Окно в природу-2002 - Василий Песков

Природа изменчива — что-то растет, что-то в это же время увядает и умирает. Для Толстого усадьба не была музеем. Изначально это было место довольно голое, изрезанное оврагами. Толстой много усилий приложил засадить овраги дубовым лесом. И преуспел. Площадь лесов в Ясной увеличилась в четыре раза. Среди них-то большая поляна поляной и выглядит.

Лесом тут пользовались по-хозяйски — рубили спелую древесину, брали лес на дрова. В дневниках Софьи Андреевны обнаружена интересная запись (1878 г.): «Мы взялись делать 6000 бочек… Ходила смотреть, как делают». Трудно предположить, что делалось это из усадебного леса. Скорее всего, это было в «засечном», казенном лесу.

Все растущее невозможно законсервировать. И все-таки тут поддерживается облик усадьбы, какой была она в последние годы жизни Толстого. Умирающие деревья срубаются, на их место насаждаются новые, но бережно отношенье к деревам-долгожителям, которые «помнят графа». Среди них трехсотлетние дубы, двухсотлетние липы, клены и ясени. Узловатые, с отпиленными омертвевшими сучьями, с залатанными пустотами стволов, они заставляют остановиться, напоминая о течении времени и о том, что деревья обычно переживают людей.

Открытием для меня были тут тополя. Обычно недолго живущие родственники осин тут потрясают увидевшего. Растут они вблизи входа в усадьбу у малого пруда и поражают одновременно высотою, толщиною и стройностью. Мне почудилось даже, что вновь я в Америке, в знаменитом лесу секвой, в лесу деревьев, живущих по нескольку тысяч лет. Но это были тополя. Стал вспоминать: где еще видел таких великанов? Вспомнил город Пржевальск на Иссык-Куле и берега аляскинского Юкона. То были деревья мощные, но разлапистые, кряжистые. Тут же тополя при высоте почти в сорок метров — как струны между землею и небом.

При ближайшем рассмотрении оказалось: старые, старые. «Они как трубы — сердцевины почти уже нет, — объясняла мне лесовод Елена Владимировна Солдатова. — Гулкие, как африканские деревянные тамтамы. И, поглядите, — дупла, дупла. В них водились совы и дикие пчелы. Всеми силами стараемся продлить жизнь этих тринадцати великанов. Смотрите, сколько заплаток из жести, из металлических сеток на древесине. Приглашаем для этой работы специалистов — они действуют, как альпинисты».

Тополям двести лет. Посажены были матерью Толстого — Марией Николаевной. Яснополянский «сиделец» часто приходил поглядеть на любимые дерева.

В музее-усадьбе создана «служба природы», которую возглавляет профессиональный эколог Александр Григорьевич Заикин. Я его знаю несколько лет и успел полюбить за ровный, спокойный характер, за преданность Ясной Поляне, за настойчивость в деле. «Моя работа — сделать остров зелени, со всех сторон окруженный дорогами и промышленными объектами, островом обитаемым. Добиться, чтобы тут жило все, что было и раньше».

Дело это далеко не простое. При Толстом Ясная не была «островом». Тут водилось все, что жило вокруг. Софья Андреевна пишет о подстреленном в молодом березняке тетереве, о рыжиках, набрать которых можно было за полчаса. Толстой с Тургеневым охотились тут на вальдшнепов. Красноречиво названье местечка — Волчья бойня (были, видимо, тут облавы на серых).

Вальдшнепов весною по-прежнему можно увидеть. Но тетеревов и рыжиков (грибов, почти повсеместно исчезнувших) развести невозможно. И все же леса и поляны усадьбы много богаче мест окружающих. Александр Григорьевич говорит: «Послушаем звуки усадьбы — они были и при Толстых. Крик петуха, ржание лошадей, кваканье на пруду лягушек (исчезали, пришлось разводить), кряканье уток, пение соловьев, иволги, кукование, крики воронов, соек, сорок, дятлов, дроздов, свисты поползней, а зимой — снегирей». Заходят в заросли лоси и кабаны, живут тут косули, лисы и зайцы, несколько гнезд ястребов. Животные хорошо чувствуют безопасность этого места, привыкли к людям. «Синицы и поползни хватают зерна у экскурсантов с руки. В суровое время кое-кого подкармливаем. Для птиц на зиму оставляем пять — семь мешков семечек, для косуль и зайцев бережем яблоки».

Почти священные в Ясной Поляне ужи. Известно, что Софья Андреевна любила безобидных желтоголовых змей, поила их молоком. И сейчас все работники Ясной Поляны считают долгом ужам покровительствовать. Можно услышать крик экскурсанта — «Змея!», но никто из служащих себя не уронит подобной слабостью, хотя уверенно можно сказать: и безобидных ужей любят не все.

