Боль - Ольга Богуславская

Когда Алексею исполнилось тринадцать лет, его мать выбросилась с тринадцатого этажа. Клавдия Ивановна отыскала Владимира Алексеевича, он приехал на похороны. Как прошла встреча с сыном? А как она могла пройти после такой разлуки? У Владимира Алексеевича жена и дочь, отношения в семье, по его собственному определению, исключительные. Посидел на поминках, оставил деньги и уехал. А сын остался с бабушкой.

По свидетельству немногочисленных знакомых, Клавдия Ивановна Озолинь была крутого нрава, и внук беспрекословно ей подчинялся.

Алексей с детства был замкнутым, быстро утомлялся. Никаких особых увлечений в школе не имел, и после 9-го класса поступил в ПТУ учиться на плотника. Но — не получилось. Сам Алексей объясняет это так: то, что ему объясняли, он понимал, но почему-то спустя считанные минуты из памяти все улетучивалось.

В училище, понятно, его проблемы никого не интересовали, и пришлось уйти. Тогда Алексей стал работать дворником в детском саду. Восемьсот рублей в месяц плюс бабушкина пенсия, остальное поймете без слов. А тут ещё бабушка заболела.

Поскольку никто жизнью Клавдии Ивановны Озолинь и Алексея Бритикова не интересовался, восстановить картину их существования в последний год трудно. Свидетельства очевидцев — беглые и незаинтересованные, а дома у них, похоже, никто не бывал. Никакие гуманные организации, которым по уставу вроде бы положено следить за жизнью детей, оставшихся без попечения родителей, за стариками, на попечении которых остались дети, — никакие организации даже ради одной кривой галки ни разу не прислали в унылую обитель старой бабушки и странного подростка никакого деятеля, облеченного, кстати, большими полномочиями. Детей отнимать у совершенно здоровых бабушек для усыновления в богатые семьи, стариков по психбольницам ради квартир разметывать — тут социальные службы никогда не опоздают. А хоть раз зайти в квартиру Бритиковых и поинтересоваться, как себя чувствует бабушка Озолинь и почему она босая выходит на улицу, а потом не может вспомнить, откуда пришла, — всем было недосуг.

Между тем у Клавдии Ивановны начались какие-то странные приступы. Она перестала спать, выла по ночам, выбрасывала из окна вещи — в том числе однажды выбросила кроссовки, которые только что купил себе Алексей, твердила, что Алексей — сын дьявола, перестала умываться и наконец слегла. Нет, передвигаться самостоятельно она могла, но делала это все реже и реже. Зато часто испражнялась на постель Алексея.

Он держался, как мог. В детском саду ему давали еду для бабушки, но накормить её становилось все трудней. Она выплевывала еду, отталкивала внука, становилась агрессивной. В квартире царил ужасающий беспорядок. Алексей не хотел идти домой и подолгу сидел на лестнице, заходил в поликлинику рядом с детским садом и разговаривал с сердобольной женщиной, которая работает в регистратуре.

Наверное, многие его видели.

Соседи по подъезду, с которыми мне удалось поговорить, в один голос твердят, что в квартире Бритиковых было неладно.

Как выяснилось, соседи обсуждали между собой бедственное положение маленькой семьи. Некоторые ведь заходили в квартиру, видели, что Клавдии Ивановне очень плохо и что Алексей явно не справляется с ситуацией. Нельзя было не понять, что нужна срочная помощь.

Дальше что?

А ничего. Соседи не обязаны следить за порядком в чужих квартирах.

В воскресенье, 25 марта, Алексей Бритиков поехал в Долгопрудный, навестить своего школьного приятеля, который служит в армии. Вернувшись вечером, он обнаружил, что бабушка лежит на полу. Потом он скажет: "Я по глазам понял, что ей очень плохо".

В 18.40 на 44 подстанцию "Скорой помощи" поступил вызов к Клавдии Ивановне Озолинь.

По словам Алексея, врач "скорой" осмотрел бабушку и сказал, что ей нужно в больницу. Спросил, есть ли в доме деньги. Когда выяснилось, что нет, человек в белом халате сообщил Алексею, что в больницу без денег не берут, а бабушка скоро умрет.

Из допроса Евгения Викторовича Никитина, врача 44-й подстанции "Скорой помощи":

"Никаких телесных повреждений я у Озолинь не обнаружил. Последняя на свое здоровье не жаловалась. Если бы у Озолинь имелись тяжелые повреждения, я бы в обязательном порядке направил её в больницу… Озолинь была оставлена дома потому, что отказалась от госпитализации или у неё не было никаких повреждений. Почему она не была доставлена в больницу, я точно не помню…"

Двадцать шестого марта, в понедельник, Алексей в 4.30 ушел на работу. Бабушка спала.

