Сиротка. В ладонях судьбы - Мари-Бернадетт Дюпюи

— Пожалейте меня, Эрмина, перестаньте подвергать такой пытке, — простонал он. — Вы прекрасно знаете, что мы не должны этого делать! Нам нельзя входить в мою комнату. Я не святой, а вы мне слишком нравитесь.

Потеряв голову от этих недвусмысленных слов, от того, как он отпрянул назад, она бросилась ему на шею и прижалась щекой к его щеке, затем, более дерзкая, чем он, поцеловала. Его губы были теплыми и нежными. Ему оставалось лишь ответить на этот поцелуй со сдержанной страстью, тем не менее ощутимой. Молодая женщина, закрыв глаза, почувствовала, как ее наполняет желание. Жаркие волны, похожие на электрические разряды, пробегали по всему ее телу.

— Эрмина, прошу вас, давайте остановимся, — сказал он, снова пытаясь отстраниться. — Я мог бы завести вас в эту комнату и был бы счастливейшим из мужчин, обладая вами пусть даже только одну ночь. Возможно, вы получили бы удовольствие, но завтра… Зная вас, я уверен, что завтра утром вы пожалеете о своем временном помешательстве. Хуже того: если это произойдет, я запрещу себе с вами видеться. А на это я не могу пойти. Я предпочитаю остаться вашим другом и иметь право и удовольствие видеть вас, ужинать с вами, вести рядом с вами борьбу, на которую мы решились.

Овид сумел подобрать нужные слова. Она согласилась, что, если они пойдут на поводу своего желания, на следующий день их замучает совесть и, по обоюдному согласию, они перестанут видеться. Тем не менее он снова прижал ее к себе, положив ладони на ее округлые бедра. Эрмина вздрогнула всем телом от почти животного счастья. Но пальцы молодого учителя уже медленно поднялись по ее спине, чтобы погрузиться в шелковистые волосы. Наконец он погладил ее ладонью по лицу, как сделал бы слепой, желая навсегда запечатлеть в памяти любимые черты.

— Откройте свою дверь, — взмолилась она. — Кто-то поднимается по лестнице, я боюсь, что нас увидят вместе.

Он подчинился, охваченный таким сильным возбуждением, какого никогда еще не испытывал. Эрмина скользнула в комнату, где царил спасительный полумрак. Он вошел следом за ней. Они снова обнялись, пошатываясь, их губы слились в поцелуе. Ощущение одежды на теле было невыносимым, и она принялась расстегивать свой жилет. Ей не терпелось ощутить губы Овида на своей груди, животе, слегка округлившемся после нескольких беременностей.

— Теперь слишком поздно, я вас не отпущу, — выдохнул он голосом, изменившимся от возбуждения.

Она легла поперек кровати. Для вечера она надела юбку и чулки, с облегчением расставшись со своими промокшими от дождя брюками. Молодой человек упал на колени и потерся лицом о ее бедра, опьяненный тонким женским ароматом. Она с трудом сдержала крик, но выгнулась еще больше, задыхаясь, просто умирая от желания.

— Вы красивы, вы так красивы, — тихо произнес он, выпрямляясь, чтобы полюбоваться ее грудью с сосками цвета клубники. — Как я мечтал о вас!

Он подкрепил это признание нежным, долгим поцелуем. Эрмина открывала его для себя кончиками пальцев. Его стройный торс покрывали мягкие курчавые волосы, кожа была шелковистой.

— Я тоже, — прошептала она, дрожа всем телом.

Овид не торопился входить в нее, щедро осыпая ласками. Она себя уже не контролировала, извиваясь под ним, горячая и ослабевшая. Ее дыхание стало прерывистым.

— Сейчас, да, сейчас! Сейчас! — взмолилась она.

В эту секунду тишину разорвал пронзительный крик. Он раздался совсем близко. Учитель встал, моментально отрезвленный. Молодая женщина последовала за ним. Крик повторился.

— Это кто-то из девочек, — пробормотала она. — Боже мой, а меня нет рядом!

Она быстро оделась и бросилась в коридор с растрепанными волосами. Акали кричала во сне, размахивая руками.

— Нет, нет, я не хочу, пожалуйста! — испуганно повторяла она.

Эрмина скользнула под одеяло. Она наклонилась к девочке и погладила ей лоб.

— Мама? — позвала Акали, щуря глаза.

— Нет, это я, Мина. Тебе нечего бояться, я с тобой.

Тут же успокоившись, маленькая индианка прижалась к ней, еще вздрагивая от рыданий. В эту секунду проснулась ничего не понимающая Киона.

— Акали приснился кошмар. Спи, моя дорогая! Все хорошо. Мы в гостинице Перибонки, ты помнишь?

— Да, я знаю, — ответила Киона. — А где ты была?

— Здесь, на раскладушке возле шкафа, — солгала Эрмина. — Но теперь я буду спать между вами. Подвигайся ко мне.

