Планета Навь - Александра Нюренберг

Долго не открывали. Энлиль всласть нагляделся на совершенно гладкое место, где в принципе должен был находиться замок, очевидно, скрытый под сталью и вплавленными в сталь более прочными материалами.

Он пропустил момент, когда врата поехали в разные стороны на полозьях, и голова с хвостом белых волос, всунувшись, сказала:

– Припекло тебя, командор. А, книжка…

– С благодарностью.

Он проморгался.

– Впустишь?

Она не стала медлить, и эта готовность была красноречивее отговорок.

Молча отошла. За её плечом между уходящих на три роста командора дверных косяков виднелась чистая зелёная поляна с солнечным светом в каждой травинке. И более ничего, – а где цитадель злого колдовства? Спрашивается.

– Энки тут. – Сказала. – Починили?

– Э… да, да.

– Глюки?

– Они самые, – входя и думая, сказать или нет, соврал он.

А вот она, цитадель. Справа подковой расположенные корпуса, под конвоем вековых круглый год зеленеющих деревьев – в качестве дополнительной болезненной фантазии выстриженных под новые виды животных. С танковым дулом вместо носа гиганты маршируют пятью ногами, в виде «коконов» ближнего боя морские обитатели с вечной архаической улыбкой и дыркой дыхала на плоских головах. Конечно, семья волов – трое, и каждому оставлен стригалём в жизни сведённый на нет, острый длинный рог. Ни одного леану не было.

Каждый раз, от одного редкого посещения до другого, здания растут, видать, их поливают волшебной водицей, или же над архитектурой можно тоже генетически надругаться.

Тут бы шпиль, наподобие тульи вышедших из употребления шатунов, и штандарт бы змеиным раздвоенным жалом дразнил ветерки с океана и дальних гор – врат основательнее всех, что могут измыслить техника и безнравственность аннунаков, утративших чувство Родины.

Лаборатории занимали целое крыло полуострова, почему бы и не развернуться? Всё тут подчинялось маленьким рукам Нин.

Энлиль увлёкся своим раздражением и это бездарное чувство оставило его неподготовленным к тому, что произошло. По залитому светом огромному лугу промчалось кубарем какое-то существо.

Энлиль не пожелал верить глазам. Существо было из самой страшной сказки, такому в полдень не полагается появляться. Такие появляются в полночь, если совесть не чиста, или перебрал во время последнего перекура.

– Ужасное… – Вырвалось.

– Они не такие красивые, как леану, – улыбаясь, ответила она – но зато они умнее.

Принужденная улыбка говорила, что она вооружена и сейчас готовится к бою. Которого не будет, сказал себе Энлиль.

Сквер городского типа для детей помещался посреди луга, по квадрату окружённый кустами особенной дикой красоты. Живая изгородь тянулась зигзагом к дальнему краю луга, где вздымали сплошную сталь стены.

– Разве красота это не ум? – Сказал он первое попавшееся.

Существо скрылось на дереве в кроне, и это тоже было неприятно. Я его не вижу, а меня видят. Но фея осталась спокойна, значит, так полагается, чтобы при свете дня бегали оборотни.

Из-под земли – так показалось – донёсся знакомый, век бы не слышал, голос:

– Постараемся сделать хорошеньких. Вроде Нин.

Не показалось. Только вековая, как деревья, выдержка помогла командору постыдно не подскочить от неожиданности, когда в трёх шагах из земли вылезла отрубленная голова Энки.

– Учтём пожелания власть предержащих.

Энлиль посмотрел на рыжую капусту и, повернувшись к Нин, осведомился:

– Ты пестицидами пользовалась?

Уже две лапы ухватились за края незамеченного лаза в металлическом кольце, утопленном в траве, и, подтянувшись, Энки повис в воздухе по пояс. Склоняя голову к плечу, он рассмотрел Энлиля.

– Таарищч инспектор пришёл? Ты показала, где у нас можно руки помыть?

Одним невесомым рывком он выдернул себя из лаза, и запрыгнул на траву.

– Или вы по части тараканов? – Подходя в раскачку, напомнившую Энлилю то, как двигалось существо, спросил Энки. – Ты показала, где у нас тараканы?

Он заложил руки подмышки и прошёлся в траве, шевеля носком возникший и покатившийся цветной мячик.

– Значит, красивых любите, командор.

В глаза заглянул, Энлиль не шевельнулся.

– Сделаем.

Энки поддел мячик и, подбросив его, подлетел вслед за ним и в воздухе ударил. Раздался свист. Энки проводил мячик, поглядел на задвигавшиеся кусты и повернулся.

Выражение лица Энлиля его удивило.

– Во имя Абу-Решита, – сказал тот, – остановитесь.

Тут же оборвал себя и подозрительно спросил:

– Что значит умнее?