Спустя час он вернулся и обнаружил, что бабушка умерла.

Телефон в квартире Бритиковых отключен за неуплату. Алексей снова побежал в соседнюю квартиру вызывать "скорую".

Из допроса Нины Семеновны Ивановой, врача 44-й подстанции "Скорой помощи":

"Когда мы приехали по указанному адресу, дверь нам открыл молодой человек, Бритиков. Он пояснил, что накануне Озолинь стало плохо, он вызвал "скорую" и врач нашей подстанции Никитин поставил ей диагноз "острое нарушение мозгового кровообращения". Я обратила внимание, что в квартире очень грязно. Озолинь лежала в дальней комнате на диване… В комнате было темно, но я увидела, что у Озолинь имеются синяки и гематомы. Я спросила у Бритикова, откуда у неё повреждения, на что последний ответил, что Озолинь долго болела и сама падала на пол. Я визуально осмотрела труп, затем позвонила на подстанцию и выписала бланк констатации смерти Озолинь…"

"Я померила Озолинь давление, пульс, послушала сердце, но признаков насильственной смерти я у неё не обнаружила (выделено мной. — О.Б.)".

В это же время в квартире Бритиковых появился и участковый Титов. Он тоже не заметил ничего подозрительного.

Алексею дали бланк "Скорой помощи" и сказали, что ему нужно сходить в районную поликлинику, чтобы участковый врач выписал справку о смерти бабушки.

Участковый врач был в отпуске. Вместо него пришла врач Н.Н.Суковатая. Она, как и врач "скорой помощи", осмотрела труп визуально, не переворачивала, но "подняла футболку и осмотрела грудь Озолинь". Признаков насильственной смерти не обнаружила и выписала направление в морг.

На другой день, 27 марта, из морга в ОВД "Новое Переделкино" поступила телефонограмма о том, что при вскрытии тела Озолинь обнаружены признаки насильственной смерти. И указана причина: "тупая сочетанная травма"…

Перечисление повреждений занимает две страницы.

Среди них переломы 14 ребер, надрыв плевры легких, разрыв поджелудочной железы, отслойка капсулы печени, перелом правого рожка подъязычной кости, оскольчатый перелом носа и т. д. и т. п.

Клавдия Ивановна Озолинь была не просто избита — по словам медиков "по ней как будто танк проехал".

Эксперт Е.В. Солохин проводит экспертизу. А вечером все того же 27 марта Алексея Бритикова задерживают и доставляют в милицию, где оперативные сотрудники "берут у него объяснение". Похоже, с применением кое-каких приемов карате. Согласно содержанию "объяснения", Бритиков рассказал, что 24 марта он сорвался из-за того, что в течение двух недель его бабушка находилась в ужасном состоянии. И он её избил.

Спустя сорок минут материал передают следователю Солнцевской прокуратуры А. Шильнову, и он тут же допрашивает Бритикова. Правда, в качестве свидетеля. И просит написать, что Алексей не нуждается в адвокате и хочет воспользоваться его услугами только в момент предъявления обвинения.

По тексту допроса свидетеля Бритикова хорошо видно, как "помогал" ему следователь: "Я не отдавал отчет своим действиям, был в состоянии эйфории, получал удовольствие от того, что избивал бабушку". Парень, который не смог выучиться на плотника, боюсь, не знает слова "эйфория". А насчет удовольствия — статья, по которой Шильнов собирался проводить расследование, как нож в масло входила в это удовольствие.

Спустя четверть часа после окончания допроса в качестве свидетеля, начинается допрос Бритикова в качестве подозреваемого. Он повторяет рассказ о том, как избил бабушку, но так как оперативнику он сообщил, что бабушка в момент избиения лежала, следователю приходится на ходу исправлять положение. Потому что травмы, описанные в заключении судмедэксперта, плохо совпадают с положением лежа. "Когда она поворачивалась ко мне боком, я бил её по спине…"

Все описывается бойко, четко и последовательно, как будто, нанося очередной удар, Алексей записывал его в блокнот и ставил номер.

Когда же 30 марта на допросе Бритикова в качестве обвиняемого появляется адвокат, возникают совсем другие интонации: "Я был очень возбужден, появилась агрессия, хотелось что-то кинуть, сломать, как выход своей агрессии, которая у меня накопилась. Я не хотел и не думал о том, чтобы сильно избить и убить бабушку…"

Слог другой. Не следователя, а Алексея Бритикова. А с подлинным слогом возникает и совсем иная картина случившегося.