Детство в Соломбале - Евгений Коковин

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

КОСТЯ С НАМИ

Отход "Октября" был назначен на двенадцать часов. Пароход стоял у причала Красной пристани, скрытый от города высокими складскими зданиями. Из-за крыш виднелись только белые верхушки мачт и чуть провисшая двухлучевая антенна. Посмотрите на наш "Октябрь" издали, с реки, или лучше всего через полчаса, когда он отправится в рейс, - на ходу. Красавец! Моряки любят шутить, подсмеиваться друг над другом. Но когда дело коснется судна и работы, они говорят кратко и точно. Три трюма, осадка - восемнадцать футов, машина 950 сил, скорость - десять узлов. Это и есть наш "Октябрь". Фамилия нашего капитана - Малыгин, ему сорок три года. Старший механик Николай Иванович, старый член партии, бывший подпольщик. Если потребуется подать радиограмму, обращайтесь к радисту Павлику Жаворонкову. Он же секретарь комсомольской ячейки "Октября". Чистюля боцман Родионов не терпит на палубе соринки. За грязь он здорово ругается. Будьте осторожны! Завтраки, обеды и ужины готовит мастер камбуза Гаврилыч, повидавший на своем веку все моря и океаны... Впрочем, рейс предстоит длительный, на Новую Землю, и мы еще успеем познакомиться со всей командой "Октября". Погрузка давно закончилась. Люки трюмов уже закрыты и затянуты брезентом. На мачте поднят отходной флаг. Внизу глухо вздыхает прогреваемая машина. Капитан ходит по палубе, - нервничает, то и дело вытаскивая часы. Время отхода приближается, а на судне еще нет старшего механика. - Этот отдел кадров в последнюю минуту всегда что-нибудь подстроит, - с досадой сказал капитан, обращаясь к третьему помощнику. - Сходите, Алексей Иванович, поторопите их там! Вчера вечером по приказанию начальника пароходства с "Октября" неожиданно сняли машиниста второго класса и кочегара. Обоих отправили учиться. Отдел кадров обещал рано утром прислать замену, но обещание так и осталось обещанием. Старший механик сидел в пароходстве и ожидал новых машиниста и кочегара. На других пароходах, стоявших рядом с "Октябрем", было шумно: шла разгрузка и погрузка. Многоголосо кричали грузчики и матросы, дробно стучали лебедки, тяжко скрипели блоки и тросы. Обычная портовая жизнь. Причал был завален бочками, ящиками, мешками. Мучная пыль носилась в воздухе и покрывала тонким слоем настил, борта пароходов, канаты и причальные тумбы. Я стоял на палубе, у борта, и мысленно прощался с городом, с Соломбалой, с домом. Третий раз в эту навигацию отправлялся "Октябрь" в рейс, и третий раз я переживал радость и в то же время непонятную, остро ощутимую грусть. "О, если бы меня пришла провожать Оля! - подумал я. - Или появился бы Костя! "Канин" вчера еще пришел с моря". Только я успел об этом подумать, как из-за угла склада показались три человека. Среди них был и Костя Чижов. - Смотри, Илько, - крикнул я. - Костя пришел нас провожать. Вместе с Костей к "Октябрю" шли механик Николай Иванович и незнакомый нам человек. Пробили склянки. Двенадцать часов - смена вахт. "Октябрь" оглушительно загудел. На полубаке раздался пронзительный свисток старпома. Костя поспешно вслед за Николаем Ивановичем взошел по трапу на палубу "Октября". Матросы ловко убрали трап и приняли швартовы. - Беги назад, останешься! - крикнул я идущему к нам Косте. - Уже отходим! А Костя улыбался, спокойно шел к нам и даже приветственно помахивал над головой кепкой. В другой руке он держал маленький деревянный чемоданчик. - Получил