Невеста по завещанию - Ольга Куно

Я судорожно сглотнула. Надежда ускользала сквозь затекшие пальцы и тонула прямо там, в фиолетовой жидкости. Десяток богатых отчаявшихся людей, готовых отдать за возможность жить все свое состояние? Против такого куша мне действительно нечего предложить независимо от того, на что был бы готов ради меня Дамиан. В висках застучала кровь. А Крэйтон уже извлек откуда-то отвратительного вида нож и аккуратными, профессиональными движениями протирал его какой-то жидкостью. Не иначе для дезинфекции, чтобы я ничем не могла заразиться. Точнее сказать, чтобы моя кровь, не приведи боги, не испортилась.

– Отпустите меня, пожалуйста. – Я прекрасно осознавала, насколько нелепо и бессмысленно звучат эти слова, но не сказать их все равно не могла. – Как вы не понимаете, так же нельзя. Я же живой человек. В моих жилах – кровь, а не какая-нибудь руда, которую можно вот так просто взять и извлечь!

Мои слова не произвели на него никакого впечатления, да, конечно, и не должны были.

– Земля тоже живая, – развел руками лекарь. – Ей тоже может быть больно, когда из нее берут полезные ископаемые. Она может пострадать. Пересыхают реки, умирает растительность, гибнут животные. Но люди все равно добывали, добывают и будут добывать из ее недр то, что им нужно. Такова человеческая природа, таковы законы мироздания.

Человеческая природа… И вправду вампиры… Я смотрела на скрупулезно протирающего лезвие Крэйтона, а видела почему-то Эдмонда. Он неловко улыбался, заглядывал в глаза с извиняющимся видом и говорил: «Есть девушка, которую я люблю». Не глупо ли предаваться воспоминаниям в последние минуты жизни, секунды даже? Но в сознании снова всплыло отчетливое и неумолимое: так правильно, так и должно быть. Я одна. Я никому не нужна. Им всем нужна только моя кровь. И кому какое дело до того, что мне не хочется умирать? Законы мироздания куда как важнее. Десяток жизней. Любимая девушка. Родные и близкие. Прорыв в науке. А Крэйтон подошел совсем близко.

Я отвернула от него голову и закрыла слезящиеся глаза, не в силах отстраниться как-нибудь иначе. Я была не права насчет секунд. Смерть не придет мгновенно. Жизнь будет выходить из меня капля за каплей, в ужасающе буквальном смысле слова. Кровь будет вытекать, а я – постепенно слабеть, понимая, что в какой-то момент ослабну окончательно и тогда просто исчезну. Усну? Потеряю сознание? Какая разница?

Я все-таки не удержалась, открыла глаза, чтобы увидеть, как сверкнет лезвие хирургического ножа, которым перережут вену на моем запястье. А потом чьи-то пальцы перехватили запястье самого Крэйтона и сжали с такой силой, что нож выпал из его руки. Дамиан рывком развернул лекаря к себе лицом и отшвырнул в сторону с такой силой, что тот ударился головой о стену пещеры и сполз на землю. Выглядел Дамиан непривычно: одежда помята и перепачкана, рукава засучены, на рубашке подозрительного цвета пятно, а лицо такое злое, что впору было бы испугаться и мне. Вот только пугаться еще сильнее я уже не способна. Да и не напугает меня Дамиан после всего, что мне довелось пережить, даже если склонится над моей шеей и сверкнет ослепительно-белыми клыками. Уж лучше пусть он мою кровь выпьет, чем кто-то еще.

Между тем клыков Дамиан не обнажал, зато отлетевшего в сторону Крэйтона нагнал быстро, ударил лекаря сапогом по ребрам, прежде чем тот успел подняться, а затем, схватив за волосы, запрокинул ему голову. Но Крэйтон уже закатил глаза. Оставив его валяться на полу без сознания, Дамиан поспешил обратно ко мне.

– Тише, девочка, – сказал он, извлекая из ножен кинжал и перерезая стягивавший мои ноги ремень. – Сейчас.

Он зло пнул ногой стоявшую справа от меня чашу. Сосуд опрокинулся, жидкость, показавшаяся мне теперь черной, потекла по полу пещеры. Дамиан перерезал веревку, удерживавшую мою правую руку. Обходить алтарь не стал, просто перегнулся, перерезая вторую. И помог мне сесть, осторожно поддерживая спину.

– Цела?

Он вглядывался мне в глаза так, словно определить, цела я или нет, можно было исключительно по ним. Я вцепилась в его локоть, хоть моя собственная затекшая рука отозвалась на движение острой болью.

– Кажется. – Я улыбнулась сквозь слезы; впрочем, скорее это был истеричный смешок.

– Шшш. – Дамиан очень мягко высвободил руку и принялся осторожно перерезать веревки, которые по-прежнему были обмотаны вокруг моих запястий. – Сейчас я тебя отсюда заберу.