Нин сухо ответила:

– Ряд навыков, которые в совокупности…

– Послушнее. – Понимающе перебил командор. – Ты учёный, в отличие от этого фигляра, могла бы и прямо сказать, какие навыки вы вырабатываете… Кстати, что он тут делает? Разве у тебя есть биологическое образование?

Энки возмутился.

– Да я – знаток биологии. Мардук, по-твоему, это что? – Он ударил себя в грудь. – А?

Энлиль заметил, как Нин зыркнула на Энки, испугавшись, что упоминание о детях для командора – розгой по сердцу. Но мысль, что его страдания обсуждают и жалеют его, была ещё противнее.

Так что деликатность Нин была хуже хамства Энки. Братишечка наглец восхитительнейший, пылкий, просто чудце якесь, по слову десятника, коего это свойство хозяйское само собой восхищало, как и все свойства Энки.

Энлиль отдавал себе отчёт, что стал изрядно нежнее за последние годы. Внешне наоборот. Стал ещё твёрже, спокойнее и увереннее.

Это началось в минуту ареста, усилилось после счастливого конца истории.

«Алмаз с червоточиной, – молвил тогда Энки. – Командор ваш. Он стал задумчивый, как нибирийская литература после высылки последнего властителя дум на полярные острова».

«Верно. – Печально сказала Нин. – Внешне-то он совсем другой».

Энки сделал руки ковшами у груди и покачал туда-сюда, мигнув Нин:

– Ну, что, покажем ему новое творение? – Командору. – Чтобы тебя утешить.

Нин пожала плечами:

– Ему всё равно. Да ещё арестует нас, и вправду.

Тем не менее, она оглядела Энлиля, надеясь, что в следующие полчаса он резко поумнеет, и отошла к помещению, похожему на кубик из её детского набора. Нин втянулась в комнатку, и дверь осталась полуоткрытой.

Энки отвернулся к деревцу, наклонившемуся острой верхушкой к самой траве, и закопошился.

– Прикрой.

– Ты что… ты что делаешь? – Испугался Энлиль и посмотрел на дверь, скрипуче засмеявшуюся над ним. – Нин увидит.

– А, безделка. Она подумает, это кто-то из её новых. Есть один, он всё время, тово…

– Не сомневаюсь, что у него был пример. – Удрученно заметил Энлиль. – Быстрее давай.

Энки рассердился и, полуоборачиваясь, показал, мотнув головой:

– Тоже мне, не распоряжайся. Это природа. Растопырься, никто и не заметит. Ну?

– Скотство какое. – Ворчал Энлиль. – Э. Э! Любезный! – Поспешно прикрикнул он, видя, что Энки намерен совершить разворот на пять часов.

Энки послушно вмонтировал в пейзаж свою выразительную спину. Энлиль помолчал и занервничал, покраснел и тревожно уставился на дверь, пытаясь прикрыть её взглядом.

– Ну?

– Уже. – Огрызнулся Энки и повернулся.

Энлиль отвёл глаза и взмахнул рукой.

– Ну, знаешь!

– Чего? А…

Энки несколькими взмахами привёл себя в порядок и с явным удовольствием ещё раз оглядел. Он ли не образец элегантности.

– Ничего. Для травы полезно, органика, брат, великое дело.

– М-да. – Обескураженно сказал Энлиль, глядя на результаты великого дела.

Энки издевательски посоветовал:

– Представь, что ты на берегу реки. Ты бы тогда не возмущался.

Нин открыла дверь настежь и, ещё не выйдя, глядя внутрь, спросила:

– Ты что-то сказал?

– Энлиль, – неторопливо сообщил Энки, – спрашивал, где у нас комната для мальчиков.

Энлиль заскрипел зубами.

– Я не… – И благоразумно умолк. Насилие бывает разных видов. Например, в виде развлечения.

– Там, в корпусе. – Сказала Нин.

Она вышла и пяточкой прихлопнув дверь, остановилась, чтобы побезопаснее перехватить довольно большой свёрток.

– Энки, ты бы сам объяснил, что ты, в самом деле…

Увидев лицо Энлиля, всё поняла и с упрёком взглянула на Энки. Её порицание пропало втуне. Энки, распуская в воздухе щедрые руки, кинулся к ней.

– Ох, ты. Вот мы, вот мы какие…

Энлиль забыл о шуточках Энки, так как теперь смотрел – не на свёрток, на лицо Нин, склонившееся над ним.

Энки с бормотанием:

– Тебе тяжело… нельзя… дай. – Отобрал свёрток и, взяв его очень умело, пошёл к брату.

– Мы тяжёлые. – Заглядывая в окошечко, бормотал он. – Тяжёлые мы. Совсем мы большие, а?

Энлиль сделал усилие над собой, чтобы не отшатнуться. В это время Нин оправляла своё одеяние, и он, конфузливо улыбнувшись ей, нахмурился. Что-то показалось ему – непривычное. Он себя одёрнул – за этими стенами вообще есть что-то нормальное?