Сонная Киона послушно прижалась к ней, уткнувшись в подушку. Акали уже успокоилась. Эрмина повторяла:

— Все закончилось, никто не причинит тебе зла, я с тобой.

Сердце ее бешено колотилось, было трудно дышать. Она резко вернулась в реальность, туда, где нельзя бросаться в объятия другого мужчины, стремиться к удовольствию, слушать свои чувства. Она взволнованно подумала об Овиде, который, должно быть, сожалел об инциденте. «Возможно, он будет меня ждать, — сказала она себе. — Нет, он прекрасно знает, что я не вернусь. И раз мы не сделали ничего плохого, я его еще увижу».

Это значило продолжать идти по опасному пути, но Эрмина на это решилась. Она будет играть с огнем, поскольку Овид того стоит.

«Он борется с несправедливостью, защищая невинные души, и я им восхищаюсь. Это не запрещено — восхищаться такими людьми!» Но в глубине души она испытала облегчение. Ее место сегодняшней ночью было здесь, в этой кровати, между Кионой и Акали.

Глава 8

Овид Лафлер

Эрмина сидела на скамье, Киона рядом с ней. Белый корабль, везущий их в Роберваль, быстро скользил по синей воде широкого озера Сен-Жан. В этот день на борту было очень мало пассажиров, и, поскольку девочка в основном молчала, Эрмина смогла полностью погрузиться в свои мысли. Акали, опьяненная обретенной свободой, гуляла по палубе, пообещав быть осторожной.

Исполняя фигуры высшего пилотажа, за судном следовали чайки, и их распахнутые крылья четко вырисовывались на фоне неба.

«Овид выглядел очень грустным, когда мы с ним прощались. Простое рукопожатие и ничего больше, тогда как накануне я, полуобнаженная, наслаждалась его поцелуями. Как я могла до такого дойти? Ни один мужчина, кроме Тошана, не касался моей груди, не целовал мой живот. Боже мой! Похоже, вчера я совершенно потеряла голову! Видимо, во всем виновато пережитое волнение. За несколько часов я испытала столько потрясений, особенно когда обнаружила Киону в ужасающем состоянии и попыталась вытащить ее вместе с Акали из этого пансиона… И этот кошмар, который я услышала от бедной девочки. Перед Овидом, живым воплощением доброты, преданности, храбрости, нежности, я позволила растаять своему сердцу… и телу. И мне даже не стыдно. Это было так приятно, так восхитительно!»

Она подумала о Бетти Маруа, своей второй матери, трагически скончавшейся при родах три года назад. Эта серьезная, набожная женщина, прекрасная хозяйка, полностью преданная своей семье, совершила грех прелюбодеяния с неким Полем Трамбле — настоящим бандитом без чести и совести. «Бедная Бетти! Когда она мне в этом призналась, я сурово ее осудила. Несчастная пыталась оправдаться, она говорила мне о неконтролируемом влечении к этому грязному типу, а я, оскорбленная до глубины души, не хотела ее слушать! А ведь я ничем не лучше. У Бетти были на то свои причины. Жозеф далеко не подарок. Он скуп, резок, ворчлив и любит выпить».

— Мина, о чем ты думаешь? — внезапно спросила Киона, беря ее за руку.

— О! Я просто смотрю на птиц и приглядываю за Акали. Но она послушная девочка, далеко не уходит.

— Ты хорошо сделала, Мина, что забрала ее тоже, — тихо сказала девочка. — Но ведь за остальными детьми никто не приедет!

— Я знаю, Киона, и это меня очень огорчает.

— Да, я знаю. Меня тоже, — вздохнула девочка.

Она замолчала и задумалась. Эрмина не решалась расспрашивать ее о том, что ей пришлось пережить. Ее женская интуиция и чувствительность подсказывали, что Киона еще не была готова к разговору. Однако одна деталь ее заинтриговала, и она спросила непринужденным тоном:

— Ты посоветовала Акали, если к ней снова начнет приставать главная монахиня, процитировать ей слова Иисуса и перекреститься. Как ты до этого додумалась?

— Кто-то сказал мне это в моей голове. А Мадлен мне часто читала Евангелие зимними вечерами.

— Но ты тогда была совсем маленькой, — удивилась Эрмина. — А в последние два года Мадлен проводила с тобой мало времени.

— Ладно, я солгала, — сдалась Киона. — Я сама прочла историю Иисуса. Стащила книгу в школе Роберваля. Я несколько раз ее перечитывала тайком от мамы. Я люблю Иисуса. Думаю, что это он мне помог в пансионе. Ему просто пришлось это сделать, Мина, потому что сестрам и братьям было плевать на него и его слова. Они вовсе не священнослужители, а настоящие демоны!

Эти необычные слова взволновали молодую женщину. Ничто не могло быть простым и заурядным с Кионой, которая была слишком юна для того, чтобы контролировать свои видения и развитый не по годам интеллект. Девочка говорила об ужасных вещах с невозмутимым видом, что вызывало у окружающих дискомфорт.