Энн из Зелёных Крыш - Люси Мод Монтгомери

– Я знаю, что являюсь для вас тяжелым испытанием, Марилла, – произнесла покаянно Энн. – Я столько ошибок совершаю. Но, только подумайте, сколько ошибок я могла бы еще совершить. Места, куда я накапала, я ототру песком еще до того, как пойду в школу. О, Марилла, сейчас все мои мысли заняты концертом. Я никогда не была ни на одном концерте, и когда другие девочки говорят о них, я чувствую себя не в своей тарелке. Вы даже не представляете, как я переживаю по этому поводу, а вот Мэтью представляет. Он понимает меня, а как приятно, когда тебя понимают, Марилла.

Энн была так возбуждена, что провела школьный день без особого успеха. Гилберт Блайт обошел ее в правописании и оставил далеко позади в устном счете. Но Энн в предчувствии концерта и постели в комнате для гостей не испытала того унижения, которое обязательно испытала бы в другом случае. Они с Дианой упоенно проболтали весь день о предстоящем вечере, и будь на месте мистера Филлипса более строгий учитель, им влетело бы по первое число.

Энн чувствовала, что не перенесла бы этот день, если б ей запретили идти на концерт, потому что ни о чем другом в школе не говорили. Дискуссионный клуб Эйвонли устраивал разные мероприятия раз в две недели на протяжении зимы, но такого большого праздника еще не было, билет стоил десять центов, сбор шел на помощь библиотеке. Молодые люди в Эйвонли готовились к концерту несколько недель, и все школьники ждали этого события с интересом, потому что в нем были задействованы их старшие братья и сестры. Все школьники старше девяти лет собирались идти на концерт, кроме Кэрри Слоун, чей отец разделял мнение Мариллы, что маленьким девочкам не след ходить вечерами по клубам. Кэрри Слоун проревела весь день, придя к выводу, что жизнь у нее не сложилась.

Для Энн подлинное ликование началось сразу после школы, оно постепенно нарастало и достигло высшего экстаза на концерте. У Дианы они провели «элегантную чайную церемонию», а затем перешли к сладостной подготовке вечера в маленькой комнате Дианы на втором этаже. Диана уложила волосы Энн в модном стиле «помпадур», а Энн завязала бантики на волосах Дианы с особым, свойственным ей умением. Потом они стали экспериментировать с волосами на затылке и, перепробовав с полдюжины способов, добились наконец желаемого результата. И вот они готовы, щеки пылают, глаза горят от волнения.

Энн, правда, не смогла сдержать болезненный укол самолюбия, сравнивая свой простой черный берет и бесформенное, домотканое серое пальто с меховой шапочкой и красивой курткой Дианы. Но она вовремя вспомнила, что наделена воображением и может всегда его использовать.

Приехали кузины Дианы – Мюррей, из Ньюбриджа. Все забрались в большие сани, устроившись среди соломы и меховых шуб. Энн наслаждалась дорогой, скольжением по гладкой поверхности и хрустом снега под полозьями. Закат был чарующим, и заснеженные холмы, и темно-синие воды Залива Святого Лаврентия напоминали очертаниями великолепную вазу из жемчужин и сапфиров, наполненную до краев вином и пламенем. Перезвон колокольчиков, отдаленный смех, словно веселились лесные эльфы, неслись со всех сторон.

– О, Диана, – выдохнула Энн, сжимая ее руку в варежке под шубой, – не в волшебной ли мы сказке? Неужели я та самая Энн? Я переживаю такие необычные чувства, что это может отразиться на моем лице.

– Ты выглядишь чудесно, – сказала Диана, которая только что получила комплимент от одной из кузин и чувствовала, что должна передать его дальше. – У тебя прелестный цвет лица.

Программа вечера состояла из череды «нервных потрясений» – по крайней мере, для одной из присутствующих, и, как Энн прошептала Диане, каждое было сильнее предыдущего. Когда Присси Эндрюс в нарядном платье из розового шелка, с ниткой жемчуга на гладкой белой шее и живыми гвоздиками в волосах (говорили, что учитель специально послал за ними в город) – «поднялась по скользкой лестнице, темной, без единого лучика света», Энн, слушая, трепетала в сочувствии; когда же хор запел «Высоко над нежными маргаритками», Энн перевела взгляд на потолок, как будто ожидала увидеть там фрески с ангелами; а когда Сэм Слоун показывал инсценировку «Как Сокери посадил курицу на яйца», Энн хохотала так заразительно, что все вокруг тоже стали смеяться – больше ради компании: ведь сам текст устарел даже для Эйвонли. Затем мистер Филлипс произнес душераздирающую речь Марка Антония над мертвым Цезарем, бросая после каждой фразы взгляд на Присси Эндрюс, и тут Энн почувствовала, что ей самой хочется подняться и поддержать мятеж римского гражданина.

Только один номер в программе не вызвал у нее интереса. Когда Гилберт Блайт декламировал «Битву на Рейне», Энн взяла у Роды Мюррей библиотечную книгу и изучала ее до конца его выступления. Диана аплодировала, пока у нее руки не заболели, а Энн все это время сидела и молчала, с прямой и напряженной спиной.

Дома они оказались в 11 часов, полные сильных впечатлений и предвкушающие удовольствие от предстоящего их обсуждения. В доме было темно и тихо – казалось, все в нем спали. Энн и Диана на цыпочках прошли в гостиную – длинную и узкую, из которой можно было пройти в гостевую комнату. В гостиной было тепло, мягкий свет от догорающего камина распространялся по комнате.

– Давай разденемся в гостиной, – предложила Диана. – Здесь так уютно и тепло.

– Как мы прекрасно провели время, – вздохнула восхищенно Энн. – Наверное, приятно выйти на подиум и прочитать стихи. Как ты думаешь, Диана, нас когда-нибудь пригласят выступить?

– Конечно. Старших школьников всегда приглашают. Гилберта Блайта, например. А он всего на два года старше нас. О, Энн, как ты могла притворяться, что его не слушаешь? Когда он произносил слова: «Здесь есть другая – не сестра», то посмотрел прямо на тебя.

– Диана, – сказала Энн с достоинством, – ты моя лучшая подруга, и все же прошу тебя, не говори при мне об этом человеке. Ты уже готова ложиться? Давай побежим наперегонки и посмотрим, кто окажется в постели первой.

Это предложение Диане понравилось. Две маленькие фигурки в белых рубашках пронеслись через длинную гостиную, влетели в гостевую комнату и одновременно плюхнулись на кровать. И вдруг что-то зашевелилось под ними, тяжело задышало, вскрикнуло, и потом кто-то произнес приглушенным голосом: «Боже правый!»

Энн и Диана не смогли потом рассказать, как соскочили с кровати и выбежали из комнаты. Они только помнили, как после сумасшедшей гонки, на цыпочках, дрожа всем телом, поднимались на второй этаж.

– Кто это был? Что это было? – прошептала Энн,