Пункт третий - Татьяна Евгеньевна Плетнева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Спасибо, – сказала Александра Юрьевна, – а как с билетами?
– Улетишь, – пообещала Людка. – Сейчас свободно. А если еще что-нибудь ему передать хочешь – давай, потом отблагодаришь.
– Не надо, – отвечала Александра Юрьевна, с удовольствием вспоминая наставления чечена. – Не надо, да и нечего, все уже отдала.
– Может, записку, – тихо предложила Людмила Сергеевна, – может, не договорили чего, а?
– Не надо, – повторила Александра Юрьевна.
– Боишься? Не доверяешь, да? – тонко отыграла Людка. – Так и скажи, чего там. Я-то к тебе со всей душой, помочь хотела. Думаешь, не понимаю, что дело-то ваше трудное?..
Открытость сержантской души почему-то доконала Александру Юрьевну. Она вырвала страничку из блокнота и начала писать медленно, останавливаясь и обдумывая каждое слово.
4
Виктор Иванович долго рассматривал непонятные строчки, потом осторожно нагрел записку над плитой; тайнописи не было. Впрочем, на это он и не рассчитывал: Полежаева писала в открытую, при Людке.
Обрывки невесть когда позабытого школьного английского пронеслись, как перелетные птицы, и снова скрылись в подсознании капитана.
Вспомнив, однако, чем занимается Рылевский в рабочее время, Виктор Иванович решил, что пишет она все-таки по-английски; Людка, видимо, большого доверия у нее не вызвала.
От содержания этой проклятой записки во многом зависела его дальнейшая жизнь. Как славно было бы позвонить сейчас в управление и начать так: «Перехвачено незаконное письмо следующего содержания…»
Отправить же это послание в Пермь завтра, с нарочным, не узнав, в чем дело, никак нельзя.
Виктор Иванович расхаживал по комнате, присаживался, разглядывал записку, вскакивал и снова ходил, проклиная чужие черт знает для чего придуманные наречия, тех, кто на них говорит, и Александру Юрьевну лично, пока ему в голову не пришла простая и спасительная мысль.
Лейтенант Волков уже год как числился студентом в высшей заочной школе МВД. Ясно, конечно, что этот пень не знает ни английского, никакого другого, но у него обязательно должен быть учебник, или словарь, или и то и другое.
Виктор Иванович долго топтался на холодной площадке, извлекая разнообразные трели из Волчьего звонка; немного погодя за дверью послышались шаги, кашель, ругань; лейтенант очень невежливо поинтересовался личностью гостя и причиной беспокойства.
Впустив приятеля, он долго и обидно разъяснял ему, что желание выпить, похвальное само по себе, не повод еще врываться в дом среди ночи и снимать человека с бабы.
Однако, уяснив со временем серьезность и неотложность дела, лейтенант умылся под кухонным краном и стал искать необходимые книги.
– Ну давай, – сказал он важно, выкладывая на стол словарь и учебники, – давай попробуем, может, поймем.
Васин положил перед ним записку и отошел к окну.
Лейтенант нахмурился, крепко уперся локтями в стол и попытался решить задачу в лоб, однако, не обнаружив в словаре ни одного из предлагаемых слов, помрачнел и уставился в записку.
– Так, – сказал он после долгого молчания, – вот что, Вить: это не на английском. Так что извини – помочь не могу.
Виктор Иванович ничего не ответил. Снежная муть и тьма за окном, его собственное размытое отражение в темном стекле, тусклая лампочка, холодная чужая кухня; чувства капитана качались, как маятник, от безразличия к отчаянью, когда душа уже отказывается вмещать происходящее, а ум все еще мечется в поисках выхода, щелки, спасения. Надежда умирает последней.
Лейтенант зевнул и, подтягивая на ходу кальсоны, поплелся в сортир. Из коридора выглянула заспанная Волчиха, увидела Васина, ойкнула и исчезла.
– Всё, – решительно подытожил хозяин, приваливая сортирную дверь ковриком, чтоб не дуло, – ловить тут больше нечего, разве что с утра еще попробовать.
Однако улизнуть ему не удалось: его жена в накинутом поверх ночной рубашки халате уже втиснулась на кухню и захлопотала у плиты.
Мгновенно поданный ею крепкий чай с бутербродами вернул лейтенанту способность мыслить и сопоставлять; он начал быстро и аккуратно подчеркивать карандашом какие-то буквы.
Виктор Иванович, сидевший вполоборота к столу и в рассеянности поедавший полночный ужин, не заметил свершившегося перелома и потому вздрогнул, не веря своим ушам, когда Волчиха сказала вдруг спокойно и протяжно:
– Получилось, Коль? Я так и знала, что у тебя выйдет.
– Гляди, гляди, – вопил Волк, стуча по столу карандашом, – я же говорил, что это не английский – она его, наверно, сама не знает, здесь только буквы английские, гляди!..
Виктор Иванович глядел, не понимая ничего и замирая от страха, что Волчья эврика сейчас окажется ошибкой, разлетится вдребезги, как и все остальное.
– Да гляди ж ты, все получается, – кричал лейтенант, – гляди, вот: первое слово я не разобрал, но дальше все четко.
И он прочел вслух, радуясь и торжествуя:
– «…Капита, тот мент». Все ведь ясно, да? «Тот мент, капитан». Она просто спереди лишние буквы ставит, а слова не дописывает, чтоб запутать.
– Читай дальше, – попросил Васин.
Лейтенант подумал немного и прочел следующую строку:
– «…Ест и на ленте». Ну тут, конечно, непонятно, но главное ведь шифр разгадать, так?
– Дальше, дальше, – умолял Виктор Иванович.
Волков закурил и погрузился в работу; временами он отрывался от текста и возводил глаза к потолку.
Из путаницы лишних и недописанных букв выплыла вдруг странная и жуткая фраза; лейтенант сказал шепотом:
– Дело серьезное, Вить. Последнее вот что: «Ира и нити у мин сани». Слова она путает, но, вообще-то, ясно: нити от мины у саней. А «Ира», предположим, к предыдущему относится: тогда надо не «ест», а «есть» читать: «есть и на ленте Ира»[46]. Ксива, например, от какой-то Иры.
– Подходит, подходит, – радостно кивал Васин, – жена у него Ирина. Да, дела. Срочно в Пермь звонить надо. Запиши-ка мне, как там, и пойду.
– Ты, Коль, сам-то в это дело не мешайся, – попросила мужа Волчиха. – Ему ведь подняться надо, не тебе. Пусть думают, что он и разобрал. А если правда у вас там, где сани грузовые стоят, мину вдруг обнаружат, – Витьку повысят, а то и хозяином сделают.
Через полчаса дежурный областного управления госбезопасности уже записывал странную и тревожную телефонограмму о заминированном участке четвертинской зоны.
5 сентября 1982 года
– Хорошо бы погреб с миноискателем пройти, – вздохнул капитан Васильев.
– Хорошо бы, – откликнулся Валентин Николаевич, – хорошо бы вообще в разведку перейти, там выдают.
Оторвавшись от чтения, он обвел глазами комнату. Упоминавшийся в романе поэт Старицкий сидел на печи, свесив ноги в байковых портянках, раскачивался и мурлыкал себе под нос какой-то унылый напев. Рылевский с Дверкиным чифирили, сидя на кровати, и из-за их спин доносился тоненький храп Фейгеля.
Валентин Николаевич устал от непрерывного трехчасового чтения. Несмотря на все затеи автора, повествование потеряло некоторую,