на "Октябрь" назначение, - пожимая нам руки, громко и возбужденно сказал Костя. - Иду с вами в рейс! Ух и набегался же я... - С нами в рейс? Да ты вре... шутишь, Костя. - Ну вот еще, врешь! Иду, и знаете кем? Ма-ши-ни-стом! Машинистом второго класса! Поверить в это было невозможно. Но машина уже работала, и расстояние между бортом и причалом все увеличивалось. Самый лучший прыгун мира уже не смог бы одолеть это расстояние. А Костя все еще был с нами, на "Октябре". Значит, он действительно идет в рейс. - Но как, как ты сумел? - спросил я, радуясь и все еще не веря происшедшему. - Как? - Очень просто, - ответил Костя, вытирая со лба пот. - Правда, не так уж просто. Встретил я утром у пароходства Николая Ивановича. "Взяли бы вы, говорю, - меня к себе на "Октябрь" учеником!" - "А ты где сейчас?" спрашивает Николай Иванович. "На "Канине", - отвечаю. - Только мне бы лучше у вас плавать. Там все-таки мои дружки, Димка и Илько. Вместе веселее. Нас было бы трое, как раз на все три вахты". - "А сколько тебе лет?" - опять спрашивает Николай Иванович. "Шестнадцать", - говорю. "А машинистом второго класса пошел бы ко мне?" Я даже испугался сначала и отвечаю: "Не знаю". Тогда он повел меня в отдел кадров и там сказал: "Если у вас нет людей, то вот я нашел машиниста. Оформляйте! Мы больше ждать не можем. У нас в двенадцать отход". Костя замолчал, снова вытер со лба пот и продолжал: - Ну, я и набегался, пока оформляли. Механик на "Канине" не отпускает, в отделе кадров тоже чего-то ворчат, мол, справлюсь ли. Только пять минут назад направление выдали. Я и сам не верю, все так быстро получилось. И дома не знают, что я на "Октябре", да еще машинистом, и в море иду. Ну, ничего, как-нибудь! Мы-то не пропадем, правда, Илько?! Пока Костя рассказывал, "Октябрь" вышел на середину фарватера и ускорил ход. Мы были опять вместе. ...Мы плывем далеко на север, к Новой Земле. Там пропала без вести "Ольга", там почти десять лет назад погиб мой отец. Если бы найти какие-нибудь следы, хотя бы обломок весла, хотя бы кусочек парусины! Но "Ольга" была у северной оконечности Новой Земли, а "Октябрь" туда подниматься не будет. - Костя, - сказал я, - вот ты и машинистом стал. А через год-два, пожалуй, и механиком будешь! Мы втроем сидели на крышке трюма. Илько мечтательно смотрел вдаль, на горизонт, в сторону клонящегося к морю солнца. Костя тихонько насвистывал. Он уже отстоял одну вахту. - А ведь это совсем нетрудно - быть машинистом второго класса, - отозвался Костя. - Я на "Канине" учеником то же самое делал, проверял и смазывал машину. Только машинистом меня на один рейс взяли. Потом, наверное, заменят. А с "Октября" я все равно не уйду. Учеником, но останусь! - Может быть, мы так всю жизнь вместе проплаваем. Вместе веселее! - Я еще учиться буду, - сказал Костя. - И изобретешь машину, которая и по земле будет ходить, и по воде плавать, и по воздуху летать. Помнишь, ты обещал? Костя почувствовал, что я над ним подшучиваю. - Может быть, изобрету. - Он помолчал, потом повернулся к Илько: - Ты чего такой скучный? - Я не скучный, - ответил Илько. - Так, задумался. На Печору хочется, в тундру. - В тундру, - повторил Костя и хлопнул друга по плечу. - Не скучай! В тундру ты еще успеешь. Еще много рейсов будет и на Печору. Спой-ка нам что-нибудь о твоей тундре!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Я - КОМСОМОЛЕЦ

