«Пёсий двор», собачий холод. Том II (СИ) - Альфина

И сапоги у него были такие специальные, во всю ногу, для хождения по болоту. Хикеракли это, видать, на него насмотревшись по любой погоде в сапогах ходит, хоть за конюшней и не надо.

А второго не выдадут — всё уж, сударь, отчалил ваш кораблик, ту-ту.

Ежели вот ты, Твирин ты или не Твирин, стоишь с ружьём перед десятком людей да выбираешь, в кого именно первым выстрелить, ты как выбираешь? Какие тут имеются, так сказать, критерии? Нужно ведь как-то определиться, взять из толпы кого-то одного и ему так и высказать: ты, мол, сегодня первый, так уж карта легла. Но как?

Сполох лихо перелетел канаву и отметил сие событие негромким праздничным ржанием.

Первым, наверное, выходит в того, который стоит всех ближе.

Так оно сподручнее.

Глава 35. Злодеев не существует

Приехав на завод, господин наместник первым делом потребовал показать ему сборочный цех. Коленвал заметил на это, что управляющего сегодня нет и не предвидится.

«Вот и прекрасно», — холодно ответил наместник.

Чем это было прекрасно, выяснилось примерно через час. Тем это было прекрасно, что инспекция, оказывается, изначально была лишь предлогом для беседы с самим Коленвалом.

Господин наместник подозревал его в сочувствии листовочникам.

«Какая наблюдательность. Готов поспорить, на эту мысль вас навела листовка, которая осталась у меня на двери даже после того, как Охрана Петерберга разгромила мой дом».

Верно, кивнул наместник, чуть удивившийся такой прямоте. Раз Коленвал решил не скрывать своих воззрений, он, наверное, знает людей, листовки распространяющих. Может, даже слышал, кто их печатает?

«Например, я», — ответил Коленвал и увидел, как на запястьях его защёлкиваются наручники.

У наместника было худое, равнодушное лицо, на котором тем не менее немедленно проявился живой интерес. У наместника также было при себе четыре охранника из личной гвардии, отконвоировавших Коленвала в собственный кабинет.

Тот ледяным голосом потребовал прекратить беззаконие и объяснений.

С тех пор прошло почти четыре часа.

— Я уже шестнадцать раз сказал вам и скажу ещё столько же, — раздражённо повторил Коленвал. — Вы не имеете права меня задерживать. Вы не имеете права меня допрашивать. Я имею право не отвечать вам и не рассказывать, печатал ли я листовки с кем-то или один. И я имею право их печатать. Мне известно, что листовки намереваются объявить незаконными, но пока это не так, они остаются моим личным делом.

Господин наместник восседал за коленваловским столом, потягивал коленваловский чай и с любопытством водил длинным носом по коленваловским бумагам. Это раздражало куда сильнее, чем его неправомочные требования.

Требования же были неправомочны по букве, но более чем ожидаемы по духу, а потому Коленвал испытывал сумрачный азарт. Ему нравилось быть правым.

— Откуда же, скажите на милость, вам подобное известно? — светски приподнял бровь наместник. — Вы интимно знакомы с обсуждениями, ведущимися в Городском совете?

— На этот вопрос я тоже не обязан отвечать.

— Ошибаетесь. Если сведения из-за стен Городского совета просочились наружу, мы стоим перед лицом угрозы общественному порядку, разобраться с которой — как раз моя работа, раз уж я обладаю относительно росских властей определённой автономностью. А вы, как добропорядочный гражданин, обязаны мне…

— Я, как добропорядочный и свободный гражданин, ничего не обязан делать в наручниках.

— Свободный? — наместник приподнял вторую бровь. — Я официально объявил вам о вашем аресте.

Коленвал покосился на охрану. Двое стерегли дверь кабинета изнутри, двое — снаружи; за прошедшее время они успели пару раз поменяться. Все они были ненамного старше самого Коленвала, в непривычных тёмно-синих мундирах и при привычных ружьях. Личная гвардия для наместников поставлялась прямиком из Европ, а потому знакомой по Охране Петерберга вальяжности в них не наблюдалось. Они вот уже четыре часа вчетвером стерегли одного спокойного человека в наручниках и ухом не повели на бредовость такого положения.

— А я объяснил вам, что арестовывать меня вы не имеете оснований, — упрямо мотнул головой Коленвал.

