Разум и чувство - Джейн Остен

Опасность снова встретиться с Уиллоби была, по мнению миссис Дэшвуд, практически одинаковой что в городе, что в деревне. Ведь все считающиеся ее друзьями теперь, несомненно, прервут с ним знакомство. Их наверняка никто не станет сводить намеренно, неожиданная встреча в гостях также произойти не может. Случайно столкнуться в толпе прохожих на лондонских улицах, конечно, можно, но вероятность этого даже меньше, чем в тихом уединении Бартона. Ведь после свадьбы молодожены прибудут в Алленхейм. Это событие миссис Дэшвуд сначала считала маловероятным, но потихоньку убедила себя в его неизбежности.

У миссис Дэшвуд была еще одна причина удерживать дочерей в Лондоне. Недавно она получила письмо от пасынка, в котором он извещал, что прибудет в Лондон с супругой в середине февраля. Миссис Дэшвуд не сомневалась, что ее дочери должны иногда встречаться с братом.

Марианна обещала послушаться мать и покорилась ее решению без возражений, хотя оно было прямо противоположным ее собственным желаниям и ожиданиям. Она искренне считала его неправильным и принятым на основе ошибочных предпосылок. Настаивая на ее пребывании в Лондоне, миссис Дэшвуд лишала ее единственного настоящего утешения – нежной материнской ласки, обрекала ее на жизнь в обществе и светские обязанности, которые наверняка не дадут ей ни минуты покоя.

Впрочем, ее утешала мысль, что ее несчастье может обернуться большой радостью для Элинор. Последняя в свою очередь, обоснованно полагая, что избежать встреч с Эдвардом ей не удастся, тешила себя надеждой, что продление их визита, хотя и будет крайне тяжело для нее, окажется полезнее для Марианны, чем немедленное возвращение в Девоншир.

Старания Элинор уберечь сестру от любых упоминаний имени Уиллоби не остались безрезультатными. Марианна пожинала их плоды, не подозревая об этом. Миссис Дженнингс, сэр Джон и даже леди Палмер при ней не разговаривали о нем. Элинор страстно желала, чтобы их сдержанность распространилась и на нее, но об этом оставалось только мечтать. И день за днем ей некуда было деваться от их негодующих откровений.

Сэр Джон никак не мог предположить, что такой поворот событий возможен. Он был самого высокого мнения об этом человеке. Такой веселый, компанейский малый. А лучшего наездника не сыскать во всей округе! Нет, воистину чужая душа потемки. Пусть катится ко всем чертям. Туда ему и дорога. А сэр Джон больше никогда не перебросится с ним хотя бы словом. Ни за какие блага. Даже если им когда-нибудь придется провести два часа рядом в бартонской роще в засаде на птиц. Подумать только, каков подлец! А ведь во время их последней встречи он даже предложил этому человеку выбрать любого щенка Шалуньи! Вот ведь как все обернулось!

Миссис Палмер была разгневана ничуть не меньше. Она решила, что немедленно прервет с ним знакомство. И не важно, что она с ним вообще незнакома. Больно надо! Жаль только, что Комбе-Магна располагается так близко от Кливленда, впрочем, это не слишком важно. Все равно ездить туда с визитами ей не придется – слишком далеко. Кипя от негодования, она дала себе клятву никогда больше не упоминать имени Уиллоби, а также рассказать всем родственникам и знакомым, какой он непорядочный и бессовестный человек.

Миссис Палмер также считала своим долгом выяснить все подробности предстоящей свадьбы и в деталях пересказывать их Элинор. Она вызнала, у какого мастера заказан новый экипаж, какой художник пишет портрет мистера Уиллоби, а также в каком магазине куплены туалеты мисс Грей.

Невозмутимость и вежливое безразличие леди Мидлтон целительным бальзамом проливались на душу Элинор, измученную многословным сочувствием остальных. Ей было приятно сознавать, что в кругу их друзей имеется кто-то, кому она совершенно неинтересна. Мысль о том, что рядом живет некто, не проявляющий к ним интереса, не выпытывающий у нее с болезненным любопытством подробности о состоянии сестры, приносила ей утешение.

Свое мнение о произошедшем леди Мидлтон выражала не более одного раза в день, в крайнем случае дважды, если к теме возвращались слишком уж часто. При этом она всегда произносила: «О, как это ужасно…» Благодаря столь лаконичному изъявлению сочувствия она с самого начала виделась с обеими мисс Дэшвуд без каких бы то ни было эмоций, а вскоре и вообще перестала вспоминать о недавних событиях. Поддержав таким образом достоинство своего пола и осудив недостатки противоположного, она без угрызений совести целиком окунулась в заботу об изысканности своих светских вечеров. Кроме того, она решила, хотя и против воли сэра Джона, после свадьбы непременно нанести визит и оставить карточку у миссис Уиллоби. Эта девица обещала стать настоящей светской львицей.