– Их тут трое, – взволнованно сказала я. – Снаружи были двое и этот…

– Тех двоих уже нет, – успокаивающим тоном ответил Дамиан. – А этот – тоже труп, – добавил он, резко оборачиваясь к поднявшемуся и шагнувшему в нашу сторону лекарю.

Дамиан вернул кинжал в ножны и выхватил внушительный меч. Внушительности ему добавлял тот факт, что свежая кровь, перепачкавшая клинок, еще не успела высохнуть.

– Лучше брось эту игрушку и не дразни меня, – посоветовал он, кивая на второй нож, обнаружившийся в руке у Крэйтона.

На сей раз не хирургический, а скорее охотничий. Лекарь облизал губы, поглядел на окровавленный меч Дамиана, правильно оценил свои силы и разжал пальцы. Нож упал на пол.

– Как вам удалось найти это место? – спросил Крэйтон, глядя на Дамиана скорее подозрительно, нежели испуганно.

По-моему, он еще не до конца осознал, что весь его грандиозный план провалился, да и шансы выжить близки к нулю.

– Тебе интересно, да? – презрительно отозвался Дамиан. – Ладно, будем считать это последним желанием приговоренного. Ты даже не счел нужным проверить, чью жену похищаешь.

– Я знаю, что вы служили в Ансилоне, – сказал лекарь, демонстрируя, что кое-какую информацию он все-таки счел нужным раздобыть. – Но разве это имеет отношение к делу?

– А кем конкретно я служил в Ансилоне, не в курсе? – отозвался Дамиан. – Тебе неизвестно, что я бессчетное число раз ходил в разведку за пределы контролируемой нами территории? Зачастую в одиночку. Через джунгли и каменистые холмы. И если наши ланрежские соседи ориентируются в подобных условиях не слишком-то хорошо, то аборигены приспосабливаются к ним с самого детства. Они передвигаются бесшумно, с легкостью уходят от слежки, а потом в самый неожиданный момент появляются у тебя за спиной, чтобы перерезать горло своими кашинами. Это оружие, сделанное не из стали, а из клыков водящихся там животных. Очень острое. Разыскать их временный лагерь и подобраться к нему незамеченным – почти невозможно, но на войне не существует таких понятий. Есть задание – и оно должно быть выполнено. Надо быть идеальным следопытом, чтобы ходить в разведку в тех местах и возвращаться оттуда живым. Твои же люди по сравнению с ансилонцами – малые дети, и след за собой оставляют, как от лесного пожара.

– Что ж, вынужден признать, тут я промахнулся. – Это было сказано тоном ученого, в формулах которого нашли ошибку, не слишком большую, но тем не менее могущую сорвать эксперимент. – Немного недоработал. Слишком поспешил, узнав о носителе Живой Крови.

Меня передернуло. Вот оно: носитель. Не человек, а сосуд.

– А… что вы сделали с моими людьми? – счел нужным уточнить лекарь.

– Пойди и посмотри, – предложил Дамиан, кивая на выход из пещеры.

– Что-то мне подсказывает, что выйти отсюда вы мне не дадите, – проговорил Крэйтон.

Дамиан усмехнулся его прозорливости.

– Послушайте, виконт, – проговорил лекарь, покачивая головой. – Вы – умный человек. Вы поймете, сейчас вам кажется, что я – злодей и убийца, а ваша жена – невинная жертва. Но постарайтесь на минуту абстрагироваться и посмотреть на ситуацию немного с другой стороны. Есть люди, рожденные с Живой Кровью. Их ничтожно мало. Они лишены тех проблем, которые всем остальным знакомы с детства. Они долго живут и никогда, до самой глубокой старости, не болеют. Не знают, что такое лихорадка, озноб, колики, даже насморк. Их жизнь, в сущности, безоблачна, ибо здоровье – это для человека самое главное. А теперь подумайте об остальных людях. Они знают, что такое боль. Умирают от оспы, от воспаления легких, от сердечных заболеваний. Да и зачем говорить о смерти? Просто всю жизнь страдают от всевозможных неизлечимых хворей: астма, больное сердце, паралич. И вот около сотни людей – понимаете, сотни! – могли бы выздороветь и перестать мучиться. Стать счастливыми. За счет жизни всего одного человека, даже не знающего, что такое боль. Неужели вы всерьез считаете это несправедливым?

– Мне только кажется или вы все больше говорили о помощи десятку смертельно больных и очень богатых людей? – вмешалась я.

Вот вечно я так. За то и в пансионе поначалу ругали. Человек говорит о высоком, о вселенской справедливости, о тонких материях. И тут я со своим грубым, приземленным комментарием.

– Пусть даже так. Пусть и десятку, – не стал обижаться Крэйтон. – Десять человек, которые хотят жить. Каждый – со своей историей, своими близкими, своей душой. Десять жизней – против одной. Разве выбор не очевиден?