— Ну почему же вы так не хотите поговорить конструктивно? — наместник позволил себе продемонстрировать некоторое недовольство. — Послушайте меня ещё раз. Ваши листовки наносят вред, они провоцируют Охрану Петерберга. Вы же и сами сказали, что пострадали от этого — неужели вас не интересует расследование сего инцидента? Вы даёте обоснование агрессии людям, которых только отсутствие этого обоснования и удерживает от самоуправства. Я, Николий Вратович, мог бы арестовать вас и дома, и на занятиях, но предпочёл приехать сюда — тихо, чтобы поговорить конфиденциально и без шума. И я, Николий Вратович, не обязан заниматься этим лично. Но погашение сложившейся ситуации — и в моих интересах, в первую очередь в моих. Я готов дать вам слово, что зачинщики не понесут серьёзных наказаний, потому что цель моя состоит совершенно в ином. Вы мне верите?

— Вполне.

— Так почему бы вам не пойти на компромисс, не назвать остальных? Вы ведь даже не отрицаете, что они есть.

— Потому что я не обязан и не хочу.

— Но в таком случае наказание понесёте вы один, — наместник вздохнул и устало потёр переносицу. — Нет-нет, избавьте меня. Вы не боитесь, вы не хотите, вы не станете. Ваш завод по-прежнему работает по чрезвычайно странному производственному плану, и я удивлён, что он до сих пор не прогорел, но и этим стращать вас смысла нет. Воля ваша.

Коленвал неуютно поёрзал на стуле. Конечно, завод работал по чрезвычайно странному плану. План по-прежнему подразумевал подрывающие транспортную монополию государства грузовые авто, пусть Гныщевич и возмущался, что в этом году пустить партию из-за беспокойства в городе не получится.

Иронично, но арест с допросом пугали Коленвала гораздо меньше, чем напугала бы настоящая инспекция. Будь грузовые авто уже в действии, посмотрел бы он на того, кто посмел бы ему наручниками угрожать! Совсем в ином тоне велась бы беседа с промышленником — или главным инженером промышленника, — нарушившим извечное право государства распоряжаться серьёзными перевозками. И был бы этот тон уважительным. Потому что промышленник этот и все его работники ходили бы в больших людях.

Но случится это теперь уж только в следующем году. А пока что оставалось только терпеть и опасаться настоящей инспекции.

Мысль о том, что однажды Коленвал за это ещё поквитается, утешала преступно слабо.

В дверь без стука заглянул один из охранников, оставшихся снаружи.

— Хэр Штерц, там творится что-то, — у него был сильный германский акцент. — Кажется, что-то происходит в цеху, рабочие, может, недовольны. Бригадир просит помощи.

Наместник перевёл взгляд на одного из охранников в кабинете и кивком отправил его прочь.

— Никаких лишних арестов, никакого оружия. Просто успокойте, — он снова обернулся к Коленвалу и продолжил всё тем же усталым голосом: — Видит Бог, в которого вы не верите, я пытался вам помочь. Теперь…

— Не пытались, — отрезал Коленвал. — Мой дом разгромили, и на следующий же день отец подал жалобу — две жалобы, в Городской совет и в наместнический корпус. И обе остались без ответа. По-вашему, чтобы закон выполнялся, я должен сперва оказывать вам услуги? Чтобы не жить на развалинах, должен кого-то сдавать? — Говоря, он раздражался пуще прежнего. — Клянчить, получается, должен?

— Замолчите уже, — простонал наместник, — а то я попрошу моих спутников всё же применить к вам силу.

Дверь снова открылась и снова без стука, но на сей раз за ней был не охранник. Прежде чем кто-нибудь успел хоть что-то сообразить, человек выбросил вперёд руку и выстрелил.

Единственный в кабинете охранник, успевший уже поднять ружьё, инстинктивно согнулся и схватился за бедро, после чего и налетел зубами прямиком на кулак Хикеракли. Ружьё Хикеракли дёрнул на себя, охранника пнул коленом в простреленную ногу — и, кажется, тот отключился.

Всё это произошло так быстро, что Коленвал с наместником успели только встать.

— Эй-эй, спешить не надо, — Хикеракли, обернувшись, без стеснения взял на прицел наместника. — Вы, хэр Штерц, арестованы. Полагаю, гм, что именем Революционного Комитета-с.

Рука у Хикеракли была большая, а револьверчик — крошечный, декоративный; он подошёл бы скорее светской даме, которая заправила бы его за ободок чулка. Наместник изучил мизансцену и медленно сел обратно.

— Ладони лучше на стол, — Хикеракли, не сводя глаз с жертвы, принялся ногой аккуратно выпутывать бессознательного охранника из ружейного ремня. — Драмин, если ты ждёшь, когда лучше помочь, то вот сейчас мне б сгодилось твоё умение вязать узлы!