Только деликатные и совершенно неназойливые расспросы полковника Брэндона не досаждали Элинор. Он более чем кто-либо другой заслужил свое право интересоваться состоянием ее сестры, стараться облегчить ее несчастье. Главной наградой за печальную исповедь служила ему жалость, порой мелькавшая в глазах Марианны, а также доброта, с которой она разговаривала с ним, хотя это случалось и нечасто. Полковник Брэндон получил возможность убедиться, что ответом на его самоотверженную откровенность явилась возросшая симпатия Марианны к нему, а Элинор втайне лелеяла надежду, что эта симпатия в дальнейшем еще более окрепнет. Однако миссис Дженнингс, которая не была посвящена в его тайну, видела лишь, что полковник не изменяет своей мрачности и не поддается на уговоры сделать предложение или поручить эту миссию ей. Сперва она мысленно отложила задуманную ею свадьбу на более поздний срок, а вскоре и вовсе потеряла веру в осуществимость своих планов. Взаимопонимание, наладившееся между полковником и мисс Дэшвуд, заставляло предположить, что шелковица, канал и тисовая беседка достанутся ей, и миссис Дженнингс на время отбросила всякие мысли о мистере Феррарсе.

В самом начале февраля, то есть примерно через полмесяца после получения письма от Уиллоби, Элинор выпала неприятная обязанность сообщить сестре о его женитьбе. Она предпочла, чтобы Марианна услышала об этом от нее, стремясь донести до нее неприятные сведения со всей возможной деликатностью. Элинор начала этот разговор, лишь только обряд был завершен, не желая, чтобы Марианна узнала обо всем из газет, которые со вниманием просматривала каждое утро.

Марианна выслушала сестру весьма сдержанно и почти спокойно, поначалу даже без слез. Правда, очень скоро слезы все-таки хлынули по ее лицу бурным потоком, и до конца дня она находилась в состоянии едва ли лучшем, чем когда поверила в его предательство.

Молодые сразу же по завершении церемонии покинули Лондон. Поскольку нечаянной встречи с ними можно было не опасаться, у Элинор проснулась надежда заставить сестру, не покидавшую дом с того самого рокового дня, начать снова выезжать.

Примерно в то же время объявились сестры Стил. Они недавно поселились у дальней родственницы, жившей в Холборне в Бартлет-Билдингс, и сразу же поспешили нанести визит более знатной родне на Беркли-стрит и Кондуит-стрит. Их приняли с распростертыми объятиями.

Одна только Элинор не испытывала радости. Их общество всегда было ей в тягость, поэтому ее приводили в недоумение громогласные и неумеренные восторги Люси, восхищенной тем, что она еще застала сестер Дэшвуд в столице.

– Я была бы страшно огорчена, если бы не нашла вас еще здесь, – беспрерывно повторяла она, делая акцент на слово «еще». – Но я всегда была уверена, что мне непременно повезет. Я не сомневалась, что вы задержитесь в Лондоне еще на некоторое время, хотя в Бартоне вы говорили, что ни за что не проведете здесь больше месяца. Но я считала, что вы обязательно перемените свое решение, когда дойдет до дела, и оказалась права. Разве вы могли уехать, зная, что в Лондон едут ваши брат и сестра! А теперь вы уж наверняка не станете торопиться с отъездом. Право, я страшно рада, что вы не сдержали слово!

Элинор отлично поняла Люси, и ей потребовалось все ее самообладание, чтобы не показать этого.

– Как вы доехали, моя дорогая? – полюбопытствовала миссис Дженнингс.

– Позвольте вас заверить, что не в дилижансе! – с торжеством в голосе воскликнула мисс Анна Стил. – Всю дорогу мы ехали только на почтовых, а с каким кавалером… Доктор Дэвис как раз собрался в Лондон, вот мы и попросились к нему в компанию. Он повел себя удивительно благородно и даже заплатил за наем дорожной коляски, кажется, на десять, а быть может, даже на двенадцать шиллингов больше нас.

– Вот как! – воскликнула миссис Дженнингс. – Какой любезный молодой человек. И уж наверняка холостяк, я не ошиблась?

– И вы туда же, – довольно хихикнула мисс Стил. – Не понимаю, почему все меня дразнят этим доктором. Все кузины наперебой твердят, что у меня появился постоянный ухажер, но я-то ведь о нем не думаю! «Ах, Нэнси, – вот и твой милый пожаловал», – заявила мне вчера кузина, заметив, что он переходит улицу. А я ей в ответ: «О ком это ты?» Я вовсе не считаю доктора своим ухажером.