Святые старцы - Вячеслав Васильевич Бондаренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Помимо письмоводительского стола, в келии помещались также три-четыре табуретки, два кресла, стол с иконами, свечами и книгами, книжный шкаф. Отапливалась келия печью, обычно заваленной сохшими там чулками и рубашками. К печи примыкала койка. К келии была пристроена кухонька. Длинный коридор вел в хибарку, построенную специально для приема женщин.
Утро отца Амвросия начиналось в четыре часа - тогда он звонил в колокольчик, будя келейников. После чтения утренних молитв он умывался, выпивал чашку какао или кофе с ломтиком булки, после которой сразу же пил две чашки чаю, одновременно диктуя письмоводителю письма. Все это - сидя на кровати, поджав под себя ноги по-турецки. В это время под дверьми келии уже толпился народ, жаждавший повидать старца. Все наперебой сообщали келейнику, откуда они, и поэтому он докладывал отцу Амвросию о том, кто именно его ожидает, обычно так: «Вас в хибарке ждут московские, вяземские, тульские, белёвские, каширские и прочие народы». Но сразу выйти к желающим старец не мог - приступы болезни скручивали его сразу же после завтрака. Только переменив мокрую от пота рубашку и переобувшись, около десяти часов утра, он выходил к посетителям. Причем обычно ни полсловом не упоминал о своих болячках. Только однажды пояснил, почему:
- Вот все могут говорить о своих болезнях, а я и не говори -начнутся оханья, слезы... Поэтому если и скажу иногда, то только часть; а если бы вы знали все, что я чувствую. Иногда так прижмет, что думаю - вот пришел конец.
Около полудня отец Амвросий шел обедать. Ему подавали жидкую уху (в постные дни - картофельный суп с гречневой крупой), картофельный кисель и клюквенный морс. Ел он мало и быстро, обычно полулежа от слабости. Если же у него хватало сил, то после обеда он выходил к хибарку для общего благословения. В белом балахоне, поверх которого и зимой, и летом была надета подбитая мехом ряса, в ватной шапке на голове, он читал молитву перед иконой Божией Матери «Достойно есть», а затем выслушивал обращенные к нему вопросы и коротко отвечал. Иногда усаживался на табурет, а присутствующие становились вокруг него на колени. Летом он выходил благословлять на улицу (на зимний воздух старец не показывался с 1862 года, после перенесенной сильнейшей простуды; с трудом переносил и жару, оптимальной для него, по его словам, была температура +17). Когда отец Амвросий, еле передвигая ноги, направлялся обратно в келию, посетители окружали его, теснили, хватали за края одежды, и нередко было так, что меховая ряса оставалась в руках посетителей, келейнику только с большим трудом получалось отбить этот «трофей» у паломников.
Из писем старца видно, каким тяжелым было для него его призвание. «Чувствую какую-то тяготу в теле, так что по утрам с трудом разламываюсь, чтобы взяться за обычное многоглаголание с посетителями, - писал он, - и потом так наглаголишься, что едва добредешь до кровати в час или более. Вот ты и суди, и рассуди прю мою с человеки праведными и неправедными. На лбу ни у кого не написано, кто он таков, а говорит, что ему потолковать нужно, и не хочет знать, что мне недосужно, да и от немощи и усталости это очень натужно. Есть пословица: как ни кинь, все выходит клин. Не принимать нельзя, а всех принимать нет возможности и сил недостает». Иногда он сетовал и на то, что к нему обращаются с пустяками: «Один толкует, что у него слабы голова и ноги, другой жалуется, что у него скорби многи, а иной объясняет, что находится в постоянной тревоге. А ты все это слушай, да еще ответ давай, а молчанием не отделаешься - обижаются и оскорбляются». А иной раз и подшучивал над самим собой: - Вот я всегда был болтуном, любил с людьми поговорить, поразвлечься. Господь и устроил так, что пришлось всю жизнь свою толковать с народом. Теперь и рад бы помолчать, да не приходится!
После краткого послеобеденного сна вновь начинался прием посетителей - до восьми часов вечера. Во время ужина он отвечал на вопросы келейников или просил почитать ему что-нибудь (особенно любил басни Крылова; эта книга всегда лежала на его столе). После ужина снова прием до одиннадцати часов. Несмотря на то, что к концу дня отец Амвросий уже еле стоял на ногах и почти терял сознание от переутомления, он неопустительно исполнял вечернее правило, состоявшее из малого повечерия, канона Ангелу-хранителю и вечерних молитв. Около полуночи старец ложился спать - одетым (летом в балахон, зимой - в меховой подрясник), в шапке, с четками в руках. А утром, придя к нему, келейники замечали, что ночью он несколько раз менял пропотевшее белье...
На Великие праздники порядок жизни старца несколько изменялся. Накануне воскресений и праздников в его келии служились «домашние» всенощные, на которых присутствовали скитяне и некоторые почетные гости (по крайней слабости старец участвовал в службах сидя, а иногда и лежа). Перед Рождеством Христовым и Светлым Христовым Воскресением отец Амвросий диктовал множество поздравительных писем духовным лицам и мирянам. Такой обычай завелся в 1869 году. Сначала он писал два-три предложения, но потом решил, что «написать должно что-нибудь полезное и назидательное», и такие письма начали превращаться в настоящие наставления. В 1892 году они были изданы отдельной книгой. Интересно, что ни одно праздничное поздравление отца Амвросия не повторяло другое - он помнил все, что им было написано за двадцать лет.
Торжественно праздновался и день Ангела батюшки, 7 декабря. В монастыре и скиту служились литургии с молебнами святому Амвросию Медиоланскому, для всех устраивался праздничный обед - настоятель и старшая братия собирались в келии старца, а его духовные чада - в хибарке. Обстановка была непринужденная, радостная, старец шутил. Однажды к праздничному обеду подали жаркое, и он попросил