Бережно сохраняются, восстанавливаются и постройки прежней Ясной Поляны. Конюшня полна лошадей. На берегу Большого пруда реставрируются баня и кузница. Нынешнего молодого Толстого (Владимира Ильича — праправнука Льва Николаевича) мы с Александром Григорьевичем уговариваем восстановить на Воронке водяную мельницу, и это дело, кажется, двинулось — налажена связь с реставраторами.

Об интересе посетителей Ясной Поляны к старому деревенскому быту свидетельствует притягательная сила недавно восстановленной кучерской избы. В ней собран житейский инвентарь вековой давности — хомуты, дуги, прялка, сундуки, лоскутное одеяло, печной инвентарь. Интерес у массы посетителей к этому такой же, как ко всему, что хранится в доме Толстых. Меня, сидевшего на скамейке у кучерской, две городские девчурки, кусая от смущенья воротнички платьев, спросили: «Дядя, а изба работает?» Когда же их с матерями пригласили в избу и позволили влезть на печь, они, притихнув, шептались и никак не хотели слезать.

А мне Александр Григорьевич устроил королевский подарок: разрешил переночевать не в дорогой, предназначенной для иностранцев гостинице, а на печи в кучерской. Ночь оказалась, правда, почти бессонной. Покатавшись с разными мыслями с боку на бок, я вышел наружу. Перекликались в темноте совы, «циркали» летучие мыши, у фонаря «трюкали» два сверчка. И висела над Ясной Поляной дымная полоса Млечного пути, сияла Большая Медведица, падали августовские звезды. Время течет, а там, в вышине, — никаких видимых перемен. Вспомнилась запись неутомимой Софьи Андреевны, сделанная сто тридцать лет назад: «Всю ночь Левочка до рассвета смотрел на звезды».

27.09.2002 — Калитвянский паром

Через реку можно переправиться в лодке. Там, где переправляются часто, строят мосты — небольшие скрипучие или стальные клёпаные, похожие на кружева, и загадочно гудящие, когда по ним мчится поезд. Теперь строят мосты из железобетона. А там, где большие затраты неоправданны, через реки строят мосты наплавные. «Поплавки», на которых лежит настил, на зиму убирают, а когда весною вода войдет в берега, мост за короткое время снова готов. Есть места, где и такой мост дорог, но надо не просто перебраться на другой берег, а переправить и лошадь с повозкой, автомобиль. Тогда сооружают паром.

Паромы я видел разные. Через реку Красную во Вьетнаме платформу с людьми и машинами тянет притороченный сбоку катер. На Верхней Волге у деревни Сытково я видел паром старинный — плавучую деревянную плоскость с возами сена, с лесорубами и мальчишками на велосипедах. Паромщик двигал платформу, цепляясь за натянутый над рекой трос дубовым «зубом» с прорезью. Удивительно поэтичной была эта неспешная переправа (цела ли сейчас?). Ее терпеливо ждали. Ждали, когда загрузится на том берегу (холостой ход — расточительство). А когда, поскрипывая, паром шел через реку, прекращались начатые на берегу разговоры — все глядели, как струится вода, как приближается другой берег.

Паромщик всегда был фигурой уважаемой (какой-нибудь немолодой уже «Степаныч» с цигаркой). С ним, ожидая переправы, можно было перекинуться словом, а то и душевно поговорить, узнать местные новости. Паромщик и бакенщик на реке были люди романтического, всем нужного дела. Бакенщики теперь исчезли, а паромщики, там, где проселки упираются в реку и продолженье имеют на другом берегу, еще сохранились. С одним недавно я познакомился.

Его посудину мы каждый день видели из рыбацкого лагеря. Постукивал в тишине негромко мотор, и поперек Дона двигалось нечто вроде аккуратной шкатулки. «Сашкин паром…» — сказал лесничий, учивший нас ловле сомов.

А как-то утром у костра появился веселый, сразу располагающий к себе человек. Когда познакомились, он сказал: «Я тут — паромщик». Все приезжие засмеялись: «В паромщики обычно идут старики». Выяснилось: сорокалетний Александр Новиков (для всех — Сашка, а для мальчишек — дядя Саша) не просто паромщик, но и владелец парома.

Слово за слово, и добродушный Александр рассказал о пути в паромщики — способе оказаться летом поближе к реке. На Дону все с рекой как-нибудь связаны, хотя бы душевно. У Сашки дед был знаменитым сомятником, отец — тракторист, отправляясь пахать, непременно прихватывал удочку. Александр вырастал в объятьях реки и был в курсе всего, что бы на Дону ни случалось. По рассказам он знал: в 43-м году, во время сраженья под Курском, тут тоже вода кипела от взрывов. Следы тех боев выявляются и поныне. Недавно лесничество продало дубовые кряжи изготовителям фанеры, так те от дальнейших поставок отказались — «в древесине свинец и железо».