Стратегический взгляд: Америка и глобальный кризис - Збигнев Казимеж Бжезинский

В этом расширенном контексте экономического и политического сотрудничества потребуют мирного урегулирования три наболевших американо-китайских вопроса: один, вероятно, в ближайшем будущем, второй – не позже ближайших нескольких лет, и третий – в течение десятилетия, если исходить из того, что конструктивное развитие двусторонних американо-китайских отношений в рамках регионального взаимодействия в Азии будет продолжаться.

Первый из наболевших вопросов относится к разведывательным операциям Штатов на границе китайских территориальных вод (шесть миль от береговой линии), а также периодическому патрулированию американскими кораблями международных вод, которые тоже входят в китайскую экономическую зону. Эти действия объяснимо расцениваются Китаем как провокация, и, ответь он тем же, негодованию американцев не было бы предела. Кроме того, воздушные разведывательные операции чреваты серьезным риском ненамеренных столкновений, поскольку Китай обычно в таких случаях поднимает в воздух свои истребители для проверки или даже преследования.

Частичному урегулированию этого вопроса может помочь более систематическое рассмотрение второй все сильнее обостряющейся проблемы – наращивания военной мощи обоими государствами. Размеры оборонного бюджета и размах программы вооружений в Штатах объясняются, с одной стороны, незаконченными военными кампаниями, а с другой – международными оборонными обязательствами. На этом этапе ответные действия Китая не выходят за рамки региональных, однако они все равно напрямую затрагивают проблемы американской безопасности и обязательства Штатов перед азиатскими союзниками. Поэтому любое долгосрочное китайско-американское партнерство потребует систематических усилий со стороны обоих государств по поиску компромиссных решений в области перспективных военных планов и мер взаимного успокоения (что поможет также уменьшить беспокойство Японии и Южной Кореи). Отсутствие подобного компромисса почти наверняка вырастет в непреодолимую проблему, чреватую не только расшатыванием существующего сотрудничества, но и новым витком гонки вооружений.

Третий наболевший геополитический вопрос одновременно и самый сложный, но его урегулирование могут упростить подвижки в описанных выше первых двух. Он касается будущего статуса Тайваня. Соединенные Штаты уже не признают Тайвань как суверенное государство и встают на позицию Китая, согласно которой Китай и Тайвань – это две части одной страны. На каком-то этапе взаимного урегулирования Китаю и Штатам придется учесть, что продажа Америкой оружия независимому Тайваню в целях его безопасности не может не вызвать негодования Китая, но что формула Дэн Сяопина «одна страна, две системы» обеспечивает достаточно гибкую основу для территориального объединения и одновременного разделения в политических, социальных и даже военных вопросах. (Формула в этом случае примет другой вид: «Одна страна, несколько систем».)

Эта формула (в изначальном, более узком варианте) уже испытана на Гонконге – с того момента, как Китай получил суверенитет над этой бывшей британской колонией. Несмотря на ввод китайских войск, Гонконгу удалось сохранить внутреннюю автономию, в том числе и демократический строй. И учитывая постепенное усиление Китая, маловероятно, что Тайвань сможет бесконечно отказываться от объединения на основе более гибкого толкования знаменитой формулы, которая в этом случае позволит обойтись без дислокации НОАК на территории острова. Готовность Китая и Америки выработать соглашение по этому политически и морально болезненному вопросу будет, несомненно, зависеть от общего характера их взаимоотношений. Урегулирование первых двух проблем устранит в обозримом будущем наиболее вероятные источники геополитической враждебности. Однако неразрешенность третьего вопроса в долгосрочной перспективе может привести к серьезному разрыву в отношениях, тем более что еще при Никсоне Штаты согласились принять принцип «единого Китая», признаваемый как КНР, так и Тайванем.

Как уже отмечалось выше, в конечном итоге многое будет зависеть от внутреннего состояния обеих стран. Обновление инфраструктуры, открывшееся «второе дыхание» в разработке инновационных технологий, заново обретенный исторический оптимизм и выход из политического тупика придадут Америке уверенности в отношениях с набирающим силу Китаем. У нее появится более четкое, менее манихейское видение мира, в котором политическое господство придется так или иначе с кем-то делить.