На другой день на "Октябре" было назначено комсомольское собрание. Меня, Илько и матроса Зайкова принимали в комсомол. Вася Зайков, паренек лет восемнадцати, в прошлом году приехал из деревни и плавал вторую навигацию. Он был застенчив и неуклюж. Работал неторопливо. Другие матросы подтрунивали над ним: - Ишь ты, Вася-то у нас комсомольцем будет. Теперь, брат, поторапливайся, показывай нам пример. А уж мать в деревне узнает, задаст тебе перцу. Такой комсомол покажет - тошно будет! - Ничего, Васька, давай, давай, скорее в начальство вылезешь! Комсомольская ячейка на "Октябре" была маленькая - всего четыре человека, считая Костю Чижова, только что пришедшего на пароход. Я очень волновался, ожидая часа собрания. Мне хотелось после рейса встретиться с Олей. Она увидела бы на моей груди комсомольский значок. В эти дни я часто думал об Оле. Хотелось поговорить о ней с кем-нибудь. Но Илько ее не знал, а Костю я стеснялся и даже немного побаивался. Он мог посмеяться надо мной. Я рисовал в своем воображении, как мы пойдем Олей в кино. Если она согласится, я уже ничего не буду бояться. Я даже буду гордиться. Или мы поедем на лодке. Я стану грести, а Оля сядет на корму за руль. Отлогие волны от пароходов будут раскачивать нашу шлюпку. Может быть, Оля запоет, или я расскажу ей о море, об "Октябре", о первых рейсах. Я вышел из кубрика в надежде найти Илько. На палубе у борта стояли новый кочегар второго класса Бобин и матросы Зайков и Веретенников. Бобин только вчера вместе с Костей поступил на "Октябрь" Мы знали, что раньше он плавал кочегаром первого класса на "Коршуне", но его списали за пьянку и опоздание в рейс. Сейчас Бобин был тоже подозрительно весел. Он что-то говорил Зайкову и громко смеялся. Веретенников, ухмыляясь, молчал. - Говорю тебе, иди и возьми заявление обратно, - услышал я. - Наплачешься ты с этим комсомолом! Я подошел ближе. - Вот заставят тебя "Капитал" учить наизусть, как "Отче наш", - продолжал Бобин, явно издеваясь над Зайковым. - А книжища эта во какая! Он потряс руками перед лицом Зайкова. Зайков оглядывался по сторонам и кулаком тер глаза. - А ты в этом "Капитале" ни одного слова не поймешь. И спросят тебя: "А ну-ка скажи, кто такой Карл Маркс!" - Я знаю, - неуверенно произнес Зайков. - А что ты будешь делать, когда белые опять в Архангельск придут? Тебя как комсомольца первого за ушко и к стенке. - Бобин снова захохотал. Я не выдержал и бросился к нему. - Врешь ты, Бобин, врешь! Не слушай его, Зайков! Бобин открыл рот и с недоумением и любопытством посмотрел на меня. - А это еще что за сморчок? Ты на кого гавкаешь, гальюнная инфузория?! Он схватил меня за воротник, прижал к себе и поднял над палубой. - Оставь его, - сказал Веретенников тихо. - Шум будет. Чего ты связался с мальцом... - Я его оставлю, - кричал Бобин, сжимая мне шею. - Я ему покажу, где они зимуют! Ну как, сладко? Будешь еще, поганец, свой нос показывать?! Вот мы его немного уменьшим! Двумя пальцами он ухватил мой нос и сдавил. Кажется, еще никогда я не ощущал такой резкой боли. Пытаясь вывернуться, я освободил правую руку и с силой кулаком ударил Бобина в лицо. Он отпустил меня и разозленный хотел ударить ногой, но подбежавшие матросы удержали его. Вид у кочегара был страшный. Волосы разлохматились. Из губы на грудь, на сетку каплями стекала кровь. Все еще не придя в себя от дикой боли, я снова бросился на него. Опомнился я уже крепко схваченный Костей и Павликом Жаворонковым. Нас окружила команда. Зайкова и Веретенникова не было. С мостика спускался вахтенный штурман.