана, который, как выяснилось, не за что было жалеть, начал сдирать со стены ковер. Бросив на пол, он свернул его в рулон и, оттащив к саням, расстелил там. Пыльный ворс едва заметно шевельнулся и заблестел, словно вдохнув свежего воздуха. Не обращая внимания на возницу, Арсений погладил ковер: «Для нее…» Потом бегом вернулся в кафе и крикнул:

– Светка, ты нашла? Эй, а что у нас из фруктов есть?

Выбравшись в коридор, Юрка прохрипел:

– Мандарины остались. Ты чего так разорался?

– Отсыпь мне килограмма два. Это для Кати!

– Ух ты! – Юрка сразу проснулся. – Вы помирились? Ну подожди, куда ты? Вы снова, да?

– Пока нет… Думаешь, это возможно? Да что там… Я все равно из кожи вон вылезу! Ну принеси мандарины… Это хорошо. Они красивые. Новогодние… А! И шампанское захвати. Светка, где эта чертова скатерть?!

Она выскочила из кладовой с синим комком в руках:

– Еле нашла…

– Чего ты ее мнешь?! – Арсений выхватил шелковое полотнище и встряхнул. – Смотри… Если повязать вот так… Похож я на принца? Ну, хоть на какого-нибудь…

– Похож. – Она отвела глаза.

– А куртку видно? Там холодно… Без шапки я еще выдержу, а куртку же не снимешь!

– Не видно. Руки только не задирай…

Юра молча протянул ему корзинку.

– Прости, – выдавил Арни, глядя на мандарины.

– Теперь все?

– Все. Если хочешь, потом дашь мне по морде. Только не сейчас. Я же принц…

– Если хочешь знать, не так уж я и злился…

Отступив, Арни быстро поговорил:

– На это я и надеялся!

Он выскочил быстрее, чем брат успел что-нибудь крикнуть вдогонку. Прыгнув в сани, Арсений скользнул взглядом по присыпанному мелкой крупой ковру:

– Ну скорее, скорее!

– Это чего на тебе? – покосился на него возница.

– Волшебный плащ, – таинственно сообщил Арсений и с надеждой подумал: «Уж в нем-то она должна меня узнать…»

Генка отрывисто хохотнул, дохнув в его сторону паром:

– Ты, я гляжу, мастер наряжаться!

– Призвание такое… Лицедей. Слыхал?

На сплющенном помидоре опять возникла белая трещина улыбки:

– Веселый ты парень!

«То-то она ухохочется», – подумал Арсений со страхом. Руки больше не дрожали, но внутри еще мелко тряслось что-то, чему он не знал названия. Уже у Катиного подъезда он рассыпал по ковру мандарины и расправил «плащ».

– Ну, я пошел.

– Да не трясись ты так! Прям в глаза