Точно так же многое зависит от того, как будет развиваться сам Китай. Последние два столетия в его истории были бурными и неспокойными. Современный период спокойствия и прогресса насчитывает всего тридцать лет. XIX век был для Китая эпохой раскола, упадка и жестокой военной интервенции, а также унизительных иностранных «концессий». XX век – период почти непрекращающейся мучительной борьбы на фоне национального пробуждения. Сунь Ятсен, а вслед за ним и Чан Кайши пытались сделать для Китая то же, что сделал для Турции Ататюрк, но потерпели неудачу. Мао Цзэдун выступил губительным для страны аналогом Сталина. И только Дэн Сяопин сумел добиться того, чего не удалось добиться в СССР Горбачеву: поставить Китай на рельсы успешных внутренних преобразований, играя одновременно на индивидуальных чаяниях китайских граждан и на всколыхнувшихся народных амбициях.

Если подъем китайской экономики будет продолжаться такими же темпами, маловероятно, что в ближайшем будущем (скажем, до 2030 года) следует ожидать – как надеются многие на Западе – появления в Китае конституционной демократии на базе среднего класса по европейско-американской модели. (Не будем забывать, что Тайваню понадобилось около 60 лет на переход – при внушительной поддержке и сочувствии Штатов – от авторитаризма к конституционной демократии.) Таким образом, перед Китаем открываются два пути сохранения национального единства в современных условиях (упрощенного доступа к внешнему миру, активизации общения по Интернету, повышения уровня жизни – хоть и неравномерного), и ни тот ни другой путь не предполагает копировать западную многопартийную плюралистическую демократию. Первый из них, опасный, уже обсуждался: это модернизация Китая с превращением в агрессивную, нетерпеливую, ура-патриотическую и националистическую державу, где власть и инициатива окажется в руках НОАК. Такой Китай будет опасен не только для окружающих, но и для самого себя.

Менее опасной для международного сообщества альтернативой националистическому Китаю, охваченному шовинизмом по образцу Европы XX века, может стать конфуцианство на современный лад. Политическая культура в Китае уходит корнями в глубокую древность и проникнута самобытными философскими представлениями о жизни, иерархии и власти. Понятие государственной гармонии, в которой единство обеспечивается авторитарными методами, но на словах проистекает из общности философского мировоззрения, где власть дается в результате меритократического отбора, а не открытого политического соревнования и где политическая стратегия диктуется «фактами», а не догматизируется, берет начало в далеком прошлом страны. Примечательно, что Дэн Сяопин неоднократно, вторя Конфуцию, призывал «искать истину в фактах».

Китайское руководство, кроме того, прекрасно осознает, что огромная прослойка стареющего контингента может сильно нарушить социальную сплоченность – тем самым ставя под удар конфуцианское понятие гармонии. (Президент Цзян Цзэминь на вопрос автора данной книги, что он считает главной проблемой для своей страны, не задумываясь ответил: «Слишком много китайцев».) Китайские официальные лица осознают растущую опасность, которой чревато все более очевидное социальное расслоение и то, что сотни миллионов граждан пока не получают никаких благ от проходящих в стране преобразований. В том числе и поэтому бороться с внутренней угрозой гармонии гораздо важнее, чем распространять свою доктрину на остальной мир.

Как бы то ни было, именно с понятием гармонии Китай все настойчивее пытается связать свой образ в глазах остального мира. Несмотря на руководящую роль партии, которая называет себя коммунистической, Китай не ассоциирует себя ни с классовой борьбой, ни с мировой революцией (в отличие от Советов), вместо этого опираясь больше на свое конфуцианское прошлое и буддийские корни. Показательно, что главным проводником его культуры за рубежом выступают несколько сотен активно открываемых по всему миру институтов Конфуция, построенных по образцу Британского совета и французского «Альянс Франсез». Помимо приобщения иностранцев к учению Конфуция, они постулируют и буддийское наследие Китая (объединяющее его с соседями). В практическом отношении из этого мало что можно вынести относительно глобальных намерений и стратегии Китая, однако упор на «мирное становление» и всеобщую гармонию по крайней мере предполагает возможность диалога и полноценной интеграции Китая в систему международных отношений.